– Да, пожалуй, – согласилась я. – Но знаешь, после большинства устных экзаменов я чувствую странную неудовлетворенность.

– Комплекс отличницы? – усмехнулся Травка. – Если тебя как следует не выжмут, чувствуешь неудовлетворенность… Какое счастье, что, с тех пор как я вошел в некончающийся период созревания, эти проблемы мне чужды.

– А я, к сожалению, обычно испытываю неудовлетворенность. Но сегодня – нет. Русинек был на высоте. Хотя, разумеется, я предпочла бы писать, как все, тест.

– Ничего не поделаешь, конкуренция теперь коснулась и девушек. Знак нашего времени. К тому же чем дальше, тем она острее.

– Да брось ты, не все такие.

– Не все, – согласился он. – Например, Виктория не такая, но на это работали целые поколения из-за восточной границы.

– Из-за восточной?

– Дед и бабка Вики со стороны отца родились в Сибири. А те, что по материнской линии, жили в Крыму. Так что было кому передать ей бесценные гены спокойствия и согласия с миром. Вместе с очаровательной улыбкой.

– Я вот думаю, а что мне передали родители? Самолюбие – это, скорее, приобретенное.

– Мне мой старик передал жидкие волосы, страх перед стабильностью и аллергию на молоко.

– Наверно, ты получил от него и какие-нибудь полезные качества, – попробовала я утешить его.

– Наверно, – согласился он. – Только вот пока еще не знаю какие. Но у меня впереди целая жизнь, чтобы узнать, – улыбнулся он. – Ты к девчонкам? – Мы уже несколько минут стояли у дверей их квартиры.

– Угу. Хочу сказать Милене, что она была права насчет Зоськи.

– Милена редко бывает не права, – признал Травка. – Разве что насчет собственной внешности…

И он побежал вниз.

– Тук-тук. Вы дома?

– Заходи, мы тут болтаем.

Как будто они могли заниматься чем-то другим.

– И вы давно уже не встречаетесь? – услышала я.

– Уйму времени. – Милена ставила чайник. – Уже больше двух месяцев, пожалуй. Я даже почти забыла, как он выглядит.

– Ну да? А в августе ты света белого за ним не видела, – посмеивалась Виктория, открывая банку с консервированным алоэ. Вика любит выискивать в магазинах всякие экзотические продукты.

– Да, не видела, но, когда он исчез из моей жизни, пришлось меняться, иначе с сентября я ходила бы с белой тростью.

– А что он тебе сказал? Хочешь попробовать алоэ? На вкус как сироп.

– Нет. – Милена даже содрогнулась. – Ничего не сказал. Влетел в квартиру Маркуса, презрительно взглянул на меня и вылетел. Решил, что я ему изменяю. Когда-то, еще в самом начале, он сказал мне, что не прощает измен.

– Но сам-то он позволял себе, – заметила Вика, выуживая из банки белые студенистые комочки.

– Это были не измены, просто ему в жизни нужно было разнообразие. Он встречался просто так, несерьезно.

– Ну да, несерьезно, потому что в яйцах у него свербит. Они ему мозг заменили, если можно вообще говорить в этом случае о мозге.

– А мне можно узнать, о ком вы? – спросила я, жутко заинтригованная романом Милены с парнем, у которого вместо мозга яйца.

– Отчего ж нельзя, но нужно начать с того, что было полтора года назад.

Милена была одной из множества неприметных выпускниц где-то в Восточной Польше. Невзирая на изрядные успехи в учебе (средний бал на выпускных экзаменах 5,5, участие в различных олимпиадах и конкурсах), она чувствовала, что в ее упорядоченной жизни отсутствует капелька чего-то очень важного. Может, самой жизни? Именно тогда она взяла очередную книжку своего тезки Милана Кундеры и наткнулась на фрагмент о взглядах. На странице 202 она прочитала, что людям необходимо, чтобы кто-то на них смотрел. Одни не могут жить без взглядов анонимной толпы и становятся звездами МТV или героями экспериментов наподобие «Продемонстрируй миру свое нутро и грязное белье». Другим достаточно взглядов гораздо меньшего количества людей. Они охотятся на них в клубах и на дискотеках, устраивают шумные праздники по самым незначительным поводам либо переезжают в маленький городок. Благодаря этому они оказываются в окружении десятков и сотен взглядов. Затуманенных спиртным, большой дозой кокаина или подстрекаемых соседским любопытством. Но неизменно знакомых взглядов. Есть и такие, кому достаточно взгляда любимого существа. И когда это любимое существо уходит, они бросаются на поиски другого, лишь бы спрятаться от пугающей пустоты. И наконец, последняя, уже вымирающая, группа – романтики, живущие под воображаемыми взглядами отсутствующих. Средневековые рыцари, которые ради дамы сердца хватались за меч и метелили противника до тех пор, пока тот не становился похож на паприкаш в исковерканной банке. Воины, которые ради любимого короля, возлежащего на медвежьей шкуре в замке за несколько сотен миль, лишали жизни тысячи язычников, хлопающих от удивления глазами. Милена сообразила, что она тоже не может жить без взглядов. Каких, она еще не поняла, но сознавала, что жить без них не может, и баста. Потому она решила все изменить и высунуть нос из-под стеклянного колпака, где ее держали сверхзаботливые родители. В первый раз после стодневки[7] она пошла на дискотеку в «Пассию». И там встретила Маркуса, который в совершенстве владел искусством пирсинга, татуировки и соблазнения наивных молодых девчонок. Маркус и объяснил, какого рода взгляды ей необходимы:

– Тебе нужно, чтобы тебя пожирали взглядами мужики. Молодые и старые. Знакомые и незнакомые… Ну, крошка, так когда ты придешь ко мне делать татуировочку?

Маркус создал пятый элемент, а также новый облик Милены. За несколько недель он превратил серую мышку в интригующее сочетание Кайли Миноуг, Барбареллы и завлекательных трансвеститов с дискотек Южной Швеции.

Полгода он обожал Миленку, как всякий Пигмалион, довольный плодом своих трудов. Потом позволил ей совершить пробную вылазку на Плянты. И там оставил. Милена месяц проплакала, но потом вспомнила про свою жизненную миссию – коллекционировать восхищенные взгляды мужчин (а временами и женщин, почему бы и нет?). И она коллекционирует.

– А что с другими мужчинами? – полюбопытствовала я.

– Случаются, но каждый лишь на два-три месяца, – проинформировала меня Вика. – И каждый, к сожалению, напоминает Маркуса: преобладание формы над содержанием и яиц над мозгом.

– А тот, последний?

– Да такой же, как остальные, – отвечала Милена, выуживая огурец из огромной банки. – И вдобавок ревнивый. Потому-то мы и расстались.

– Что у вас произошло?

– Я договорилась с Маркусом, что сделаю у него татуировку, – сказала Милена. И, увидев выражение лица Вики, добавила: – Кавалер из него никакой, но как татуировщик он просто супер.

– И что было дальше?

– Маркус пригласил меня к себе, показать новые узоры. Роберту я об этом не сказала, она должна была стать сюрпризом на Мужской день: его бывшая рассказала, что он тащится от татуировок на лодыжке. И я решила сделать там пылающее сердце, пронзенное молниями. Представляете, как гениально это выглядело бы? – Она откусила кусок огурца, забрызгав рассолом стол и окрестности.

– Ты не можешь не брызгаться? – вытирая лицо, сделала ей выговор Вика.

– Я же не виновата, что попался такой дряблый. Папа опять экспериментировал при засолке.

– Ну и что? – спросила я.

– Как обычно, получились вот такие взрывчатые. Каждый как бочка с рассолом.

– Да нет, что с Маркусом?

– А, с Маркусом… Пришла я к нему, села, стали вспоминать прошлое. Как нам было хорошо и вообще. Он так растрогался, даже пожалел, что бросил меня тогда на Плянтах, поскольку следующая Галатея ободрала его как липку. И вдруг он мне говорит, что не хочет брать с меня денег за татуировку. Он хочет всего лишь побрить мне ножки.

– Он так и сказал – «ножки»?

– Ну да. Меня это до того растрогало, что я согласилась. Марко достал пенку, мою любимую, лимонную, и принялся за дело. А Робби думал, что я сижу на занятиях, и поехал в Новую Гуту к родителям, которые, оказывается, живут в доме напротив Маркуса. Уселся он в кресло перед теликом, откупорил пиво. Полный релакс. Глянул в окно, а там какая-то дева с ногами в пенке и татуированный мен без рубашки, но зато с бритвой в руке.