Рождественские праздники давно прошли. Зацвела магнолия на стоянке, наш почтовый кот Штемпель все чаще отправлялся на поиски приключений и возвращался ободранным. А миссис Мэкерт все ходила и носила посылки. Она похудела и осунулась. Но рука, заполнявшая декларации, никогда не дрожала, а голос, желающий мне доброго утра, был неизменно приветлив.

Настало лето. Стивен получил на сельскохозяйственной выставке вторую премию и окончил школу. Его девушка ушла к капитану футбольной команды, но, судя по всему, мой сын особо не страдал. На мои вопросы о планах на будущее, он уклончиво отвечал, что пока поработает на ферме, а там посмотрим. В августе я ушла в отпуск и мы съездили к родным на побережье. Дочка моего брата и моя Эллен целыми днями спорили, где лучше жить – на ферме или на берегу моря. Целыми днями только и слышалось:

– А на ферме можно кроликов разводить…

– А на море можно креветок ловить…

– А на ферме можно в сене валяться…

– А на море можно замки из песка строить…

– А на ферме…

– А на море…

Я вернулась на работу, и уже на следующий день пришла миссис Мэкерт. На этот раз при ней не было коробки, и она ни разу не взглянула на телевизор в углу. Но она улыбалась так, что я сразу поняла – ее сын в безопасности.

– Спасибо вам за все, миссис Эштон. Он уже на своей базе, и скоро его отпустят домой в отпуск. Я пришла сообщить вам это. Все семейство будет его встречать. Вы обязательно должны к нам прийти.

Так закончилась история моего знакомства с полевой почтой 09354. Во всяком случае, мне так казалось. В этот вечер я пришла домой поздно, и мое семейство пообедало без меня. Тем не менее, вместо того чтобы разбежаться по своим делам, они в полном составе сидели на кухне. Ждали меня. Я насторожилась.

– Что случилось?

Стивен встал. Когда это он успел так вырасти? Я уже смотрю на него снизу вверх.

– Мама, я записался в армию, – сказал мой сын Стивен.

Как это в армию? Почему? Все начало складываться в стройную картину. И неопределенность планов на будущее, и то, как легко он расстался с девушкой, и то, что он не поехал с нами отдыхать, сославшись на какую-то срочную работу. Наверное, пока мы отдыхали, он проходил собеседование и медкомиссию.

На следующий день, как обычно, я отправилась на работу. В голове снова и снова прокручивался вчерашний разговор с сыном.

– Зачем тебе это надо? – кричала я.

– Ну, мама… Ты сама меня всегда учила…

– Чему я тебя учила? Совать голову в духовку, которая вот-вот должна взорваться?

– Нет, мам. Ты учила меня не прятаться за чужую спину.

– Но я же не имела в виду, что ты должен сам искать неприятностей.

– Неприятности, мама, сами меня нашли. Они нас всех нашли одиннадцатого сентября.

Как будто это могло утешить. Я понимаю, в кого он такой. Мой отец добровольно пошел воевать во Вьетнам. Девочкой я часто ввязывалась в драки, потому что папу обзывали убийцей и агрессором. Тогда ветераны Вьетнама были не в чести. Папа садился рядом со мной, вытирал мои слезы своим платком и спрашивал: «Что ты плачешь, дурашка? Я долг свой выполнял». – «Папа, а что такое долг?» – спросила я однажды. Отец рано умер, не дожил до внуков. Стивен вырос и сам понял, что такое долг. Понял на мою голову.

Когда я в начале шестого вышла из здания почты, было темно как ночью. С севера надвигалась гроза, а мне надо было ехать домой, на юг. Я надеялась, что она меня не накроет.

Шлепнулись о лобовое стекло первые капли. Потом еще и еще, и вот уже я с трудом видела перед собой дорогу за завесой воды. Быстро заскользили дворники, я следила за ними глазами. Я следила за ними. Ширк-ширк, ширк-ширк, мой мальчик пошел в армию. Его пошлют в Ирак. Его могут убить. Ширк-ширк, ширк-ширк.

Почему все гудят? Что случилось? Как же я сюда выехала?.. Поперек движения. Совсем с ума сошла. Разноголосые гудки болью отдавались у меня в висках. Я медленно съехала на обочину и остановилась.

Не знаю, сколько я так просидела, опершись локтями о руль, обхватив голову руками, прислушиваясь к шуму дождя. Он барабанил все сильнее. Я подняла голову и увидела чье-то лицо в правом окне передней двери. Стриженые седые волосы, близорукие глаза за стеклами очков. Миссис Мэкерт. Вон ее грузовичок впереди на обочине стоит.

– Миссис Эштон, голубушка, что с вами? Вам плохо?

– Мой сын…

Я не помню, что было дальше. Помню только запах листьев и смолы, исходивший от куртки миссис Мэкерт, ее тихий голос и собственные слезы, которые, казалось, никогда не кончатся. Когда подъехал полицейский и посветил фонариком в окно нашей машины, я попыталась объяснить, почему мы, собственно, здесь стоим, но ничего вразумительного сказать не могла. Взглянув на меня, полицейский участливо спросил.

– Может, вам требуется помощь, мэм?

– Миссис Эштон только что узнала, что ее сын идет на войну, – сказала миссис Мэкерт.

Она знала, о чем говорит. Теперь я буду сама укладывать в коробку консервы и домашнее печенье, батарейки и стиральный порошок, бритвенные принадлежности и книги. Буду держать каждую вещь в руках на секунду дольше, чем нужно – потому что этими вещами будет пользоваться на войне мой сын. И буду писать на почтовом бланке страшный для каждой матери адрес: Полевая почта 09354.

– Девочки, ну как же так! О чем только командование думает!

– Командование не думает. Ему на наших мужей наплевать. – Бренда отправила в рот горсть чипсов и с наслаждением захрустела.

После Косово и Сомали это была уже третья война, на которую она проводила мужа, и ей давно стало ясно, что потеряй она аппетит на нервной почве, это ему ничем не поможет.

– Нет, вы послушайте, что он пишет, – кипятилась экспансивная Демарис.

Она достала из сумочки письмо, нашла нужную строку и прочла, на ходу переводя с испанского:

– «Осколки пробили дверь нашего джипа, но никого не задело». А вдруг в следующий раз кого-нибудь заденет? Почему на их джипе не могут установить бронированные двери?

– Дорого, наверное, – тихо сказала Джан и опустила голову.

Три месяца назад ее мужа перевели из Кореи на здешнюю базу в Германии, а через несколько дней послали в Ирак.

– А может, эта броня где-то продается? – задумчиво сказала Бренда, прожевав наконец свои чипсы и отряхнув крошки со свитера.

– И где же ты деньги возьмешь? – иронически поинтересовалась яркая стройная турчанка Фикрие, бывшая танцовщица стрип-клуба в Дюссельдорфе.

Именно там она и познакомилась со своим будущим мужем. Увидев ее впервые, рядовой Берриган сказал: «Если бы я увидел тебя в постели, я бы умер от счастья». На что Фикрие ответила: «Если бы я тебя увидела там, я бы умерла от смеха». С тех пор рядовой Берриган стал сержантом, а Фикрие стала миссис Берриган и оставила свою работу. Но она сохранила острый язычок и красивые ноги, которые не упускала возможности продемонстрировать.

– Для своего мужа я из-под земли достану, – невозмутимо ответила Бренда. – Твой муж, между прочим, тоже там, а тебе до лампочки?

– Тихо, тихо, – засуетилась Демарис, стремясь погасить начавшийся конфликт. – Такие дела в одиночку не делают. Уж ты-то, Бренда, должна это знать – твой уже в третий раз воюет. Надо достать деньги. Хотя бы только на наших – на всю роту Альфа. Хорошо, хоть боевая техника у них бронированная, а то мы бы вообще разорились. Давайте прикинем, сколько же нам нужно?

– На два грузовика и на два джипа. Сейчас рассчитаю… – отозвалась Джан, доставая карандаш.

Она была в ладах с математикой. Четыре головы склонились над столом. Дамы прикидывали, где взять денег. Джан пришла мысль продать мотоцикл мужа, но потом она решила, что эту потерю он не переживет. Примерно такие же невеселые мысли приходили в голову остальным. Внезапно лицо Демарис осветилось.

– Девочки, идея! Предлагаю выставку-распродажу. Напечем-навяжем всякого добра и выручим денег. Я берусь узнать, где продается эта самая броня и сколько она стоит. Фикрие, ты у нас обаятельная, вот и займись рекламой. Тебя, Джан, в бухгалтеры с твоей аккуратностью. А тебе, Бренда, придется взять на себя командира базы. Ты у нас жена ветерана, личность уважаемая. На сегодня разбежались, завтра встречаемся в это же время.