До конца каникул они ни разу не спят — Алек Робина не приглашает и не заходит сам, а Робин боится проявить инициативу — похоже, Алек не хочет рисковать под носом у его отца.

***

Каникулы в одиночестве и избыток свободного времени вкупе с желанием вернуть Алека творят чудеса — положительно сказываются на умственных способностях Грега: к возвращению Алека он обзаводится второй кроватью на постоянных и законных основаниях — убеждает экономку Дома, старую сердобольную миссис Нэш, что на одной он уже не помещается — что, впрочем, не так уж далеко от истины, — и та распоряжается сделать для мистера Фергюсона исключение и выдать ему ещё одну кровать. Выдумка Грега невероятно поднимает его, и без того заоблачный, престиж в глазах всего Дома — даже Алека, и изобретательность своей «правой руки» он вознаграждает относительной верностью: шесть дней в неделю — его и только один — Робина — это тот необходимый минимум, позволяющий надеяться на приглашение в Четсуорт-Хаус на весенние каникулы, — а заодно держать в тонусе Грега. Всё идёт по плану, но за неделю до каникул свинью подкладывает родной отец.

***

После похорон герцог Девонширский подходит к нему и по-отечески обнимает за плечи. Алек вздрагивает.

— Соболезную, лорд Саффолк.

До Алека даже не сразу доходит, что обращаются к нему, — он ещё не вступил официально в права наследования, и слова герцога застают его врасплох. Герцог первый, кто называет его его новым титулом. Алеку даже на миг кажется, что всё это: свеженасыпанный бугорок земли, цвет британской аристократии, как стая галок, в траурных строгих одеждах, бледное до синевы лицо мамы под чёрной вуалью — ему просто привиделось, а герцог обращается к его отцу. Ощущение очень странное. Впрочем, Алек сейчас слишком устал и растерян, чтобы что-либо чувствовать, — но это обращение вселяет в него чувство ответственности, а оно, в свою очередь, придаёт сил. Алек впервые со всей ясностью осознаёт, что он теперь — глава семьи.

— Надо поговорить, — негромко говорит герцог.

Алек поднимает на него вопросительный взгляд.

— Не здесь. Не сейчас, — отвечает тот. — Но желательно как можно скорее. Сможешь приехать завтра в Четсуорт-Хаус?

Алек секунду медлит.

— Да. Думаю, да. Но надо у мамы спросить — может, я буду ей нужен.

— Это не займёт много времени.

— Хорошо. Я приеду.

В глубине души Алек рад этому приглашению. Он сейчас как никогда нуждается в моральной поддержке, а герцог Девонширский может оказать её как никто другой.

***

— Дело не терпит отлагательств, а ситуация — лицемерия, — говорит герцог, когда на следующий день Алек в десять утра переступает порог его кабинета. — Поэтому буду краток и откровенен. Умереть — лучшее, что твой отец мог сделать в сложившихся обстоятельствах.

Алек от такой прямоты столбенеет.

— Я бы даже сказал, — как ни в чём не бывало продолжает герцог, — что это самое большое достижение за всю его жизнь. После твоего зачатия, разумеется.

Потрясение идёт Алеку на пользу — слова герцога обнуляют замешательство, вызванное смертью отца, и возвращают его к реальности. Это, наверное, очень неправильно, но Алек чувствует странное облегчение: герцог — единственный человек, с которым можно быть собой и не разыгрывать убитого горем сына. Отец не понимал Алека, а Алек не любил отца — он не в состоянии любить человека, которого не уважает. По сути, у него и не было отца, а значит, никто не умирал. Алек переводит дыхание.

— Что вы имеете в виду? — спрашивает он.

— Я имею в виду, что его смерть развязывает тебе руки. А значит, всё ещё можно спасти.

Алек молча дожидается продолжения.

— Ваши дела обстоят очень скверно, — продолжает герцог. — Если не предпринять мер, самое позднее через год ваша семья разорится. Мне не нравится то, что происходит с вашими акциями. Последние три года я только то и делал, что пытался привлечь внимание твоего отца к ситуации в трасте. Но ему на это было глубоко наплевать.

— Так что вы предлагаете? — спрашивает Алек — прямота заразна.

— Для начала возглавь свой Совет директоров.

— Это невозможно. Я не смогу совмещать бизнес с учёбой.

— Об учёбе придётся забыть. Будешь учиться по ходу дела.

— У меня нет никакого опыта.

— И не будет. Пока не начнёшь его нарабатывать.

— Я… — Алек, признавая своё поражение, упирается взглядом в пол, — попросту не справлюсь.

Герцог кладёт ему руку на плечо.

— Я помогу.

***

— Алек, что ты задумал?

— Спасти то, что ещё можно спасти.

— Ясно. Визит в Четсуорт-Хаус даром не минул.

— Герцог хочет помочь. Мы должны быть ему за это благодарны.

— Герцог уже три года пытается «помочь». Он не раз подъезжал к отцу со своей «помощью», да тот был достаточно проницателен, чтобы её отклонить. А теперь он, значит, взялся за тебя.

— Что ты имеешь в виду?

Леди Саффолк вопрос сына игнорирует.

— Он сказал, что хочет взамен?

— Мам, он всего лишь хочет помочь.

— Вспомни об этом разговоре, когда он предложит объединить бизнес и прочее участие в капитале. — Не дожидаясь ответа сына, леди Саффолк направляется к выходу и уже в дверях добавляет: — Отцу предлагал.

***

— Алек, положение таково, что без серьёзных инвестиций вам не выжить. Новые вложения, вполне закономерно, повлекут за собой перераспределение акций. И раз этого не избежать, то пусть лучше этим инвестором буду я, старый друг семьи, чем кто-нибудь чужой, кому ваша семья безразлична.

Алек молчит.

— Впрочем, — продолжает герцог, — я догадываюсь, откуда ветер дует. Леди Саффолк, похоже, никак не угомонится.

Алек вскидывает брови.

— Она вечно настраивала Артура против меня и нашего сотрудничества. Твой отец всегда был равнодушен к делам, так что особого труда это ей, думаю, не составило.

— Зачем ей это? Она тоже вовсе не деловая женщина.

— Что не деловая, это факт, но что женщина — вне сомнений.

Алек молчит, раздосадованный столь туманным ответом.

— Маленькая — и глупая — женская месть, — развивает свою витиеватую аллюзию герцог и отвечает на вопрос Алека до того, как тот успевает его задать: — За то, что я её отверг.

— Кажется, я многого не знаю из новейшей семейной истории.

— Я бы очень удивился, если бы это было не так.

Герцог молча кивает в сторону главной парковой аллеи. Алек так же молча принимает приглашение. Они неспешно углубляются в парк.

— Твоя мать в юности была — хотя я не уверен, что прошедшее время здесь уместно, — сильно в меня влюблена, — начинает герцог. — Да что там говорить — совсем голову потеряла, хотя я ей ни повода, ни надежды не давал. Она и с моей женой поддерживала отношения только потому, что не оставляла надежды переиграть-таки партию в свою пользу. Регулярные визиты к лучшей подруге — что может быть естественней? Но мне повезло — для пущей убедительности и дополнительного алиби она неизменно брала с собой тебя.

— Так вот почему вы так охотно со мной возились, — в голосе Алека прорезается горечь.

— Не поэтому, мальчик. Не поэтому. Да, не скрою, сначала я использовал тебя в качестве «защитного амулета» от неё самой, но очень скоро ты стал мне близок и интересен сам по себе — слишком уж выгодно ты выделялся на фоне моего собственного сына.

— А потом… — эхом своим воспоминаниям отвечает Алек, — герцогиня умирает.

— Очень… кстати, не правда ли? — герцог говорит таким загадочным тоном и смотрит на него таким многозначительным взглядом, что Алек мертвеет, не в состоянии поверить, правильно ли он расслышал. Нет, бред! Ведь если допустить… только допустить… Мысли разбегаются. То, что только что сказал герцог, по сути своей так кощунственно, что мозг, защищая психику, даже отказывается ясно и чётко формулировать, — то придётся допустить и то, что…

— Отец тоже… весьма кстати ушёл. — Язык и губы Алека плохо слушаются, и его голос звучит на грани хрипа и шёпота.