Вдоль тротуаров разливались океаны мутной дождевой воды, запах которых мешался с запахом лошадиного навоза. Это марево повисло над дорогой как ночной туман, такой густой, что сквозь него невозможно было рассмотреть очертания домов. Харпер резко свернул в сторону, к груде покрытых копотью кирпичей, и растворился в темноте. Там была лестница, и на стене справа я сумел разглядеть почти выцветший рисунок — оскаленную морду мастифа. Такая же собака была на двери, к которой мы подошли.

Сполохи пламени охватывали шею мастифа как ошейник.

Бар пропах сигаретным дымом, разлитым пивом и потом. Здесь было так много людей, что воздуху просто не оставалось места, и всё свободное пространство заполнял тяжёлый, вязкий звериный смрад. На стенах тускло блестели капли конденсата, сквозь глухой монотонный гул иногда пробивались отдельные голоса, лица, выхваченные взглядом из толпы, казались широкими и грубыми, словно высеченными из камня. Никто даже не посмотрел на нас, когда мы переступили порог и прошли к дальнему столику.

Некоторое время мы пили молча. Алкоголь делал наши отношения проще, а нас — ближе, но ни я, ни Харпер не находились здесь ради друг друга. Мы были здесь ради выпивки — точно так же, как все окружавшие нас люди. Меня радовало чувство, что ты здесь никому не нужен: ни как собеседник, ни как жилетка, в которую можно поплакаться.

Полный бар людей, друг в друге совершенно не заинтересованных.

Харпер допил первую пинту эля и сразу же взялся за следующую. Он немного наклонился вперёд, прижавшись лбом к затянутым кожей костяшкам пальцев, и уставился в свой стакан.

— Легко выбраться из экипажа, если у тебя есть ключ, — сказал он.

Похоже, он вообще не ко мне обращался, поэтому я промолчал и плеснул себе джина из бутылки.

— Можно было выбраться из экипажа до отправления. Если она успела открыть дверь, пока Эдвард запирал другую … — Харпер повернулся ко мне. Он опустил свою фуражку так низко, что я мог видеть только его подбородок. — Но Роффкейл…

Не знаю, была ли это вина алкоголя или моей дурной натуры, но мне вдруг чертовски сильно захотелось снять эту проклятую шапку с его головы. Я немного подался вперёд.

— Не говори Эдварду о Роффкейле, ладно? — попросил Харпер.

— Не говорить? — Я склонил голову набок, ровно настолько, чтобы заглянуть под козырёк его фуражки. Тёмные глаза Харпера были почти закрыты.

— Я плачу тебе. Я взял с тебя слово. В конце концов, ты работаешь на меня, а не на него.

— Вот как?

— Вот так. — Он вздохнул и опустил веки. Я подумал даже, что его сейчас вырубит, но вместо этого он быстро выпрямился. — Нам нужно будет пройтись по парочке злачных мест, и мне не хотелось бы вмешивать в это Эдварда.

— Как скажешь.

— Что ты делаешь? — неожиданно спросил он.

— Примеряю. — Я стащил фуражку с его головы и косо нацепил её на себя. — Ну что, я похож на офицера инквизиции?

— Нет, — улыбнулся Харпер. Его волосы были чуть длиннее и светлее, чем я ожидал. — Тебя выдают эти кошмарные чёрные когти.

— Перестанут, если я надену перчатки. — Я многозначительно покосился на его руки.

В ответ он только рассмеялся и допил эль одним длинным глотком.

Я налил себе джина и посмотрел сквозь стекло стакана на лицо Харпера. Жидкость исказила его, и этих смазанных чертах было что-то завораживающее. Что-то очаровательное было и в самой мысли о том, что нужен лишь лёгкий сдвиг, крохотный изгиб стекла для того, чтобы их сломать.

— Итак, — сказал я, продолжая разглядывать его сквозь стакан, — ты полагаешь, что твоя сестра сбежала из экипажа сама?

— Я думал об этом, но… — Харпер опустил голову и уставился на свои руки. — Случившееся с Роффкейлом всё меняет.

— Зачем ты задержал Роффкейла, если знал, что её похитил не он?

— Я думал, что она собирается сбежать с ним. — Харпер взял мою бутылку. — В Обществе они были любовниками. Эдвард об этом не знал. Я не хотел ему говорить. — Инквизитор покачал головой. — Я решил, что Джоан вернётся сама, если я его задержу.

— Кажется, дело всё—таки не в этом. — Я протянул свой стакан Харперу.

Говорят, синий джин способен растворить краску.

Некоторое время он просто разглядывал бледно-голубую жидкость, омывавшую стеклянные стенки, а потом выпил её как лекарство — медленными глотками. Затем налил ещё и вернул стакан мне. Я невольно вздрогнул, вспомнив Роффкейла, части его тела, разбросанные по камере, сваленные в кучу обрывки кишок.

Харпер разливал джин аккуратно, размеренно, почти осторожно.

— С ним сделали то, что могли сделать с Джоан, как он описывал это в письмах. Наверное, он на самом деле пытался её предупредить. — Он снова закрыл глаза. — Кто знает, что с ней случилось.

— Пей.

Харпер мрачно посмотрел на джин.

— Обычно я не пью крепкие напитки.

— Потом пойдёт лучше, — заверил его я.

— Знаю, — ответил он. — Поэтому и не пью.

— Поверь, я — последний, кто осудит тебя за это.

— Верю.

Он всё-таки выпил и прокатил пустой стакан по столешнице ко мне.

— Наверное, у меня сложилось неправильное представление о тебе, когда мы только познакомились, — сообщил ему я, подвигая к себе бутылку.

— Да ну?

— Думал, ты будешь… суровее, что ли, — пояснил я.

Харпер ухмыльнулся и наклонился ко мне так близко, что я почувствовал исходивший от его губ слабый запах эля.

— Мистер Сайкс, не дайте колоратке обмануть себя. Инквизиция имеет дело с демонами чаще, чем все шлюхи Преисподней вместе взятые.

— Если вдруг когда-нибудь мне понадобится партнёр, я буду иметь вас в виду, капитан Харпер. — Я опрокинул в себя джин и передал стакан инквизитору. Он наполнил его, выпил и вернул мне.

— Мы и так в некотором роде партнёры, верно, мистер Сайкс? — спросил он.

— В некотором роде, — согласился я.

— В некотором роде, — повторил он, словно в этих словах был скрыт какой-то сакральный смысл.

Мы медленно, но верно допивали бутылку, проваливались в беспроглядный алкогольный туман — глоток за глотком, стакан за стаканом. Налил — выпил — налил — передал.

Так пьют не для удовольствия. Так пьют, когда мысли превращаются в болезнь, в опасные гноящиеся раны, и алкоголь становится единственной панацеей, которая только может быть.

Харпер поднялся медленно и осторожно, словно его тело превратилось в сложный механизм, управление которым требовало полной концентрации. Он тесно прижался ко мне и следовал за моими шагами, пока я вёл его прочь из спасительной темноты бара на улицы города.

Ночь отступала. Я кожей ощущал первые предрассветные солнечные лучи.

За нами вышел владелец бара, отчаянно делавший вид, что он просто запирает двери. Видимо, ему было страшно интересно, что общего может быть у заблудшего вроде меня и офицера инквизиции.

— Знаешь, капитан, — прошептал я, — прогулка в обнимку со мной может скверно сказаться на твоей репутации.

— К чертям, — невнятно выдохнул Харпер и снял с моей головы фуражку.

Когда он повис на мне, его дыхание задело мой затылок, а губы — кожу на шее.

Неожиданно для себя я осознал, что не спал ни с кем уже много месяцев. Я осознал, как чудовищно давно это было, и с лёгкостью поддался соблазну — в конце концов, я был тем самым существом, в чьей природе идти на поводу у своих желаний.

А Харпера в тот конкретный момент вообще мало что волновало.

Я провёл его в свою квартиру и стащил с него пальто. Гораздо медленнее я снимал его перчатки, обнажая длинные бледные пальцы. Ногти оказались светло-розовыми и гладкими, как обратная сторона ракушки, — практически идеальными. Всё тело Харпера было идеальным — таким, каким моё не будет никогда.

Я прижался губами к тёплой коже его руки и осторожно вытащил из наплечной кобуры пистолет.

Меня не заботило следующее утро, не заботила ложь, которую мы говорили друг другу.

На один вечер джин излечил нас от наших мыслей, и этого было более чем достаточно.