Преданность Корпорации, преданность долгу, преданность наставнику и первой безответной любви. Любовь прошла, а преданность осталась. Он хранил верность всем, кроме себя самого. Он так избегал быть собой, что стал образцовым лордом. И только на сороковом году жизни он впервые задумался о том, чего хочет сам. Впрочем, он всегда это знал, но сейчас — впервые — знание сменило вектор: он всегда ощущал глубинную потребность принадлежать чему-то большему, чем он сам. Корпорации, долгу, наставнику. Первой неразделённой любви. Сегодня он впервые захотел нечто большее создавать. И величие больше не определялось количественно. На смену масштабу и размеру пришла глубина. На сороковом году жизни, воспитав трёх, нет, четырёх лордов, он и сам наконец стал лордом.

Он никогда до конца в себя не верил. Его всегда, сколько он себя помнил, разрывали мания величия и комплекс неполноценности. Вся его юность прошла под знаком отчаяния: отчаянно хотелось к звёздам и отчаянно не верилось, что это возможно — не в принципе, а лично для него. Он и в Корпорацию подался, чтобы раз и навсегда получить ответ на этот раздиравший его вопрос. Сложнейшие испытания не помогли — теперь ему казалось, что он прошёл их каким-то непостижимым образом, в силу недосмотра или технического несовершенства системы. И чувствовал себя в глубине души «самозванцем» и «возомнившим». Любую победу, любой триумф омрачала загнанная в недра подсознания паника, что уж теперь-то «всё раскроется» и «все всё узнают»: что никакой он не лорд, и носит свой титул не по заслугам, а по недоразумению. Но, видно, если достаточно долго притворяться, то в конце концов убедишь других, а уже их вера в тебя переплавится в твою собственную уверенность в себе. Его мальчики так в него верили, что верой этой совершили чудо — заставили его самого поверить в себя.

Ему было чему поучиться у своих воспитанников, а это и есть главный критерий качества воспитания: хорошо воспитанный подопечный — это подопечный, у которого можно учиться самому.

Может, это и есть последняя, тайная, ступень инициации? Ещё лорд Кейм говорил, что, только воспитав мужчину, мужчина становится мужчиной. А он воспитал. Он мог гордиться собой и своими мальчиками. Наверное, не следовало бы их так называть, даже про себя, — они сполна доказали, что достойны называться мужчинами, да что там — лордами, — но он знал, что в этом слове нет даже тени превосходства и тем более пренебрежения старшего к младшим, будь то по возрасту или положению. Он просто не хотел преждевременно лишать своих мальчиков юности. Даже мысленно.

***

— Кстати, баронет. — Марк тут же повернул голову. Седрика всегда поражало, как лорд ван дер Меер одним тоном умел дать понять, к кому из них двоих он обращается. — Седрик что-то говорил мне о том, что вы ищете толкового менеджера.

В, казалось, навсегда потухших глазах Марка проблеснула надежда.

— Да мы уже на любого согласны. — Надежда тут же угасла — Марк достаточно прожил на свете, чтобы всё ещё продолжать верить в сказки.

— Вы меня разочаровываете, баронет. Не припоминаю, чтобы я когда-либо учил вас довольствоваться «любым».

— Это не ваша вина, мой лорд, — смиренно ответил Марк. — Это дурное влияние лорда Коэна.

Седрик прыснул. Лорд ван дер Меер бросил на него строгий взгляд, но оба баронета видели, чего стоила ему эта показная строгость.

— Уже поздно искать виноватых, — сказал лорд, сдерживая улыбку. — Получилось, что получилось. Тем более что получилось не так уж плохо. Да что там, просто отлично!

Смуглые скулы Марка матово вспыхнули.

— У меня есть для вас неплохая кандидатура, баронет, — деловито продолжал лорд.

— Я бы не прочь ознакомиться для начала с его резюме, — на ходу подстраиваясь под заданные лордом правила игры, сказал вмиг посерьёзневший Марк.

— О, у моего кандидата безупречный послужной список: лорд-по-заслугам, глава департамента искусственного интеллекта, старший советник Второго лорда — и даже доктор философии.

Марк с Седриком медленно, как в замедленной съёмке, повернули друг к другу головы и изумлённо переглянулись — в глазах обоих стоял немой взаимный вопрос: «Ты слышишь то же, что и я?!» Ответ был достаточно очевидным, чтобы его опровергнуть, и слишком невероятным, чтобы его подтвердить, а потому оба потрясённо молчали.

— Да, я понимаю, о чём вы сейчас думаете, — продолжал со своей фирменной невозмутимостью лорд. — Этот горе-менеджер погряз в бюрократии, ещё когда вы на пони катались, и без штата секретарей-референтов даже лампочку на кухне сменить не сможет, не говоря уже об управлении таким серьёзным и новаторским делом, как модная инженерия. Я понимаю ваши чувства, баронет. Более того, мой протеже их тоже разделяет. Но я могу вам поручиться, что с ним ещё не всё потеряно: в своё время он был блестящим инженером и подавал большие надежды, пока не свернул на судьбоносном перекрёстке не туда.

— Спасибо. — Ответ прозвучал совсем скупо, но даже он выдавал, как у Марка дрожал голос.

Лорд всё понял без слов — на то он и был лордом, — просто обнял его и прижал к себе.

— Так что мне ответить моему кандидату? — спросил он, отстраняясь.

— Передайте ему, что у нас был сумасшедший конкурс — сто человек на место, — но ваша рекомендация решила дело.

— Я передам. Он будет счастлив это услышать.

— Правда, я даже думать боюсь, чем он за это будет с вами расплачиваться. Особенно учитывая размер зарплаты, которую мы можем ему предложить.

— О, на этот счёт не волнуйтесь, — беспечно отмахнулся лорд. — Мой кандидат привык жить по заслугам — на то, что заработает собственным умом и трудом. Это будет для него отличным стимулом увеличить доход, а значит, отдавать себя делу без остатка.

— Ну, тогда вопрос решён, — просиял Марк. — Будем счастливы видеть вашего протеже в нашем «подвале» в понедельник утром.

Седрик не верил своему счастью. Если раньше, выбирая карьеру, он тем самым выбирал между Марком и лордом, то сейчас подобная дилемма перед ним больше не стояла — он мог выбрать обоих. Эйфория тут же поутихла: выбирая их, он тем самым выбирал их мечту и отказывался от Корпорации, а значит, и от своей мечты. Но ведь и Марк, и даже лорд от неё отказались… Не за тем ли он шёл в Корпорацию — за чувством общности и принадлежности, за родными по духу людьми, с которыми можно вершить великие дела? Таких людей он нашёл. А что касается дел… Мечта Марка, конечно, была очень дерзкой, но у Седрика и тени сомнения не было, что её ждёт оглушительный успех: баронеты, несмотря на то, что бредили корпоративной карьерой, были бунтарями по возрасту и по духу — в рок, революцию и Корпорацию идут лучшие, — и одеваться в марку, известную своей скандальной позицией по отношению к Корпорации — одно название чего стоит — «Баронет Мирабо», — будут уже из одной юношеской тяги к эпатажу и протесту. Лорды-наставники, если им хватит ума — а Седрик был уверен, что хватит, — не посмеют запретить своим подопечным столь естественный и невинный бунт. Конкуренция Марку с компанией тоже не грозит — такие сумасшедшие проекты, обречённые на провал по всем законам логики и здравого смысла, выстреливают исключительно благодаря личности и харизме своих основателей, а их украсть и скопировать невозможно. Лет через десять, с идеями Марка и опытом лорда, им высшие лорды завидовать будут.

— А ещё одной вакансии у вас не найдётся? — пересохшими губами спросил Седрик. — У меня тоже есть на примете один кандидат — на должность видеоинженера. Правда, он только в начале карьеры и даже лордом ещё не стал, не говоря уже о столь внушительном послужном списке, как у протеже лорда ван дер Меера, но я готов поручиться…

Марка опередил лорд.

— Чему я, к сожалению, так и не смог научить вас, — сказал он Седрику, — так это всегда идти своим путём. Впрочем, нельзя научить тому, чего не умеешь сам. В этом нам обоим не помешало бы поучиться у Марка. — Лорд с гордостью обнял Марка за плечи, Седрик впервые увидел Маркиза смущённым — ему очень шло. — Он всегда знал, чего хочет, и готов был идти за своей мечтой, чего бы это ему ни стоило. — Но тут же, вспомнив «цену вопроса» для Марка, смутился: — Простите, баронет, я сморозил жуткую бестактность.