А тут еще Друс. Подсматривать и подслушивать по его приказу бесполезно, но не от того, что вокруг нет болтунов. Кто-то перешептывается. Грамотные передают друг другу послания, неграмотные обмениваются парой слов на тренировках. Сами боги наверняка не могут уследить за всеми тайными контактами в стенах этого лудуса, и трудно сказать, что еще происходит, когда гладиаторов уводят на встречи с женами помпейской элиты.

Но о госпоже Верине по-прежнему не слышно ни слова. Также я ничего не узнал о том, кто отсылал послания из лудуса. Последнее время все говорят лишь о приближающихся играх. Кто останется в живых, кто, скорее всего, погибнет, захочет ли мунерарий* честной борьбы. Последнее, конечно, зависит от того, сколько он заплатил Друсу. Если он заплатил за бои до смерти, как и любой ланиста, Друс обеспечит ему такое зрелище. В любом случае, некоторые из нас не вернутся с игр. Ни одна фамилия не покидает игры в том же составе, что и пришла на них.

Близится полдень, я веду тренировочный бой с Квинтом. Луций и Тит наблюдают со стороны, и тут распахиваются ворота лудуса.

Мы с Квинтом останавливаемся и поворачиваемся. Как и все остальные бойцы.

За воротами несколько рабов аккуратно опускают на землю занавешенные паланкины. Оттуда появляются три женщины явно благородного происхождения. Они одеты в безупречные яркие платья, которые, наверно, обошлись их мужьям дороже, чем каждый из нас стоил Друсу. Первую сопровождают двое малышей, девочка и мальчик. Вторая, держа на руках младенца, помогает выбраться из паланкина маленькому мальчику. Третью сопровождает мальчик семи-восьми лет. Он тянет мать за руку на тренировочную площадку, даже мне видно, как азартно сверкают его глаза. Женщина улыбается, что-то говорит, и он заливисто смеется. Кое-кто из мужчин прекращает бои и направляется к гостьям, не выпуская из рук оружие. Первая женщина смотрит на них со страхом вперемешку с презрением, удерживая детей на месте. Вторая следит за сыном, бегущим на песок, взгляды, которыми она обменивается с Сикандаром, невозможно не заметить. Как и то, что ее малыш – это черноглазая миниатюрная копия парфянина.

А третья женщина, похоже, не замечает никого вокруг. Она смотрит, как ее сын общается с Филосиром и Хасдрубалом, смеется вместе с ним над безумными энергичными рассказами о сражениях с десятками противников одновременно или о том, как они дрались со львами голыми руками. Кроме первой женщины никто не волнуется, когда гладиаторы вручают детям деревянные мечи или катают их на плечах.

В такие моменты, когда среди нас есть женщины, гладиаторы ведут себя почти как порядочные римляне. Особенно в обществе аристократок. Пожалуй, это последняя грань, отделяющая нас от зверей, с которыми в один прекрасный день мы можем оказаться на одной арене. Или, возможно, это единственное, что нам позволено делать по собственной инициативе без риска вызвать гнев ланисты.

В любом случае, непривычно видеть женщин в лудусе вот так. С детьми, при свете дня, пришедших сюда не для того, чтобы попользовать кого-нибудь из нас.

- Кто это? – спрашиваю я стоящих рядом бойцов. – Почему они привели в лудус детей?

- Дети нас любят, - смотрит на меня Квинт. - Разве к вам в лудус в Риме никогда не приходили женщины с детьми?

Я мотаю головой.

Луций фыркает.

- Ну, дети, наверно, очарованы нами, а вот та женщина? – он кивает в сторону третьей матери, которая, похоже, совсем не обращает на нас внимание. – Мне кажется, она просто доводит своего мужа, таская ребенка по всему городу.

Прежде чем я успеваю спросить, что он имел ввиду, Квинт издает сдавленный смешок.

- Таким женщинам, как она, стоит быть поосторожней. Игры с репутацией политика опасны.

- А… - я смотрю на Луция и Квинта, - она жена политика?

- Да, - отвечает Луций, - жена самого Кальва Лауреи.

Задержав дыхание, я медленно перевожу взгляд на женщину.

Вот она какая, госпожа Верина. Даже в юности женщины не кружили мне голову, но я отлично понимаю, почему любой мужчина в Помпеях, не говоря о лудусе, с радостью уложил бы ее в постель. Талия и грудь, достойные самой Венеры. Заплетенные темные длинные волосы спускаются по спине. Прекрасные голубые глаза, которые унаследовал ее сын.

- Она таскает сына в лудус? – спрашиваю я. – Исключительно ради того, чтобы позлить мужа?

Луций мотает головой:

- Не сына. Внука.

Квинт согласно ворчит:

- Кальв Лаурея терпеть не может, когда мальчишку видят на людях, поэтому она выставляет его напоказ при любой возможности.

- Я слышал, Кальв с тем же успехом мог бы бросить мальчишку волкам, - бормочет Луций. – Лично я думаю, ему следует бросить волкам эту сучку, а внука оставить себе.

Я выгибаю бровь, и оба собеседника поворачиваются ко мне.

Квинт понижает голос до шепота:

- Мальчишку зовут Каесо. Он ублюдок их дочери Стации. Девка уже давно мертва, и только богам известно, от кого она нагуляла сына.

Луций насмешливо фыркает.

- А Верина совсем не стыдится таскать его в город при любой возможности.

- Не могу винить ее в том, что она трахается со своим муженьком, - присоединяется к разговору Тит. – Я слышал, что для нашего дела он подходит гораздо больше, чем для политики.

- В таком случае ему бы наверняка уже вспороли брюхо.

- Он политик, - возражает Луций. – Возможно, он и не самый честный человек в Помпеях, но он не проклятый ланиста.

- Змея он, вот кто, - сплевывает Тит. – Я знаю десятки гладиторов, которые были уважаемыми гражданами, пока не спутались с этой тварью.

- После чего оказались на арене? – спрашиваю я.

Тит кивает.

- Ауктораты, как и вы трое. Не имеет значения, переходит ему дорогу человек намеренно или случайно. Кальв Лаурея ничего не забывает и уничтожает всех таких людей. Губит репутацию, доводит до нищеты…

- И они погибают на арене, как и все мы, - ворчит Квинт.

По коже ползут мурашки, и внутри все сжимается. Что же тогда уготовила богиня судьбы для фальшивого ауктората, которому известно о мнимых прегрешениях жены этого человека? Если Фортуна может мне что-то подарить, то пусть это будет смерть не на кресте.

- Эта женщина, - говорю я, наблюдая за Вериной и ее внуком, - похоже, она идет на слишком большие сложности и риски, чтобы просто позлить мужа. Тем более что все прочие женщины находят другие способы использовать нас для решения семейных проблем.

Луций невесело смеется:

- Знаешь, это наверно единственная женщина, которая приходит сюда и ни разу ни с кем не трахнулась.

- Правда?

Он кивает.

- Жаль. Я бы все отдал… - он переводит дыхание и смотрит на нее.

Мой взгляд тоже прикован к ней, пусть я остаюсь равнодушен к ее чарам. Она красива, и любой мужчина, отказавшись от нее, будет дураком, но я думаю только: «Так вот ты какая. Причина, по которой я здесь».

Но по какой причине здесь она?

Я смотрю ей в глаза, жду, с кем она обменяется взглядом, чтобы узнать имя, которое открою Кальву.

Ничего. Не происходит ничего. Ее взгляд скользит от одного мужчины к другому, но выражение ее лица меняется, только когда она с улыбкой смотрит на внука. Или она невероятно искусно прячет свои эмоции, или ее любовника здесь нет. Или ее любовника вообще не существует, и она пришла сюда лишь для того, чтобы покрасоваться внуком, от которого ее муж предпочел бы отказаться.

Но что-то подсказывает мне: Кальва не устроит ни один из этих ответов.

Женщины с детьми уходят, и мы возвращаемся к тренировке, словно и не было этого перерыва. Я не могу выкинуть Верину из головы, но, как и все, я должен сосредоточиться на приближающихся играх, и вскоре мой разум занят только противником.

После полудня становится жарко, солнце опаляет спину и плечи. Мускулы ноют, синяки пульсируют, даже тупые деревянные тренировочные мечи бьют больнее, оставляя более темные следы. Несколько дней отделают нас от ревущих трибун, заточенных клинков, и это чувствуется в каждом движении, каждой напряженной, тяжелой схватке.