Я задумался, что же считал по поводу всего этого Харпер, но моментально пожалел об этих мыслях. Почти три недели я не видел Харпера и ничего о нём не слышал. Он получил от меня то, чего хотел (пусть я и сомневался, что ему понравился результат), и теперь пропал — и это было вполне себе ожидаемо. Я покачал головой, чувствуя отвращение к собственному одиночеству. Я и не надеялся, что между мной и Харпером может что-нибудь получиться, между нами не могло быть в принципе ничего, выходящего за рамки работы. Так уж был устроен этот мир.

И почему-то всё это глубоко меня ранило.

Снаружи стояла ночь, жаркая, кишащая насекомыми. Моя квартира словно отражала пустоту ночи, несмотря на горы книг и бумаг, которые, по сути, были лишь очередным подтверждением моего одиночества. В любом случае, ещё вчера у меня закончился офорий — рано или поздно мне пришлось бы выбраться из дома.

Я выволокся наружу и двинулся по улицам. Меня окутала тьма, но её было недостаточно, чтобы я забылся. Так я шёл, пока не наткнулся на знакомые ступени. Я узнал собачью голову, что была намалёвана на стене, и спустился вниз в паб. Да, я надеялся встретить здесь Харпера, хоть и не хотел в этом признаваться даже самому себе.

И, не найдя его, я не смог просто уйти отсюда: это превратило бы полуосознанный порыв в постыдную очевидность, так что я купил бутылку синего джина и сел за один из столиков у дальней стены. На вкус джин напоминал растворитель для краски, но я отпил его прямо из горлышка, чтобы нагнать окружавших меня пьяных людей.

Как только джин приглушил мои чувства, я принялся пить рюмку за рюмкой. Мне вспомнилась мать, которая пила точно так же после того, как казнили отца. В то время я её не понимал.

Теперь же я думал, что глупо было вообще переставать пить.

— Бэлимей?

Я прикончил бутылку на треть, когда услышал голос Харпера. Я так стремительно повернулся, что чуть не упустил его из вида.

Он выглядел таким же усталым, как и всегда, только на этот раз на нём не было формы: вместо неё он был облачён в рабочую рубашку без воротника и тёмно-серые штаны. Он был чуть худощавее, чем я помнил, и гораздо бледнее. Но сильнее всего меня озадачило отсутствие на нём перчаток.

— Я бы угостил тебя выпивкой, но ты, кажется, и так неплохо справляешься, — сказал Харпер, пока я молчаливо разглядывал его руки.

Ничего не ответив, я слегка откинулся назад и изучающе на него посмотрел. Интересно, что он тут забыл, да ещё и одетый так странно?

— Ты не против, если я присоединюсь? — спросил он.

— Делай, как посчитаешь нужным, — отозвался я.

— Сделаю.

Он занял кресло напротив, без спроса налил себе джина и сказал:

— Не думал, что ты так быстро встанешь на ноги.

— Вероятно, убить меня несколько сложнее, чем ты думаешь.

Харпер нахмурился и снова наполнил рюмку.

— Я не думал, что Скотт-Бэк на тебя нападёт. — Он повертел опустевшую рюмку в пальцах. — Мне жаль, что тебе пришлось всё это вынести, Бэлимей.

— Ну, мне за это заплатили.

Харпер произносил моё имя тихо, с горечью; из-за этой интонации мою кожу начинало покалывать, и я ненавидел это ощущение. Меня вывело из себя и то, что Харпер сказал всего пару слов, а я уже был готов простить его.

— Как себя чувствует мистер Тэлботт? — спросил я просто чтобы сменить тему.

— Его всё это здорово потрясло.

— Ты не рассказал ему правду?

— Это не мои секреты, и не мне их рассказывать, — ответил Харпер. — Ты понимаешь, о чём я?

— Думаю, да, понимаю. — Я наполнил наши с Харпером рюмки. — Это были секреты твоего отчима, а потом — секреты Джоан. Ты не имеешь права говорить об этом.

Нечто подобное я испытывал в отношении Сариэля: неважно, насколько мала была тайна, которую мне доверили, я всё равно не хотел её выдавать.

Но это был я. Харпер мыслил иначе.

— И где ты был три недели? — поинтересовался я.

— На допросе. — Харпер помотал головой. — Аббат не особенно обрадовался моему неведению касательно обстоятельств смерти мистера Льюиса Брауна и мистера Тимоти Говарда. Ещё меньше он был рад узнать, что я не помнил ни твоего имени, ни того, как ты выглядел.

— Они допрашивали тебя в молельне?

— Нет, — быстро сказал Харпер. — Боже, нет. Если бы они сделали это, не думаю, что я смог бы держать рот на замке. Просто стоять в комнате голым и отвечать на вопросы было сомнительным удовольствием, не говоря уже о прочем.

— И что ты сказал? — спросил я.

— Я помнил удивительно мало. — Он улыбнулся, но его улыбка сквозила горечью. — Аббат прекратил допрос, как только я упомянул, что у Скотт-Бэка был доступ к камере Питера Роффкейла. — Харпер выпил, потом продолжил: — И мы пришли к компромиссу: я больше не копаюсь в жизни Скотт-Бэка, а он прекращает допрос.

— И в итоге все мы храним свои секреты.

— До некоторых пор, — заметил Харпер, проведя рукой по волосам.

— А эту одежду тебе дали после освобождения?

Неудивительно, что она показалась мне такой знакомой.

— Конечно. — Харпер коснулся ткани своей грубой рабочей рубашки. — Самая лучшая, какая только нашлась на складе.

Я ухмыльнулся.

— И ты сразу же пошёл в бар?

— Нет. — Харпер опустил глаза, словно мой вопрос его смутил. — Сначала я пошёл к тебе домой, но там тебя не оказалось, так что я пришёл сюда.

— Хотел меня отыскать, или решил утопить в вине печаль утраты?

— Интересный вопрос, — сказал Харпер, оставив его, впрочем, без ответа.

— И зачем ты решил меня разыскать? — с улыбкой спросил я.

Харпер уставился на бутылку с джином и мою рюмку.

— Я подумал, что, возможно, мне снова захочется с тобой напиться, — наконец сказал он.

Был момент — я вспомнил всё, что мы с Сариэлем сделали друг другу, — когда я чуть было не ответил «нет», и мой ответ точно положил бы всему конец. Но я начинал уставать от того, что единственной моей спутницей по ночам была тьма.

Да и бутылка с джином всё ещё оставалась наполовину полной.

И я налил сначала Харперу, а потом себе.