– Почему?

– Я начинаю думать, что раз никто на меня не смотрит, то, наверное, меня нет. И возникает страх. Потому я и сменила свой облик на такой, который привлекает взгляды. Так, по крайней мере, решила психологиня.

– А что она сказала насчет лампочки?

– Посоветовала сменить обычную на энергосберегающую.

Сегодня мы познакомились с Марией. Я как раз подметала пол, и тут вошла она в сопровождении Травки, увешанного ее вещами прямо как викторианская елка.

– Мария, Скорпион в слиянии с Весами, – сообщила она, подавая тонкую аристократическую руку, отягченную огромными перстнями из меди. Мне сразу вспомнилась Квятковская.

Мы тоже представились и, как всегда в подобных ситуациях, попросили извинения за страшный беспорядок. Есть шанс, что гость поверит, будто обычно бывает чище.

– Мы не успели сделать уборку, – оправдывалась Милена. – Как-то в последнее время нам трудно собраться.

– Это легко объяснимо, просто у вас натура не уборщиц, – объяснила Мария. – Я всегда так говорила тете, когда она цеплялась ко мне из-за беспорядка в комнате. Но до нее такие аргументы не доходят. Что ж, так всегда бывает при разных уровнях, – вздохнула она, но тут же вернулась к огорчительной прозе жизни: – А куда я могу положить свои вещи?

– В тот угол, возле печки, – сказала Милена. – А тут вешалка. А что касается спального места, можешь спать с нами на столе или…

– Вечером доставим кровать, – прервал ее Травка. – Мои приятели сейчас торгуются с хозяином. Он уже сбавил цену с двух бутылок водки до трех плодово-выгодного вина.

– Кровать с латунной рамой? – удостоверилась Мария.

– Все в соответствии с пожеланиями.

У меня было впечатление, что сейчас он отвесит поклон, как какой-нибудь там английский лакей. Даже смотреть было противно.

– Куда я могу сесть? – Мария огляделась вокруг.

Травка стремглав бросился за стулом, протер его рукавом и подставил ей под самый нос, чтобы не сказать более точно.

– Спасибо, Томек.

С ума сойти! У Травки, оказывается, есть нормальное имя!

– Я тебе еще нужен?

– Нет, можешь вернуться к себе, – милостиво позволила Мария.

Он вышел, покорный и взволнованный. А мы почувствовали, как бремя служения Марии ложится на наши плечи.

– Славно тут у вас. – В ее устах это прозвучало на удивление пренебрежительно. – Только не хватает чего-то… чего-то, что придаст стенам художественный лоск. Надо будет в свободную минуту заняться этим.

– А что бы ты хотела сделать? – заинтересовалась Виктория.

– Нарисую какую-нибудь абстракцию. Вот здесь, на этом куске. Что-нибудь в оранжевой гамме с большой такой каплей индиго.

– Ты умеешь рисовать? – оживилась Миленка. – Вот здорово! А я не могу даже слепить ровный шарик из пластилина.

– Умею, когда-то я хотела стать великой художницей, – сообщила Мария. – И может, еще буду. Я пока колеблюсь, что выбрать.

– А какой у тебя есть выбор?

– Ну, стать актрисой, писать пьесы или хокку… Я пока не знаю. Я в поиске.

– А что ты сейчас пишешь? – не отставала Виктория.

– Еще ничего, – с некоторым раздражением отвечала Мария, – потому что я еще не приняла решение, что мне хочется писать.

– А как примешь, так сразу сядешь и напишешь? – зудела Виктория.

– Ну да.

– А что ты нам нарисуешь на стене?

– Что-нибудь такое, что будет идти изнутри. Что-нибудь очень энергетическое, ломающее привычные схемы. Это решится в один миг.

– Ждем не дождемся, – заверила ее Миленка. – Верно ведь, девочки?

– Да, – подтвердили мы. Правда, энтузиазма в нашем «да» было маловато, но что поделать – такая уж пора года.

На несколько минут мы все умолкли. Тягостное молчание наконец прервала Мария:

– Виктория, а ты откуда? У тебя такой необычный выговор.

– Сейчас-то уже ничего. Слышала бы ты меня два года назад, – без тени смущения сказала Вика и продемонстрировала, как она говорила раньше: – Я вьеедь жьииву недльееко от восточьной граньиицы.

– Восхитительно! – воскликнула Мария. – Это же классно – жить на границе двух миров.

– Не знаю, классно или нет. Просто судьба нас зашвырнула туда, и мы там жили. А мама и сейчас живет.

– А как по ту сторону?

– Не знаю, я там никогда не была.

– Ты жила в нескольких километрах от границы и никогда не была на другой стороне? – удивилась Мария, и не только она.

– А зачем? Что там другого, непохожего? Такое же небо, воздух и трава такие же…

– Но люди-то другие.

– Да не очень. Неторопливые, немножко пришибленные, пьют здорово. Как наши.

– Но в магазинах другие товары, – не сдавалась Мария.

– Может, в маленьких лавочках они и отличаются, – вклинилась Милена, – но в больших магазинах всюду один и тот же хлам. Летом я возвращалась из Венгрии и по пути раза два заглянула в гипермаркеты – надо было купить чего-то попить. Можете мне, девочки, поверить, даже расположение продуктов на полках там такое же, как у нас. А внутри такая же дрянь. Дешевые дезодоранты, одноразовые китайские трусики, жевательная резинка, яркие пакеты едких стиральных порошков. Даже не чувствуется, что ты за границей.

– Потому что Венгрия никакая не заграница, – фыркнула Мария. – Жаль тратить лето на такие поездки.

– Да уж конечно, лучше поехать на Канары, – не без язвительности согласилась Милена.

– Что ты! – только что не замахала руками Мария. – На Канары сейчас ездит жуткое быдло. Потому они и стали такими вульгарными. Если бы мне предложили выбор, я бы, пожалуй, поехала в Лаос или на Филиппины.

– А я в Сибирь, – вздохнула Виктория. – Посидеть бы летом на берегу Байкала. Посмотреть на воду, поговорить с местными жителями, а утром попить хлебного кваса…

Настала тишина, потому что каждая из нас на миг погрузилась в собственные мечты. Но мы быстро вынырнули на поверхность. Первой вернулась к реальности Миленка:

– Пока поездка мне не светит, так что ограничусь солярием.

– Ты часто туда ходишь? – полюбопытствовала Мария, взглянув на шоколадные плечи Милены.

– Сейчас реже – все деньги ушли на предыдущую квартиру.

– А вот эти накладные ногти?

– Минутный каприз. Не советую – очень мешают, за все цепляются.

– У тебя довольно… интересный стиль.

– С легким привкусом китча, не будем пугаться этого слова, – с улыбкой произнесла Миленка.

– А почему именно такой?

– Потому что мне так нравится, – отрезала Милена. – Когда-то, еще в лицее, я была примерной девочкой. Элегантность и скромность, равномерно распределенные по ста шестидесяти пяти сантиметрам моей личности. После третьего класса я поехала в языковой лагерь. А там сплошь одержимые снобки. На всех смотрят свысока. Все, кроме них, приземленные и ограниченные. Однажды мы вместе пошли на прогулку. Все девчонки а-ля Одри Хепберн. Нет, против Одри я ничего не имею. Но когда видишь тридцать ее копий, блевать тянет. Одинаковые свитерки, юбочки до колен, шейные косыночки, волосы, собранные в узел на затылке, и очки. И все это стоит будьте-нате. А под мышкой модная высоколобая книга. И среди них я: свитерок, юбочка до колен, ну и все прочее.

– А под мышкой толстая книга, – подсказала я. И тут же поняла, что полностью совпадаю с этим описанием. Разве что прическа у меня другая.

– Нет, дезодорант «Шанель» номер девятнадцать. Идем мы. Прошли мимо кошмарной скульптуры в стиле соцреализма: пестрая бабочка из пластика. Все девицы с негодованием отвернулись: «Какой ужас. Безвкусица. Кто это поставил?» Мы дружно возмущались дурным вкусом творца. Идем дальше. Книжный магазин. В витрине альбом Блейка. Две самые большие снобки наперебой стали восклицать: «Ой, смотри, Блейк! Блейк – это чудесно! Нужно купить его! Я просто без ума от Блейка!» В этом кругу не полагается восхищаться Моне. Это слишком примитивно. Надо, чтобы ты приходила в восторг от какого-нибудь художника эпохи романтизма или современного, но только не Уорхола, потому что Уорхола каждый дурак знает. Была с нами отличная девчонка. По-настоящему оригинальная. Анеля. Посмотрела она на нас и говорит: «Все-таки вы какие-то убогие». И пошла от нас. Но перед тем как уйти, сказала еще: «Одним нравится Блейк, а другим – бабочки». И тогда я вдруг осознала, что я принадлежу к тем, другим. Кому нравятся бабочки. Но я еще долго мучилась в униформе снобки. А потом получила аттестат, поступила в университет и на каникулах познакомилась с Маркусом. Но это уже другая история.