Робин повинуется и проходит в комнату. Алек подвигается, освобождая ему место, и вся замысловатая композиция из тел рушится, как карточный домик.
Робин осторожно присаживается рядом с Алеком и допивает из горла предложенные им остатки. Не то чтобы он так уж робел перед этой компанией — если не считать принца Гарри, у Робина самый высокий титул среди присутствующих, а его отец может дать фору родителям всех остальных собравшихся здесь парней, вместе взятых, — включая самого Гарри. Но что такое титул и положение семьи по сравнению с разницей в возрасте: парни в гостиной старше его на два-три года — непреодолимая пропасть в этом возрасте. Выпускной и предвыпускной класс — что им какой-то недоросль-малолетка?
Робин чутко прислушивается: говорят — вернее, учитывая состояние собравшихся, пытаются говорить — на латыни — значит, тон задаёт Алек; но обсуждают последние сплетни — дань присутствию его королевского высочества.
В камине, несмотря на тёплый раннеоктябрьский вечер, горит огонь. При этом все окна открыты — похоже, огонь развели не столько для обогрева, сколько для освещения — свет в гостиной выключен. Или же это потуги на мужскую романтику — уж очень эти посиделки напоминают привал у костра. Впрочем, гости Алека руководствуются, скорее, не столько соображениями романтики, сколько безопасности и практичности: свет в окнах в столь поздний час наверняка привлёк бы внимание главы Дома и прочего персонала, а свежий воздух при работающем камине позволяет не слишком быстро пьянеть и — Робин, принюхавшись, ухмыляется — заодно выветривает следы гораздо более серьёзного преступления против правил, нежели старые добрые сигареты.
— У меня в субботу вечеринка намечается, — говорит Алек, переходя на английский, и «команда», не говоря уже о принце со «свитой», переводит дыхание. — Приглашаются все присутствующие.
— Главное, не забудь позвать tarts, — вальяжно потянувшись к пепельнице, говорит Дуг.
— О каких tarts ты говоришь? — ухмыляется Зак. — Маркиз Хартингтон уже приглашён.
— И он, кажется, уже занят, — с ещё более откровенной ухмылкой добавляет Мэт.
Робина задевает, что о нём говорят так, словно его здесь нет. Но, с другой стороны, не сплетничают только о тех, кто ничего собой не представляет, а подтрунивают здесь даже над самим Гарри. Начнёт возмущаться — выставят пинком за дверь. И продолжат поливать грязью уже за спиной. А что касается его новообретённого двусмысленного титула… Это пусть юные леди блюдут честь, а ему — Робин с собой откровенен — нравится нравиться. И если он, оказывается, один из «the tarts of Eton», значит, с внешностью у него всё в порядке. Не то чтобы Робин всерьёз комплексовал по этому поводу, но приступы неуверенности, как у любого подростка, у него время от времени случаются, и получить подтверждение своей привлекательности от старших авторитетных парней льстит самолюбию, да и просто приятно. И Робин делает вид, что говорят не о нём.
— Маркиз Хартингтон не единственный маркиз в Доме.
— Ты о Тавистоке?
— Кстати, о Тавистоке, — оживляется Дуг. — А маркиз ничего так.
— Будет. Через пару лет.
— Он уже и сейчас мальчик хоть куда, — гнёт своё Дуг. — А через пару лет нас уже здесь не будет. Так что надо ловить момент.
— Рехнулся, что ли? Ему четырнадцать — совсем сопляк.
— Пятнадцать, — на правах инсайдера поправляет Мэт — его семья близка с Расселами. — Он на год позже поступил. Герцог Бедфорд не хотел его раньше отпускать из дома.
— Надо же, какой неженка, — фыркает Зак.
— На вид. А внутри перчик тот ещё. Мальчик с характером, так что не обольщайся.
— Ну вот, я же говорю — the tart of Eton. — Дуг демонстративно облизывает пальцы. — Самый смак.
Все смеются.
— Забудь, — говорит с ухмылкой Мэт. — Герцог Бедфорд тебе голову оторвёт.
— Не думаю, — ухмыляется ему в ответ Джеф. — Ему сейчас не до сына.
Тусовка оживляется, почуяв очередную жертву.
— Ты о сэре Алистере? — поднимает бровь Хью — судя по тону, каким это сказано, баронет Уинфилд здесь частый объект для сплетен.
— Именно. Впрочем, о сэре Алистере нам больше может поведать его королевское высочество.
Все поворачивают головы к Гарри, который учится с Алистером Уинфилдом в параллельном классе.
— Сэр Алистер? — принц лениво затягивается сигаретой. — А это кто такой?
Все смеются, оценив шутку. Робин невольно ёжится: может, оно и к лучшему, что с Уимфри ничего не вышло. Прознай эта компания, что он спутался с этим — а они прознают! — вовек не отмоешься. «Что, маркиз, никто больше не даёт, раз пришлось снизойти до черни?» Да ну, нафиг, нафиг.
— Ну, не скажите, не скажите, ваше высочество. У этих феноменальная пробивная способность. Умеют устраиваться в жизни. Одна дружба с лордом Кеймом чего стоит.
— Тоже мне достижение. — Принц, откинув голову на спинку дивана, выпускает в потолок тонкую струйку дыма. — Лорд Кейм половину Итона перетрахал.
— Всё злитесь, что вы в эту половину не входите? — флегматично спрашивает Алек. Свита Алека ржёт. Гарри сливается цветом лица со своими волосами. Привыкайте, ваше высочество, злорадно думает Робин, здесь всё как в жизни: у нас конституционная монархия — всё решает Палата лордов. Алек как чуткий вожак тут же уходит от опасной темы.
— Так что там с герцогом Бедфордом? — поворачивается он к Джефу. — Он действительно положил глаз на Уинфилда?
— Типа того. Но ему ничего не обломится, потому что Уинфилд положил на него кое-что другое.
— И его можно понять, — говорит Хью, явный поклонник лорда Кейма. — На кой ему герцог, если у него есть лорд Кейм.*
— Лорд в Германии, — меланхолично замечает Зак. — И навещает его раз в неделю. А трахаться хочется десять раз на дню. Верно я говорю, парни?
— А герцог в часе езды от Итона, — поддакивает Мэт.
— Одно другое не исключает, — не сдаётся Хью. — Как говорит старая пословица, умный телёнок у двоих сосёт.
— А вы, маркиз, у кого сосёте? — спрашивает молчавший до этого Грег, и все поворачивают головы к Робину. Робин, ошалевший от хлынувших на него откровений и ощущения собственной избранности от причастности к такой крутой тусовке, вздрагивает, когда понимает, что очередь дошла до него, и тут же инстинктивно дёргается, чтобы поставить нахала на место.
— Ни у кого, — отвечает за Робина Алек и, запустив ему пятерню в волосы, с силой их дёргает, заставляя опуститься на место. — Пока ни у кого.
Робин послушно плюхается обратно.
— Да, кстати, о «сосках». — Дуг поднимается на ноги. — Мой, наверное, уже стёр себя в кровь, меня дожидаясь. «Vale et me ama», — машет он на прощание растопыренной пятернёй и нетвёрдой походкой направляется к выходу. — «И старательных сосок», — подмигивает, уже стоя в дверях. Вслед за ним поднимаются остальные. Последним уходит Грег. У порога он останавливается, и его мощная фигура регбиста заполняет дверной проём. В отблеске дотлевающих углей камина его лицо кажется особенно мрачным. Грег выжидающе смотрит на Алека.
— Иди, — отпускает его тот. Грег молча поворачивается — Робин замечает, как у него опускаются плечи, а сам он, кажется, на глазах уменьшается в размерах — и так же молча уходит.
Алек не сдвигается с места. Руку из волос Робина он так и не убрал, и его пальцы принимаются рассеянно перебирать прямые белокурые пряди Робина. Робин не решается его прервать. Звуки шагов расходящихся гостей затихают вдали, и Алек грубо подтягивает его к себе. Робин подчиняется, уступая настырным ласкам.
Правду говорят, что нет худа без добра. И хоть уязвлённое самолюбие всё ещё побаливает, Робин не может не признать, что всё обернулось к лучшему, да так, как он и представить себе не мог. Он не только внезапно вознёсся на самую вершину итонской пирамиды, нежданно-негаданно войдя в самую желанную тусовку школы. У него автоматически решается более насущная проблема. Промелькнувшую в голове мысль о том, что Алек может так же использовать его, как он сам всего пару часов назад собирался использовать этого жалкого парвеню, Робин тут же отметает. Во-первых, у него сейчас работает другая голова. А во-вторых, даже Алек не осмелится просто попользоваться им — не настолько он глуп. Вернее, очень неглуп и достаточно дальновиден, чтобы представить себе расстановку сил лет этак через десять-пятнадцать. Всё будет хорошо.
