Он наклонился так близко, что я мог видеть его глаза — тёмно-карие, с глубокими кругами под ними, — и чувствовать его дыхание. От него пахло сигаретами и кофе. Наверное, он не спал и не ел уже чёртову уйму времени.

— Эти. — Харпер отступил в сторону.

— Есть идеи, где сейчас может быть мистер Роффкейл? — Я повертел письма, разглядывая почтовые марки и обратный адрес. Все они были отправлены из Преисподней.

— Он под стражей в брайтонском отделе инквизиции, — ответил Харпер.

Меня передёрнуло. Не слишком приятное место для любого человека, но хуже всего там было заблудшим. Орудия пыток священников — это сущий ужас. Шрамы на моих руках и груди заболели от одних только воспоминаний.

— Не понимаю, зачем вам, в таком случае, нужен я. Вы в состоянии самостоятельно вытянуть из него всю информацию.

— Пока он просто задержанный. Если бы дознаватель работал с ним, все его слова уже были бы в протоколе. А мне не хочется, чтобы эти показания пятнали репутацию Джоан, — ответил капитан.

— А если иначе нельзя?

— Мы сделаем всё возможное для того, чтобы Джоан вернулась домой невредимой. — Низкий голос доктора Тэлботта подрагивал от волнения.

Харпер некоторое время разглядывал зияющую темноту открытого окна, потом перевёл взгляд на меня.

— Мы хотим, чтобы вы поговорили с Роффкейлом. Он будет откровеннее с одним из своих. Надеюсь, он скажет вам что-то, чего не сказал мне.

— Вы заплатили мне столько за то, чтобы я его разговорил?

— Я дам больше, если этих денег недостаточно, — ответил капитан.

Он почти наверняка хотел, чтобы я сделал что-то ещё. Я отвернулся и посмотрел в окно. Мрак разрезали слепящие огоньки преследовавших друг друга светлячков.

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами в отделение? — Я знал ответ на вопрос, но всё равно спрашивал, со смутной надеждой, что меня разуверят.

Капитан Харпер начал застёгивать пальто.

— И лучше всего прямо сейчас.

— Хорошо.

— Огромное вам спасибо, — вставил доктор Тэлботт.

Я кивнул и взял со спинки кресла своё пальто. Пока я надевал его, мне в голову пришла мысль об оброненном ранее шприце, и я быстро взглянул себе под ноги, гадая, заметил его инквизитор или нет. К счастью, шприц закатился под кресло. Единственной вещью, которую мог разглядеть на полу капитан, было одинокое, потрёпанное крылышко светлячка.

========== Серебро ==========

У Доктора Тэлботта появились какие-то неотложные дела, поэтому он покинул нас недалеко от станции Бэйкер. К брайтонскому отделению инквизиции я и капитан Харпер добирались вдвоём.

Громадное каменное здание было освещено ослепительно ярко. Отовсюду — с дверей, стен, потолков — на посетителей смотрели серебряные, отливающие холодным металлическим блеском глаза. В каждый из них были встроены кремниевые лампы, придавая зрачкам сходство с прожекторами.

Я пытался скрыться от них, от отблесков белого пламени, в которое превращала любой свет литая поверхность, но он пробивался даже сквозь мои плотно закрытые веки. Мне пришлось прислонить ко лбу ладонь, чтобы хоть как-то осмотреться.

Стерильное серебряное освещение лишало цвета все окружающие предметы. Чёрная форма капитана Харпера казалась мне мрачными крыльями ночного мотылька, а вот лицо его было почти невозможно разглядеть: оно казалось призрачным бледным пятном. Тень от фуражки отбрасывала на его лоб и глаза тёмную вуаль.

— Серебро, должно быть, обжигает, — сказал он, и в голосе его не было ни радости, ни сочувствия. Словно о погоде говорил.

— Да уж, — отозвался я. — Подозреваю, что так и было задумано.

— Яркое освещение помогает контролировать преступников-заблудших. Здесь направо. Осталось немного.

Он повернул, и я слепо поплёлся за ним. Можно было представить, каким могущественным чувствовал себя капитан Харпер в обществе совершенно беспомощного меня. Чего бы мне это не стоило, я найду повод сходить вместе с ним в Преисподнюю — сразу же после разговора с Роффкейлом. Пусть пройдётся по влажному, душному мраку и ощутит на собственной шкуре, что значит выражение «не в своей тарелке».

Мои глаза застилала мутная пелена. Свет жёг каждый обнажённый сантиметр моего тела; тыльные стороны ладоней уже начинали неприятно краснеть. Я бывал в этом месте раньше, и боль, которую я испытывал сейчас, была ничем по сравнению с тем, что я пережил тогда. Эта напоминала неприязненный взгляд: да, он обжигал и ослеплял, но не убивал.

Смерть приходила в комнату для дознаний, к жёстким металлическим столам, приходила медленно, но необратимо, приходила с простыми вопросами и бесконечной терпеливостью. Листовки лгали: стены там не были забрызганы кровью и завешены проржавевшими крючьями. Дома инквизиции были священными местами — тихими, чистыми и светлыми. В пресловутых комнатах для дознаний всегда царила приятная прохлада, а инквизиторы никогда не насмехались и не пытались запугать. Они просто спрашивали. Вежливо спрашивали.

Они даже серебряные ножи и гвозди редко брали в руки. Самым верным их оружием была абсолютная искренность.

Внутри Домов Инквизиции таился чистый, незамутнённый ужас, везде, в каждой паре зорких, недремлющих глаз. Они выворачивали наизнанку, они заново открывали все достоинства и недостатки твоего голого, дрожащего тела, они вытаскивали на поверхность все твои страхи, всё, чего ты стыдился: личные тайны, почти забытые проступки, любую, даже самую мелкую ложь, — от них ничего нельзя было скрыть. Дознаватели вытягивали твои мечты и желания, как гнилые зубы.

Наверное, именно тогда ты и умирал.

Некоторые признания сделать гораздо проще, чем остальные.

— Сюда. — Харпер остановился. — Мы держим его в изоляторе.

Он отпер дверь, и мы шагнули в прохладный полумрак приглушённых кремниевых ламп. Кто-то обрызгал комнату розовой водой. Она облегчала безумное жжение моей воспалённой кожи, но только частично скрывала отвратную вонь мочи и крови, исходившую от развороченного трупа Роффкейла.

Харпер потрясённо замер. Я резко повернулся на каблуках и шагнул прочь из камеры.

Кремниевые лампы были куда лучше лежавшей в темноте кучи кишок.

========== Кровь ==========

Выпотрошенное тело молодого и красивого мужчины напрочь отбило у меня всякое желание задерживаться в этом месте, но я не мог ничего сделать. Пришлось просто закрыть глаза и терпеливо ждать, пока Харпер доложит об убийстве и проверит журнал.

В нём было указано, что перед нами Роффкейла никто не посещал.

Из другого конца коридора доносились голоса Харпера и кого-то из помощников. Я расслышал только окончание разговора. «Чёрт возьми, — шипел инквизитор, — он не мог сделать такое с собой САМ. Кто-то точно сюда приходил».

Вонь изуродованного тела — страшное смешение запахов крови и дерьма из развороченных кишок — была приглушена душным ароматом розовой воды. Рядом суетились служки: они обматывали то, что когда-то было Роффкейлом, кусками ткани и уносили — бережно, словно новорождённых детей. К моему горлу подступил тугой комок тошноты.

— Капитан. — Я перехватил Харпера, когда он широкими шагами направлялся к камере. — Мне нет смысла тут оставаться. Не думаю, что Роффкейлу всё ещё требуется разговор по душам.

— Не требуется, — помрачнел он. — Пойдём отсюда, пока с тебя не слезла вся кожа.

Я кивнул и последовал за ним.

Из ослепительной белизны Дома Инквизиции мы нырнули прямо в ночь.

— Знаешь, — неожиданно сказал Харпер, — я просто обязан угостить тебя выпивкой после такого.

Мысль о джине показалась мне привлекательной, да и трезвым сегодня я точно не смог бы уснуть: зрелище забрызганной чужой кровью камеры до сих пор стояло у меня перед глазами.

Он шёл по хитросплетениям уличного лабиринта так быстро и ловко, словно был вором, а не офицером инквизиции, а я тащился следом, радуясь возвращению в привычный для меня мир.