Ей, погрязшей в пеленках, распашонках, молокоотсосах, баночках пюре, прививках, соплях, слезах и прочей атрибутике счастливого материнства, катастрофически не хватало хоть часочка в день, да хоть в два дня, да хотя бы раз в неделю, чтобы просто сделать вдох-выдох в полном одиночестве. Роме это было абсолютно непонятно. Вика сперва пыталась объяснить, потом – настоять, потом – поругать (даже поскандалить), но вскоре поняла, что все бесполезно. И оставила все как есть до того самого дня. Он был оговорен сотни, тысячи, сто тысяч раз. Были сверены все графики работ, выступлений и перемещений. Все выверено и вычерчено. Ура. Наконец-то Вика посвятит его себе. Первый свободный день за два года, совпавший с днем рождения подруги. Хороший повод отдохнуть, расслабиться, просто вырваться из ненавистных уже 20 стен, с учетом коридора, санузла и малюсенькой кухни.

И вот, когда она, переодевшись и накрасившись по случаю, доставала из коробки давно не надеваемые туфли на каблуках, раздался звонок чертового мобильника. Ну почему именно сейчас у Толяна прорвало трубу, ни пятью минутами позже, когда бы она уже неслась к остановке автобуса, ни днем раньше, ни ночью, ни утром, почему именно в этот самый момент?! И Ромка с виноватым видом сообщил: «У Толяна жопа, надо помочь. Но я быстро, туда и обратно. Ты еще успеешь. Вы ведь не на час собираетесь. Я правда быстро». Он уже натягивал куртку. Хлопнула входная дверь. А Вика так и осталась стоять посреди узкого коридора с модными туфлями в руках. Это была точка невозврата. Она знала, что быстро не получится. Будут откачивать воду, потом поедут на рынок за какими-то деталями, потом будут долго крутить краны, потом, не справившись, вызовут сантехника, короче – в лучшем случае к десяти вечера управятся. Она аккуратно положила туфли обратно в коробку и пошла в комнату, где ее косолапый друг превратился на время в боксерскую грушу.

Ну, вот и все. Вика вытерла мокрые полоски на лице и поднялась с дивана. Надо заниматься полдником. Скоро из соседней комнаты раздастся мам, мам, мам… Ну да, актриса из тебя не получилась, счастливая жена и мать тоже, но в целом все не так уж и плохо. Эта обычная фраза, которую Вика произносила каждый раз как некое заклинание-успокоение… Сегодня оно почему-то не работало. На кухонном столе валялись газеты, счета за квартиру и еще какие-то рекламные листовки, которые обычно раскидывают в почтовые ящики. Вика машинально начала сгребать их со стола. Остекление окон, дачные дома со скидкой, магазин дешевых товаров, школа барабанщиков. Вика задержала взгляд на маленьком листочке. Объявляем набор в школу игры на ударных инструментах. Срок обучения три месяца. Индивидуальные занятия с педагогом. График посещения свободный. Телефон для записи на собеседование такой-то, Игорь. Интересно. Вдруг вспомнилось, что в 13 лет она фанатела по Deep Purple и мечтала отжигать на клубных вечеринках родного Челябинска с популярной местной группой. На секунду задумавшись, Вика решительным жестом взяла телефон.

– Здравствуйте, я по поводу собеседования.

– Здравствуйте, – раздался в трубке приятный мужской голос. – Я вас слушаю.

– Хотела бы узнать, можно прийти на собеседование в ближайшие дни?

– Да, завтра с часу до четырех. Вам удобно? Тогда ждем вас, метро Чистые пруды, Большой Харитоньевский переулок, 12. Вход с торца дома.

– Спасибо. Буду.

Впервые оставив маленького Сашу на улице с подругой, Вика стояла перед симпатичным молодым человеком, который не без интереса ее рассматривал. Видимо, девушки в этой школе были явлением достаточно редким.

– Мы занимаемся три месяца, два раза в неделю. Дни и время устанавливаете сами. В финале обучения концерт в ночном клубе совместно с рок-группой. Стоимость курса двадцать тысяч.

Вика утвердительно кивнула (деньги она уже успела занять).

– Тогда давайте определимся с финалом. Что будем играть, или вы пока не думали?

– Deep Purple.

– Простите, что?

– Deep Purple, – повторила Вика второй раз, нисколько не смутившись насмешливого взгляда Игоря.

– Извините, а у вас есть какое-нибудь музыкальное образование?

– Да. Восемь лет музыкалки по классу фортепиано.

– Ну, это в корне меняет дело. Тогда рискнем.

– Еще один нюанс. Я буду приходить не одна. С сыном. Ему два года. Он не ходит в детский сад. Оставить мне его не с кем. Поэтому придется вам терпеть его присутствие за двадцать тысяч.

Игорь улыбнулся:

– Это впервые в нашей практике, но… попробуем.

Учеба началась. Когда Вика впервые ударила по барабану, он отозвался внутри нее глухим стоном – эхом семи прожитых московских лет. Она словно заново пережила все: боль, обиду, унижение, непонимание, злость, нереализованность, несбывшиеся мечты, глупые надежды. Удар, еще удар. Она выколачивала это все из себя, из своей головы и из своего сердца. – Вот тебе столица нашей Родины. Вот тебе прима Большого и Малого театров. Вот тебе, чтоб ты сдох, бабник-режиссер. Вот тебе ночевки на вокзале. Вот тебе прохудившиеся сапоги. Вот тебе банка килек на два дня. Вот тебе обожаемая свекровь, живущая в соседнем доме и за два года даже нос не показавшая внука посмотреть. Вот тебе Толян с твоей гнилой сантехникой. Вот тебе слабая, раскисшая нюня, превратившаяся в мамку с вечно грязной головой и растянутыми футболками. Вот тебе… Она не остановилась, пока не выколотила из себя все прошлое, которое мешало, душило и не давало дальше жить.

Через три месяца Рома, вернувшись домой пообедать и не застав Вику с Сашей, обнаружил на кухонном столе под тарелкой для супа приглашение на выпускной экзамен в Ночной клуб “Zigzag”. В программке среди участников значилась Викина фамилия. Ромка набрал телефон жены. Он был вне зоны доступа. Немного подумав, позвонил Юле, ближайшей Викиной подруге.

– А, да. Знаю. Сегодня в 21.00. Ты приходи, приятно удивишься.

Ночной клуб был забит до отказа. На сцене ведущий выкрикивал имена выпускников. Рома увидел Юлю, рядом какой-то парень держал на плечах маленького Сашу. Рома начал пробираться к ним через толпу, но тут ведущий объявил:

– Виктория Белова.

Она вышла. Это была уже другая Вика. В рваных джинсах, белой майке, с короткой мальчишеской стрижкой (когда успела подстричься?). Она прошла на место барабанщика и… раз, два, три! – взлетели вверх барабанные палочки. Зал взревел, услышав знакомые ноты дип пёпла. Она энергично колотила по ударной установке. Зал так же энергично голосил знакомые слова припева. Ромка смотрел на нее. Что-то изменилось. Что-то неуловимое, то, что уже не вернуть. Он что-то упустил, но что и когда? Он теперь знал, что как раньше уже не будет. Не будет совместных поездок в Геленджик, не будет прогулок по ночной Москве, не будет вина из пакетика под деревом, не будет катания на плюшках, валяния в снегу, не будет бессонных ночей и ее счастливого взгляда, каким только она умела смотреть на него. Палочки взлетали и опускались, и с каждым их ударом она отдалялась от него все больше и больше На парапете сцены, освещаемый светом софитов, как символ их прошлой жизни, растопырив лапы, сидел огромный плюшевый медведь.

Шелестела листва – ворох времен. Терпкий запах почвы сгущался в воздухе и, заливаясь в легкие, опьянял. Видавшие многое шатры рвал ветер. Под Руаном разбился цирк-шапито, обещая жителям подарить радость и яркие впечатления в серые осенние вечера. На улице стоял 1987 год.

После представления жонглеры жарили каштаны; акробаты, облаченные в серебристые трико, устало сновали от стола к столу, наполняя тарелки; медвежонок Пашка непрестанно приседал и бил в бубен в такт аккордеону старика Жана.

– Ты не обращай внимания на него. Не принимай на свой счет: он со всеми такой – грубый, ворчливый, – успокаивал Агнешку Яков.

Агнешка молча водила палкой по земле.

– Да все нормально. Я привыкну. Я ко всему привыкаю.

– Что ты, Агнешка… Не стоит так… – Якову не было и тридцати, но он с родительским сочувствием смотрел на семнадцатилетнюю девушку, завернутую, как воробышек, в шерстяные палантины и шинелевое пальто.