Сегодня я сидела у Миленки на кухне, и вдруг неожиданно появилась хозяйка квартиры, пани Квятковская, пенсионерка и любительница фарфора, судя по содержимому буфета. Она выросла перед нами прямо как зловещий гриб после взрыва атомной бомбы.

– Здравствуйте, – высокомерно бросила она, снимая кожаные перчатки (как ей удалось натянуть их на такие большущие перстни?). – А это что за девушка? Она что, живет тут без регистрации?

– Это моя подруга, мы вместе учимся. Она из Кракова, – объяснила Мила. – А ко мне пришла просто в гости.

– В какие еще гости? – Пани Квятковская приподняла тоненькую бровь, старательно нарисованную коричневым карандашом. – Меня никто не спрашивал, можно ли приводить подруг. У меня здесь антикварный паркет, и я не желаю, чтобы его топтали грязными ботинками.

Я представила себе, как язвительно бросаю ей, что мои ботинки в гораздо лучшем состоянии, чем ее паркет, и в зале раздается смех развеселившихся зрителей, что приводит владелицу паркета в замешательство. Между тем пани Квятковская, никакого замешательства не испытывающая, продолжала атаку:

– Я вижу, вы пользовались моей фарфоровой чашкой. Небось, пили из нее чай, воображая себя графиней, да?

– Вот еще! – вскинулась Милена. – Да я лучше буду пить из одноразовых стаканов на вокзале.

– Мало того что вы наглая девица, так вы еще врете, – процедила владелица паркета, чашки, гриба-трутовика в сортире и всего унылого прочего. – Надо вам сказать, я поставила точечку у самой ручки. А теперь вижу, что этой точечки нет. Вот я и спрашиваю, кто стер ее?

– Может, она сама сбежала, потому что ей надоело столь аристократическое окружение.

– Не такого ответа я ждала, – загремела пани Квятковская.

– А какого? Мы что, должны играть в детективов и выслеживать путь таинственной точечки?

– Осторожнее, деточка, а не то, смотри, лишишься теплого угла.

– Теплого угла? – возмутилась Миленка. – Да если я тут все оболью бензином и подожгу, все равно тепло не будет. В этой квартире холодрыга, как в могиле за полярным кругом. Половина печей – бутафория, окна плотно закрыть невозможно, а обогревателями пользоваться нельзя, потому что они портят паркет. Поэтому я на вашем месте как следует подумала бы, прежде чем употреблять слово «теплый».

– А тебя никто не заставляет здесь жить. У меня множество желающих на твое место. Можешь убираться хоть сейчас.

– С удовольствием, если вы мне вернете деньги.

– Какие такие деньги? – возмутилась хозяйка.

– За квартиру за четыре месяца, которые я заплатила авансом, – напомнила Милена.

– А нанесенный мне ущерб? А мои нервы? После каждого разговора с жильцами мне приходится покупать дорогие лекарства от печени. Кто мне их возвратит?

– Может, больничная касса? – вырвалось у меня.

– А я вашего мнения не спрашиваю. И вообще не желаю, чтобы здесь присутствовали посторонние. Прошу немедленно удалиться. – Пальцем с гигантским перстнем она указала на дверь.

– Стоп! Стоп! Куда? – рявкнула Милена так, что я подскочила на полметра. – Ни шагу! Ты – моя гостья и уйдешь, когда я тебе позволю.

Боже, что за террористка! Можно ведь было просто попросить.

– Раз так, – прошипела хозяйка, – вам придется до конца недели освободить жилплощадь.

– А договор?

– Это вы нарушили договор. У меня есть свидетели того, что в квартире устраиваются оргии, что вы экспериментируете с наркотиками и мочитесь в подвале.

– А меня, случайно, не спутали с большим белым котом из пятой квартиры?

– Соседи подтвердят, что у вас полностью отсутствуют моральные принципы. А я не могу позволить себе держать таких квартирантов. Я происхожу из приличной буржуазной семьи, где меня в детстве учили играть на пианино. Поэтому до воскресенья извольте освободить квартиру, – объявила пани Квятковская и направилась к двери, но остановилась и с порога припугнула нас еще сестрой-юристом, внуком-полицейским и семью казнями египетскими.

– Вот такой вот гриб, – промолвила Милена, нервно постукивая каблуком.

– И что ты теперь будешь делать?

– Перееду к знакомой. Она еще в сентябре предлагала, но мне хотелось жить поближе к универу. Ну и вот пожалуйста. Тысяча злотых псу под хвост, на пятнадцать часов солярия хватило бы. Ладно, люди порой совершают и не такие ошибки.

К сожалению, Виктория, знакомая Милены, тоже была вынуждена съезжать. Хозяин квартиры переругался с женой и решил залечивать раны вдали от семейного гнездышка.

– Вы уж поймите, девушка, если я не удеру от своей старухи, она меня как-нибудь прибьет сковородой. Поэтому, уж простите, мне приходится спасаться и убегать, пока руки-ноги целы. До конца месяца я еще вытерплю, но потом, – он сделал соответствующий жест, – хана.

Сердце Виктории иногда оказывается мягким, как плавленый сырок. Она сочла, что не имеет права обрекать человека на смерть от сковороды, и поклялась, что до воскресенья освободит квартиру. И вот теперь мы втроем (я чувствовала себя частично виновной в том, что Миленка потеряла крышу над головой и сорок шесть квадратных метров антикварного паркета) искали новое жилье.

– Может, купить какую-нибудь газету с объявлениями? – предложила я.

– Сперва объявления у Анны, – решила Виктория. – Там самые дешевые квартиры.

– Квартира с грибом тоже казалась дешевой, – скривилась Милена. – Я предпочла бы найти что-нибудь постоянное, чтобы через два месяца опять не пришлось искать, Ладно, пошли, – наконец сдалась она. – С чего-то надо начинать.

Мы взошли на крытую паперть костела Святой Анны и принялись читать объявления.

– Это интересно, – показала Милена. – «Темная комната для добродетельных юношей с первого курса медицинского. Визиты девушек категорически запрещаются». Класс.

– А это? «Комнатка в квартире для девушки за небольшую помощь в мытье окон, покупках, уборке и уходе за беспомощным стариком. Квартирная плата всего сто злотых», – прочла я. – Служанка, которая еще должна приплачивать.

– У меня еще лучше. – Виктория подсунула нам вторую тетрадку с объявлениями. – «Сдается комната при условии минимального пользования водой (приготовление еды и душ категорически исключаются) для чистоплотной студентки обязательно с трудного факультета. На выходные отъезд к родителям».

– Естественно, поедешь, надо же помыть спинку и все остальное, – заметила Милена. – Ничего нет. Я начинаю жалеть, что лишилась гриба.

– А я начинаю чувствовать себя виноватой в том, что пришла тогда к тебе.

– Да перестань ты, Вишня. Шуток, что ли, не понимаешь? Я уж скорее предпочла бы спать в парке Иордана.

– Наверно, потому что никогда там не спала, – сказала Вика. – А мне вот случилось однажды в июле. Мне негде было переночевать во время вступительных экзаменов, и я устроилась в парке. Удовольствие сомнительное. Во-первых, спала я чутко, как заяц.

– Один глаз открыт, а ухо как антенна?

– Оба уха. А глаза попеременно – то левый, то правый. Каждую минуту меняла. Так что сами понимаете, нормально выспаться мне не удалось.

– А что во-вторых? – поинтересовалась я.

– Я жутко замерзла. Проснулась около пяти, вся закоченевшая от холода. Чувствовала я себя как сильно накрахмаленная простыня, только не такая свежая. Минут десять мне пришлось топать ногами, чтобы вернуть главным суставам подвижность. Прыгаю я, значит, растираю синие ноги и вдруг меньше чем в метре от себя слышу голос: «Не топай ты так, а то у меня уши отвалятся».

– Ёж?

– Какие-то ханыги, развалились буквально в метре от меня. Удивительно, что я не почувствовала их вони. Видимо, нос у меня тогда отмерз.

– Отбила ты у меня охоту к ночевкам в парке, – перепугалась Миленка. – Остается только монастырь.

– И в монастыре я спала. На Варшавской. Мне некуда было деться во время переэкзаменовки, а в парк после июльской попытки уже как-то не тянуло. Хотя, с другой стороны, там могло быть и неплохо, потому что листьев много нападало. Если хорошенько в них зарыться, то не замерзнешь и можно не бояться, что кто-то тебя обнаружит. Разве что наступит.