Так прошли мои самые первые сознательные детские годы в наших комнатах возле сберкассы с няней Катей, тетей Шурой – моими «дряхлыми» подружками. Но вот папа сказал: «Будем строить дом!» Мне было 5 лет.

И вот папа строит дом. Я слышу новые слова: ссуда, делянка, тес, горбыль. Чтобы быстрее построить дом для сруба папа купил добротный амбар, раскатал его на бревна и перевез на место стройки. Папа в доме очень много делал сам. Вот дом уже стоит, я забегаю внутрь, а там справа на полу толстый слой глины, почти на половину комнаты, а папа стоит на этой глине, у него в руках толстое бревно ему почти по пояс, сверху прибита поперек палка-ручка. За эту ручку папа поднимает бревно и опускает его на глину с силой, как бы сбивает ее. Потом папа режет глину на ровные куски – это сырые глиняные кирпичи, из которых складывают потом русскую печку, и они самообжигаются. Для экономии из кирпича делали только шесток, трубу и еще кое-что. А глины, чудесной жирной глины, в наших местах было полно.

Хочу рассказать, как мы мылись в русской печке, пока в селе не построили большую сельскую баню. В наших краях печки складывали большие, так как во всех окрестных деревнях в них и мылись. Печку топили рано утром, с помощью ухватов ставили в нее большие чугуны с водой, ставили чугунки поменьше со щами, с картошкой, кашей, молоком. Все это нагревалось, готовилось, варилось, томилось. По мере готовности чугунки с едой из печки доставали. К вечеру из печки вытаскивали все, выгребали оставшиеся прогорелые угли, выметали золу и постилали в печку небольшой снопик соломы, на который набрасывали какую-нибудь чистую тряпицу. Помните поговорку: «Соломки подстелить». Я раздеваюсь, залезаю в печку и сажусь на соломку. Печь такая высокая, что здоровые дяди, залезая туда, не доставали головой до свода печки. Потом мне в печку подают тазик с теплой водичкой и замоченный в ней березовый веник. Кто любит, чтобы было по-жарче, тот просит закрыть печь заслонкой. Я, конечно, не прошу.

Теперь надо взять веник и брызнуть на раскаленные своды печки, и пойдет пар со всех сторон. Сидишь, пока вся не покроешься бисеринками пота. Потом надо веником махать – париться. Мне велят дышать ртом, потом носом, чтобы все прогреть. Совсем маленьких детей подают в печку к матери, и мать парит младенца сама. Потом я на четвереньках вылезаю из печки, встаю в таз, и меня обливают прохладной водой. Взрослые мужчины выбегают зимой на улицу и прыгают в снег. Лицо у меня красное и блестит от чистоты. После этого чай из самовара и спать, спать, спать.

Но все-таки это хлопотное дело – мыться всей семьей в печке. И когда в селе рядом с нашим домом открыли баню, мы стали мыться там. В бане два отделения: у входа справа – мужское, а дальше – женское. У мамы двое детей, сестренка мала, поэтому какое-то время меня папа брал с собой. «Держись!», – говорит папа. Я крепко обхватываю его за ногу, а сверху он меня окачивает из тазика, затем одевает и выставляет в переднюю комнату, где сидят тети-банщицы, жду маму с сестрой. Тети поят меня чаем. А папа парится очень долго, он заходит в парилку с веником помногу раз. Ходила я с папой недолго, пока не стала задавать всякие вопросы.

И вот наш милый домик в три окна, его родители ласково называли «избушка», готов! После войны семьи стали меньше, да и скота держали мало. Почти весь Русский Север застроен после войны такими маленькими домиками.

Папа место для дома выбрал с умом, на берегу речки Секерки. Берег был высок, метра на два выше уровня реки. Секерка хоть летом и была как ручеек, весной разливалась и затопляла все низины. Чтобы удобнее было брать воду, папа сделал мостки, как у нас говорили «лаву», и углубил речку, выкопав бочажок больше метра глубиной, так как сама речка была мелковата в этом месте и взрослые ее могли перейти вброд. Дом папа поставил углами на огромные гранитные валуны. Где уж он их нашел? Камней у нас найти трудно. По периметру сделал земляную засыпку, обил досками. Стала завалинка. Дом был сложен из толстых бревен, проконопачен мхом, внутри бревна были стесаны и уже по моде того времени оклеены бумажными обоями. Крыша была покрыта дранкой. Три окна по фасаду выходили на речку, одно окно по правой стороне (кухня) выходило на огород, на юг. По левой стене было маленькое крылечко со ступеньками и вход ная дверь. Здесь планировалось построить веранду, но не успели в связи с драматическими событиями, происшедшими в скором времени в нашей семье.

С любовью родители обустраивали наш домик. Мама нашила везде ситцевых занавесок, завели большущий фикус в кадке, который стоял на полу. Купили комод и платяной шкаф, сделанный местными кустарями-умельцами. Все из дерева. Тогда еще не было мебели из ДСП.

Под окнами мама разбила клумбу, на которой цвели оранжевые ароматные ноготки и разноцветные космейки на длинных тонких стебельках. За клумбой в низинке у самой воды посадили кусты смородины, которые весной коварная Секерка затапливала полностью. Но зато ягоды наливались сладким смородиновым соком, поднимешь ветку, а там висят гроздья крупных черных ягод. Тут наши куры были моими соперниками. Забавно было наблюдать, как курица подпрыгивает, пытаясь ухватить клювом сладкую ягоду. В огороде почти все место занимала кормилица-картошка. Росла также всякая мелочь: лук, морковь, чеснок, репа и горох для детей. Капусту сажали отдельно, за селом у речки. Считалось, что она там лучше растет. Мама, как молодая и современная женщина, развела диковинные в наших местах помидоры, но они не вызревали, их солили. Я их не любила. Пытались выращивать огурцы, но без теплицы в нашем суровом климате они плохо росли. Огурцы для засолки покупали в городе Буе Костромской области, который был совсем недалеко, ближе Вологды.

Слева от крыльца папа сколотил будку. В ней поселилась папина охотничья собака сибирская лайка Динка. Окрас, как у волка, и хвост колесом. Динка сидела на цепи, так как признавала только своих и злобно лаяла на чужих. Расскажу случай с Динкой. Однажды папа был в отъезде, стояла поздняя осень, мы уже легли спать. Вдруг слышим Динка лает, чьи-то голоса, брань, потом Динка завизжала, видимо ее чем-то ударили. Кто-то начал стучаться, прямо ломиться в дверь и ругаться.

Дверь была на засове, но ходила ходуном. Мама вскочила с кровати, схватила деревянную лестницу, по которой мы лазили на чердак, и подперла дверь. Стучать перестали, и по голосам стало слышно, что ходят вокруг дома. Мама не испугалась, приоткрыла дверь, выскочила на крыльцо и спустила Динку с цепи. Динка загнала своих обидчиков в холодную осеннюю воду Секерки и, бегая вдоль берега, не давала им выйти из воды, пока они не стали звать на помощь.

А мы с сестрой играли с Динкой как хотели. Зимой, в сильные морозы или когда она ждала щенят, папа запускал ее в дом. Мы и верхом на ней катались, и надевали на нее чепчики, а она только глаза жмурила. Рожать щенков Динка уходила в укромное место. Родители рассказывали такой случай. Была зима или начало весны. Динки нет и нет. Оказывается, она ушла рожать, и место нашла под роддомом (прямо анекдот). Подкопала себе ямку и сидит уже с новорожденными щенками. А между тем мимо с работы шел какой-то прохожий, который, услышав повизгивание и поскуливание, решил посмотреть. Динка, защищая щенков, выскочила, ощетинилась и залаяла. Прохожий от страху забрался в сугроб и сидел там, пока не позвали папу, и он Динку со щенятами домой забрал.

Помню, папа сколотил новую собачью будку, решив завести еще одну собаку для охоты. Пока летом будка пустовала, я решила устроить в ней домик для моей куклы. Папа из фанерок и деревянных брусочков сколотил для куклы кроватку, стол, скамейку. Я на ночь куклу укладывала спать в ее домике, а утром приходила ее умывать, кормить и с ней разговаривать. Я ее кормила супом из подорожника и поила компотом из маковых головок. Чтобы кукла без меня не скучала, я наловила лягушечьих головастиков, запустила их в банку с водой – стал аквариум. Так вот, однажды залезла я в будку, а там сидит большая жаба и смотрит на меня. Ужас меня охватил! Я пытаюсь вылезти из будки, но от страха застреваю в небольшом отверстии. Все-таки кое-как вылезла, но моя кукла там больше не жила.