– Агнешка, станцуй нам! – крикнула Ингрид, сбрасывая свои крылья на ящики с провизией.

Агнешка не решалась.

– Давай! Ты же хочешь выступать – так начни сейчас! – настаивала Ингрид, протягивая руку, осыпанную блестками. Затем она прошептала: – Дамиана здесь нет – он сидит в своем фургоне.

Только тогда Агнешка согласилась.

Когда Агнешка танцевала, пропадала ее неуклюжесть. Из-за ее пластичности директор цирка, мсье Ажан, согласился взять пухленькую робкую девушку в качестве танцовщицы с предварительным обучением – он очень любил новые лица, которые могли освежить программу его цирка.

Ангешка покинула отчий дом, едва окончив школу. Отец завел новую семью, перестал интересоваться жизнью дочери, ее будущим – она чувствовала себя целлофановой – невидимой и бесполезной. И когда Агнешка бродила по улицам города, она увидела голубой неон «Сияние» – вывеску над входом в цирк – и подумала: «А почему бы и нет».

Агнешка не знала, чего хотела, о чем были ее мечты. Но когда она танцевала, то становилась кем-то другим. Она уносилась за пределы своей пустоты, растворяясь в воздухе вместе с запахами листвы, трюфелей и костра.

– Ты выглядишь максимально убого в этом платье. Я б сначала похудел, а потом уже так одевался.

Агнешка стояла перед Дамианом в платье Ингрид, которое она примерила для танцев. Его слова змеями сжали ее грудную клетку, горло, не давая ей глотнуть воздуха от страха и стыда. Да, действительно, платье плотно сидело на ней.

– И нечего смотреть на меня так. Я ж тебе правду говорю. И вообще – как ты можешь танцевать, когда у тебя медвежья походка? – медленно и смело продолжал он резать девушку.

Агнешка и слова не могла промолвить. За месяц, что она прожила в цирке, от этого человека она услышала много оскорблений. Он пожал плечами и пошел к выходу на арену.

– Дамы и господа, единственный и неповторимый – огнеопасный Дамиан! Встречайте!

И арену захлестнули возгласы и аплодисменты.

Навзрыд плакала Агнешка в тот вечер – она не понимала, откуда в человеке может быть столько желчи.

Тем же вечером Дамиан вернулся в свой фургон с температурой. Наутро врач сказал, что у него двустороннее воспаление легких. В больницу Дамиан ложиться отказался, потому что он не любил больниц. Цирку пришлось отменить огненное шоу. Артисты особо не изъявляли желания навещать Дамиана, и все, кроме врача, забыли дорогу к его фургону.

Агнешке все казалось пресным: она без энтузиазма тренировалась с Ингрид, гуляла по территории цирка без страха натолкнуться на Дамиана – в ее жизни пропала та острота, которая пробуждала эмоции, – теперь ей все было безразлично… снова – как до встречи с Дамианом.

В тот день, когда выпал первый снег, Агнешка почувствовала жалость к Дамиану и решила рискнуть и навестить его.

В фургоне было темно, на окнах висели плотные покрывала, над кроватью – карточки обнаженных женщин.

Дамиан лежал с открытыми, но ничего не видящими глазами – у него была горячка. Агнешка знала, что делать. Она взяла тряпку, смочила ее в водке и начала растирать ему спину, грудную клетку, как делала мама, когда у Агнешки была температура.

«Какой же он худой, и какие старческие у него глаза. Двадцатилетний юноша с глазами старика», – думала она. Через пару часов температура спала, Дамиан уснул, а Агнешка просидела рядом с ним всю ночь. Наутро она убежала, пока никто ее не увидел, – скоро должен был прийти врач.

Вечером она вернулась. У Дамиана температура была невысокая. Он сидел на кровати и читал Пастернака, влажно кашляя. Увидев Агнешку, Дамиан смутился – он понял, что то был не бред, что эта глупая медведица сидела с ним всю прошлую ночь.

– Я принесла тебе отвар из меда и почек березы, а еще гороховых лепешек с ужина.

– Я поужинал, спасибо.

– Вечер длинный – вдруг проголодаешься.

– Оставь на столе и уходи. Я инфекционный – нечего тебе здесь ошиваться.

– Выпей отвар. Мне он однажды помог. Мама…

– Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей мамы. Оставь и иди.

Не успела Агнешка закрыть за собой дверь, как она услышала песню, до боли ей знакомую, – Дамиан поставил пластинку Роя Орбисона.

Агнешка вернулась.

– Не гони меня! – резко оборвала она Дамиана, – я с детства не слушала эту «Blue Bayou»!

– Хорошо, дослушай и иди, – Дамиана поразила ее неожиданная смелость.

Когда песня окончилась, Агнешка призналась:

– В детстве я с мамой часто слушала эту песню.

– Что же случилось потом?

– Мама умерла.

– Сочувствую. Когда это произошло?

– Год назад.

– Не так давно окончилось твое детство, однако.

– После конца время становится вечностью.

– Ага, – саркастично ответил Дамиан.

Потом он снова взглянул на Агнешку – пластинка продолжала играть, и девушка была вся в музыке и в воспоминаниях.

– Хорошо, ты можешь остаться, только надень маску, пожалуйста.

Дамиан достал из-под кровати еще пластинки: Элвис Пресли, Ив Монтан, Жак Брель… И Агнешка поняла, что плохой человек не может слушать такую красивую музыку. Значит, Дамиан не плохой – он просто не подпускает к себе людей слишком близко.

– Я еще не встречал девчонку, которая слушает этих исполнителей, – сказал Дамиан, меняя пластинку. – Сейчас, ты знаешь, все другое слушают.

– А ты вообще с девчонками общаешься?

– Была пара неудачных попыток.

– И что?

– Они были тупы, как курицы, к ним только под юбку лезть – не более.

Несколько часов они слушали музыку. Агнешка рассказывала истории из детства, а Дамиан смеялся, вставляя едкие комментарии. Но Агнешка его уже не боялась и не воспринимала всерьез его колкости. Она увидела настоящего Дамиана – на язык он был злым по привычке защищаться, но на сердце добрым и даже ранимым.

Дамиан ушел из дома от деспотичного отчима, когда ему было тринадцать. Маме было все равно, дома ее сын или в подворотне, кушал он или нет, – лишь бы рядом с ней оставался ее муж, накормленный, удовлетворенный. И ей было все равно, что этот муж периодически избивал ее сына. Дамиан был очень худым и особо не пользовался популярностью у девушек. А их многочисленные отказы сделали его вдобавок жестким. Но что получалось у Дамиана – так это обращаться с огнем, здесь ему равных не было – он жонглировал им, глотал его, по огненной рампе катался на велосипеде, делая всевозможные трюки…

Проходили недели. Деревья и земля засахарились снежными кристаллами и сверкали розовым и зеленым под лучами ноябрьского солнца. Агнешка усердно тренировалась, чтобы танцевать так же завораживающе, как Дамиан обращается с огнем. Она хотела быть ему равной.

– Агнешка, ты стала другой, – заметила однажды Ингрид.

– В смысле?

– Ха, «в смысле»! Да ты вся светишься, стала такой изящной, стройной.

Агнешка в ответ загадочно улыбнулась – о любви не говорят. Яков стоял рядом и с тревогой смотрел на нее.

– Я его хорошо знаю, не одну унцию вина с ним выпил. Ты не верь ему, Агнешка.

И на это Агнешка ответила улыбкой: она уже верила Дамиану – бесповоротно.

Спустя пару месяцев Дамиан был снова на ногах. Он знал, что чувствует к нему Агнешка. Он также понимал, что ОНА помогла ему вылечиться – своей заботой, преданностью, смышленостью, влюбленными глазами – так на него еще никто никогда не смотрел. Но он не понимал, как такая чистая девушка могла влюбиться в такого, как он.

Дамиан по-прежнему не был приветлив со всеми. Он уважал только Якова – всегда с ним здоровался и советовался насчет выступления. С Агнешкой на людях он был прохладен.

– Я не хочу сплетен – о тебе же думаю, – объяснял он ей.

В знак извинений Дамиан вечерами оставлял на пороге фургона Агнешки виниловую пластинку с запиской: «Послушай трек № 9» – а там была песня «Я никогда не встречал такую девушку, как ты»; или «Послушай трек № 3» – с песней «У меня теперь появилась причина измениться, и эта причина – ты». Агнешка вечерами слушала песни со слезами и не понимала, почему при встречах Дамиан с ней надменен, но все больше убеждалась, что он ее любит – иначе к чему все эти песни?