Бренда кивнула, медленно вставая из-за стола и вешая сумку на ручку коляски, где спали ее близнецы.

На следующий день она предстала перед командиром базы и изложила ему свою просьбу. В жизни Бренды Уэллс это был не первый разговор с начальством. Обычно начальство занимало в таких вопросах половинчатую позицию – чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Так вышло и на этот раз.

– Я не могу разрешить вам проводить распродажу ради подобной цели, – сказал командир базы. – Сложится впечатление, что командование не заботится о безопасности солдат. Устраивайте свою распродажу, но о броне – ни слова. Я лично проверю.

Бренда вышла из офиса начальника, тихонько притворив за собой дверь. Ей было нечего ему возразить.

– Ну что, не разрешил? – спросила Демарис, когда они встретились на следующий день. – Так я и знала! Распродажу мы все же проведем, устроим лотерею, только не будем афишировать зачем. Тем более что стоит эта броня хоть и не дешево, но все же доступно.

– А как народ привлекать будем? – поинтересовалась ответственная за рекламу Фикрие. – Если бы мы могли сказать, зачем нам деньги, у нас бы от покупателей отбоя не было. А так могут подумать, что мы на какие-нибудь глупости собираем…

– Можно в дополнение к распродаже карнавал устроить, – предложила Демарис. – Или любительский спектакль.

Идеи полились рекой. Наконец Бренда сказала:

– Девочки, хватит ля-ля. Мы так ничего не решим. Остановимся на распродаже. Фикрие, вот тебе список всех телефонов, и начинаем работать.

И они занялись делом.

В течение многих дней жены солдат роты Альфа пекли, варили, шили, вязали, плели и расписывали не покладая рук. Бренда пожертвовала для лотереи весь свой чешский хрусталь и польскую керамику, а Демарис отдала шварцвальдские часы с кукушкой. Они переписали отдельным списком всех холостых солдат роты Альфа и связались с их родственниками в Америке. Из-за океана пришло несколько посылок. Бабушка рядового Райта прислала целую коробку самодельных прихваток. Из родной резервации рядового Науат пришел ящик с поделками из бирюзы. Немецкая теща сержанта Фостера пожертвовала два ящика домашних заготовок. На своем хромом английском она разъяснила Демарис, что, конечно же, возражает против войны в Ираке, но если сержант Фостер найдет в иракских песках преждевременную смерть, то Марихен будет плакать, а этого допустить никак нельзя. Малиновое варенье и квашеная тыква Мари Фостер славились на всю роту Альфа. Так вот кто ее, оказывается, обучал. Жена капрала Хантера чуть не спалила свою квартиру, наклеивая утюгом эмблему роты Альфа на майки и детские слюнявчики – бравого крокодильчика с саблей в лапе. Но в остальном обошлось без ЧП.

И вот в один прекрасный день все население базы нашло в своих почтовых ящиках приглашение на выставку-распродажу и лотерею, устраиваемую в спортивном зале женами солдат роты Альфа.

Бренда, Демарис, Джан и Фикрие сидели за одним столиком в одинаковых майках – тех самых, которые чуть не спалила Энн Хантер. Правда, Фикрие в основном носилась по залу, надзирая за ходом событий, и каждый раз возвращалась с довольной улыбкой на лице.

Торговля шла бойко, народу было много. Поэтому Бренда не сразу заметила, как к их столику подошел командующий базой в сопровождении двух журналистов. Один был с блокнотом, другой с видеокамерой.

– Добро пожаловать на нашу ярмарку, сэр! – лучезарно улыбнулась Демарис. – Не хотите ли купить мыла? Наша Фикрие сварила чудесное домашнее мыло. Этот рецепт использовался еще в Оттоманской империи…

– Какие у вас хорошенькие детки, – сказал Бренде один из журналистов.

– Спасибо, – ответила Бренда, разворачивая коляску так, чтобы были видны сразу два слюнявчика – розовый и голубой, с одинаковой эмблемой роты Альфа. – Такие маленькие, а уже пришли своему папке помочь.

Командир базы покраснел и молча отошел от стола.

Зашуршали по гравию тяжелые шаги, и, путаясь в служившей дверью плащ-палатке, в помещение ввалился капрал Хантер.

– Сержант, нам пришел контейнер!

– Какой контейнер, капрал Хантер?

– Не знаю, но тяжелый, собака. Нам понадобится грузовик, чтобы привезти его с почты.

Старший сержант Уэллс схватил со стола свою каску и направился к двери. На ходу он спросил Хантера:

– А кому он, собственно, адресован, твой контейнер?

– Роте Альфа.

Так, опять Брендины штучки. В прошлый раз она прислала ящик шоколада на всю роту. Шоколад по дороге растаял до такой степени, что его оставалось только слизывать с обертки. В тот день вся рота Альфа ходила чумазая. Теперь Бренда ученая и шлет только печенье. Это сколько же печенья надо прислать, чтобы контейнер оказался неподъемным? Если она будет продолжать в том же духе, он скоро в бронежилет не влезет.

Старший сержант Уэллс был бывалым человеком, мало что могло его удивить. Но то, что он увидел на почте, было настолько невероятно, что у него перехватило дыхание и он замер на пороге. Там стояли тщательно упакованные листы брони – как раз столько, сколько требовалось, чтобы укрепить два грузовика и два джипа. На упаковочном картоне большими буквами было написано: «Мы вас любим. Возвращайтесь скорее».

Уэллс положил руку Хантеру на плечо и сказал: – Все будет в порядке, Хантер. Они нас любят.

Лагерный день начался как обычно. Из тарелки репродуктора послышался протяжный призыв муэдзина к утренней молитве. Пять сотен заключенных синхронно, как один, опустились на колени и уткнулись лбами в песок. Все-таки удивительно, как они послушны – даже не человеку, а магнитофонной записи. Что-то в этом меня всегда настораживало. Не люблю, когда человек выступает в роли божьего посланника. Слишком часто я с такими сталкивалась.

Пока я стояла в очереди у походной кухни, молитва окончилась и началась перекличка. Я слышала, как командир взвода охраны выкликал арабские слова:

– Сифр! Итнейн! Арбаа! Хамса![2]

И голос из-за колючей проволоки отвечал:

– Хи-на[3].

И опять голос лейтенанта Ротуэлла:

– Итнейн! Талета! Ситта! Арбаа![4]

Из-за «колючки» доносится уже другой голос:

– Хи-на.

Просто удивительно, как это Ротуэлл всего за месяц так наловчился по-арабски.

Получив поднос с двумя чашками дымящегося кофе и двумя порциями омлета из порошка, я осторожно, чтобы не споткнуться о натянутую там и сям «колючку», проследовала в глинобитный домишко, который носил громкое название лагерной комендатуры. Здесь, в первой комнате налево, помещалось представительство юридической службы. Здесь, над стопками личных дел и кучей других бумаг, целыми днями колдовал мой шеф, капитан Блэр. Две порции черного кофе предназначались именно для него. Без кофе к нему с утра было лучше не подступаться. Вот и сейчас он смотрит на меня совершенно безумным взглядом и спрашивает:

– Что случилось, ефрейтор Граммал?

На что я спокойно отвечаю:

– Все в порядке, сэр. Вот ваш кофе.

А сама принимаюсь за омлет.

Потом мы начинаем работать. Выглядит это так. Капитан Блэр садится писать отчет коменданту, а передо мной кладет папку личных дел, поступивших накануне. Моя задача рассортировать их по тяжести преступления и по наличию доказательств. Нарушение комендантского часа – десять суток. Хищение с охраняемого объекта – пятнадцать суток. Некий Мухаммед Хассан унес с покинутого завода три алюминиевые трубы. Спрашивается, что он будет с ними делать? Наверное, загонит кому-нибудь, если найдется такой дурак. Стрельба в воздух на радостях – уважаемая местная традиция – пять суток с конфискацией оружия. Угон машины – тридцать суток. Мухаммед Ифтах угнал машину скорой помощи из больницы. Неужели он думал, что его не поймают? Главный врач пришел на блок-пост и нажаловался. Вот заявление главврача на арабском, вот перевод. Хоть что-то. Обычно в этих папках только желтенькая бумажка – отчет о задержании. Иногда опись имущества, отобранного при аресте. И никаких свидетельских показаний. Вот, пожалуйста. Некий Мухаммед Салех (опять Мухаммед! нет, они просто издеваются) избивал жену так, что ее вопли были слышны на весь квартал. Соседям надоело это слушать, и они сдали его военной полиции, попутно обвинив в сотрудничестве с поверженным режимом. Этот будет сидеть, пока не восстановят иракский суд, куда мы сможем передать его дело. А этот что натворил? Саддам Вахид, кидал гранаты в американские грузовики. Оказал сопротивление при задержании, укусил рядового О’Коннор, так что пришлось накладывать швы. Этот голубчик влип серьезно – нападение на представителя коалиции. Его будут проверять на предмет связей с какой-нибудь организованной группировкой. Если таковых не окажется, то, скорей всего, отпустят, ведь никто серьезно не пострадал. Держать в тюрьме каждого, кто напал на представителя коалиции – никаких тюрем не напасешься. Ну, а если окажется, что он боевик какой-нибудь организации, тогда будет сидеть до особого распоряжения.