— Да, и человечество с тех пор не очень-то изменилось. Взгляни на эту клетку. — Одри показала на подвешенную к потолку клетку, внутри которой находился манекен, а затем подошла поближе, чтобы прочесть поясняющий комментарий. — Смотри, мама, их держали прямо над пылающим костром.
Дочитав комментарий до конца, девушка сокрушенно покачала головой.
— В первом зале было намного интереснее, давай вернемся туда, — предложила Виолетта, — а то тут слишком уж…
— …жутко, — договорила за нее дочь.
Когда они наконец вышли из музея, был уже полдень. Они решили поехать по направлению к замку Баланса и остановиться по дороге там, где можно будет усесться в живописном месте на траве и перекусить.
Такое место они нашли неподалеку от Ла-Веррери, по направлению к Буржу. Одри припарковала автомобиль возле деревьев, а затем вышла из машины вместе с матерью, прихватив корзинку с едой и пледы. Виолетта решила выпустить из машины Лорда. Пес сначала долго потягивался, а затем начал обнюхивать все вокруг. Виолетта и Одри расстелили пледы на траве в тени деревьев и достали из корзинки еду, а еще поставили чуть в сторонке миску с водой и миску с сухим кормом для Лорда. Усевшись на пледах, они первым делом набросились на бутерброды, которые на свежем воздухе, конечно же, казались необычайно вкусными.
— Как тут красиво! — воскликнула Виолетта.
— Да, а еще очень тихо.
Затем они долго молча жевали, пока наконец Одри не нарушила молчание:
— Мама…
— Да? — Виолетта, не переставая жевать, с задумчивым видом разглядывала окружающий пейзаж.
— А как отреагировал дедушка на смерть тети Дженни?
Виолетта, посмотрев на бутерброд, откусила еще кусочек. Прежде чем ответить на вопрос Одри, она немного подумала.
— Он вырвал ее из своей жизни. — Виолетта помолчала, а затем продолжила: — И из «Виллоу-Хауса». Он уничтожил ее вещи, фотографии — в общем, все, что так или иначе могло о ней напомнить. После смерти дочери он уехал на несколько недель — пока в доме все не успокоится. Когда он вернулся, обстановка в «Виллоу-Хаусе» была такой, как будто Дженни там никогда и не жила. Потом твой дедушка ни разу не упоминал о ней.
Мать и дочь на некоторое время замолчали, погрузившись в размышления. На Виолетту нахлынули воспоминания, а на Одри — эмоции, вызванные словами матери. Лорд с шумом лакал воду из миски — весьма далекий от бури, которая разразилась в душе двух его хозяек по совершенно разным причинам. Когда пес вылакал всю воду, он завалился спать, облизнувшись и положив морду на передние лапы.
— Мне никогда даже в голову не приходило, что дедушка может быть таким… таким бесчувственным, таким черствым по отношению к собственной дочери. — Одри пылала от охватившего ее негодования.
— Уверена, что у твоего дедушки тоже были чувства, однако он выражал их в очень своеобразной форме, а то и вовсе держал в себе. Не знаю. Мне он тоже казался черствым.
Одри вопросительно посмотрела на мать.
— Мне было очень трудно привыкнуть к жизни в «Виллоу-Хаусе» — к жизни под неусыпным вниманием твоего дедушки. Любое мое решение нуждалось в его одобрении. Я к такому положению вещей была морально не готова. Иногда — и даже не иногда, а очень часто — мне казалось, что я ненавижу его всей душой. Позднее я начала его понимать — или, по крайней мере, относиться к нему терпимо.
— Вот только к тому времени он уже принял очень много решений, которые оказали влияние на твою жизнь, как, например, решение отправить Сэма учиться в интернат.
— Жизнь — это не прямая линия, Одри. Ничто не происходит исключительно так, как хотелось бы. Как бы человек ни пытался спланировать свою жизнь, всегда найдется кто-нибудь, кто вмешается в самый неподходящий момент и расстроит все его планы. Нам подвластно далеко не все. Мне кажется, что человеку всю его жизнь — с самого детства — приходится бороться с вредными влияниями и неприятными неожиданностями.
— Но почему папа тебя не поддержал?
— Потому, что он разделял взгляды твоего дедушки. — Виолетта на несколько секунд задумалась, а затем продолжила: — Да, мне кажется, что самое худшее для меня заключалось в том, что я не получала от твоего отца никакой поддержки в вопросах, которые считала очень важными, но которым не могла дать должного объяснения, хотя они и казались мне совсем несложными. Я чувствовала себя беспомощной, например, когда пыталась объяснить, почему тебе необходимо учиться в университете.
Эти слова заставили Одри оживиться.
— То есть как это? А кто был против? И когда именно ты стала бояться, что тебе не удастся добиться того, чтобы я поступила в университет?
Виолетта улыбнулась с таким видом, как будто утаивала что-то важное.
— Ты сейчас похожа на кота, который слопал мышь.
Они заговорщически переглянулись, затем Виолетта ответила:
— Я тогда была твердо намерена предоставить тебе возможность самой решать свою дальнейшую судьбу, и раз уж тебе захотелось поступить в университет, то я добилась бы твоего поступления туда, чего бы мне это ни стоило.
— Даже если бы все остальные близкие родственники были против?
— Даже если бы против был сам Папа Римский.
Одри, усмехнувшись, посмотрела на мать.
— Неужели? И как бы ты со всеми ними справилась?
Виолетта, выдержав паузу, ответила:
— Я сказала твоему отцу, что, если он станет противиться твоему поступлению в университет, я уеду к сестре в Кентербери. — Вспоминая о своей смелости и решительности, Виолетта слегка приосанилась. — Слово «развод», конечно же, было в «Виллоу-Хаусе» запрещено, да я и сама не хотела доводить дело до развода. А вот недолгая разлука была, как мне казалось, вполне веским доводом. В «Виллоу-Хаусе» мне было трудно добиться того, чтобы к моему мнению прислушались, и время от времени приходилось прибегать к подобным демаршам.
Одри удивленно подняла брови:
— И что тебе ответил папа?
— Он очень долго молчал, и его лицо при этом оставалось невозмутимым. Он смотрел на меня так, как будто увидел впервые в жизни. Но мне, по крайней мере, удалось добиться, чтобы он меня выслушал и отнесся к моим словам серьезно… Он поставил только одно условие: ты не должна изучать право. Сэмюель никогда не позволил бы тебе работать в адвокатском бюро — даже секретаршей. — Виолетта стряхнула с брюк крошку. — К счастью, ты не выказала желания изучать законы. Твои отец и дедушка позаботились о том, чтобы у тебя не возникло интереса к юриспруденции. Как ты, наверное, помнишь, мужчины в нашем доме никогда не говорили о работе в присутствии хотя бы одной из нас. Они беседовали на эту тему только в своем кругу, закрывшись в библиотеке.
— Черт побери! — взорвалась Одри. — Если бы я об этом знала, то обязательно стала бы изучать право.
Виолетта удивленно посмотрела на дочь.
— У меня такое ощущение, что со мной обращались как с пешкой. Да кто они такие, чтобы…
— Перестань говорить глупости. — Виолетта махнула рукой. — Тебя всегда интересовало именно искусство, и все твои усилия были направлены на эту сферу знаний. И мне кажется, что усилия эти не пропали даром.
— Да уж. Искусство, наверное, казалось им вполне подходящим занятием для женщины, — сердито проворчала Одри.
— Послушай, Одри, ты до сего момента обо всем этом даже не догадывалась. Ты сама выбирала, чем будешь заниматься, и делала то, что хотела. Взгляды отца и дедушки не оказали на твою жизнь абсолютно никакого влияния.
— Но они преградили мне путь к изучению права. Может, юриспруденция наполнила бы мою жизнь тем, чем ее не смогло наполнить искусство.
Виолетта пристально посмотрела на дочь, с трудом сдерживая желание дать ей пощечину.
— Юриспруденция ничем бы не наполнила твою жизнь, Одри. Тебе всегда очень нравилось искусство, и ты настойчиво стремилась достичь в этой области успеха, преодолевая препятствия, которые возникали на твоем пути. Твоя жизнь была вполне гармоничной. — Услышав эти слова, Одри возмущенно вытаращилась на мать. — Да-да, именно так. К тебе с нежностью относились все, кто тебя окружал, ты жила в комфортных условиях, у тебя была возможность самой выбрать то, чем ты будешь заниматься в своей жизни, — ни с кем не споря и не встречая ни малейшего сопротивления. Ты захотела пойти учиться в университет — и пошла туда учиться. Ты захотела жить вместе с Джоном — и стала с ним жить. Ты окончила университет и устроилась на такую работу, которая тебе нравилась. Тебе, конечно, пришлось приложить для этого немалые усилия, но ты должна понимать, что далеко не все усилия — даже немалые — приводят к положительному результату. А теперь, в возрасте тридцати двух лет, ты узнаёшь, что твои решения не совпадали с тем, чего хотели для тебя двое людей, которых ты любила больше всех на свете и кем ты искренне восхищалась. Ну и что? Теперь, когда ни один из них уже не может ничего сделать… — Виолетта говорила все быстрее и быстрее. Нет, Одри, у тебя нет никаких оснований для негодования. Ты сама выбрала свой жизненный путь и сама совершила ошибки, которые совершила. В этом и заключается жизнь, в этом и заключается свобода выбора. Тебе следовало бы собой гордиться.
