– О, да ничего особенного. Привет! – произнесла я таким голосом, который едва ли воспринимал человеческий слух. Дези, если не владеешь собой, просто молчи.

Макс улыбнулся, и на его загорелом лице сверкнули белые зубы. Как, скажите, с такой внешностью он мог быть девятиклассником?

– Привет, Дези, карнавал организовала отлично.

Я сильно покраснела.

– Спасибо, Макс. – Ну вот, он тебя похвалил. Теперь оставайся невозмутимой, расслабь плечи, и никакого энтузиазма.

Он посмотрел себе под ноги, потом склонил голову набок и снова улыбнулся. Чертовски милый!

– Я тут подумал… Ты после этого занята? – спросил Перальта.

У меня перехватило дыхание. Я прокашлялась. Нельзя говорить писклявым голосом.

– После… карнавала?

– Да, может, тебе придется, ну, убираться или еще что-нибудь?

Чувствуя на себе взгляды друзей, я покраснела еще больше.

– Нет, никакой уборки. Я свободна… вроде. – Погодите, я что, флиртую? Он, конечно, привлекательный, без сомнений… но все же младше меня.

По-видимому, Макс читал мои мысли. Не спуская с меня глаз, он протянул:

– Понимаю, ты, наверное, не пойдешь на свидание с парнем младше тебя…

Неужели он сказал «свидание»? И все же он был прав. Он – в девятом. Я – выпускница. Нужно было отказать как можно мягче. Но, вместо того чтобы сказать что-то доброжелательное, приложив руку к груди, я почувствовала приближение приступа кашля и крепко сжала губы. Нет, только не сейчас!

Увы, некоторые вещи просто не перебороть.

И я закашлялась, очень сильно.

А эта мокрота, которая хрипела у меня в груди весь день, – ее сгусток вылетел изо рта и угодил прямо на его накрахмаленную полосатую рубашку.

Сказать, что захотелось покончить с собой, – ничего не сказать.

Меня охватила знакомая слабость, и, глядя на каплю мокроты на полосатой рубашке, я закрыла ладонями рот. Эти голубые и красные полоски навеки запечатлеются в моей памяти. Голубые – широкие, красные – узкие. Красивая была вещица на самом деле.

– О, это?.. – Я слышала Макса, но не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Он оттянул рубашку и с отвращением фыркнул.

Наконец я сумела вымолвить слабым голосом:

– Прости, я нездорова.

– Да… ничего. Ничего, я просто сейчас… – С этими словами он бросился прочь и затерялся в толпе.

Я накинула капюшон куртки на голову, повернулась к Фионе и разрыдалась, уткнувшись ей в плечо.

Она неуклюже погладила меня по голове.

– Да, это был грандиозный «фливал», даже для тебя. Просто нет слов, – подытожила подруга. Уэс продолжал смеяться так, что на его глазах выступили слезы и он не мог ничего произнести.

Фливал. Уэс придумал удачное название для моего провала во время флирта. Понимаете? «Флирт» плюс «провал» – фливал. Это слово родилось в наш первый год учебы в старшей школе, когда милый и застенчивый Гарри Чен, которого я целый год подтягивала по английскому, поскольку была в него влюблена, признался, что любит нашего учителя. Учителя-мужчину.

Но фливалы преследовали меня и задолго до этого случая. Всякий раз, как я разговаривала с парнем и у него появлялся хотя бы намек на интерес ко мне, все всегда шло наперекосяк и заканчивалось провалом. Во всем остальном я была уверенной в себе девушкой, нацеленной на поступление в Стэнфорд.

До чего банально: все отлично, кроме личной жизни. Какая досада.

– Спасибо. – Затуманенными от слез глазами я посмотрела на Фиону. – Фиона – мой близкий старый друг. Друг-подруга. Подругодруг.

Она мрачно покачала головой. Но если человеку необходимы утешение и нежные объятия, то ему не к Фионе Мендозе. Она, скорее, из тех, кто безжалостно выложит всю правду, чтобы вернуть вас к реальности.

Теперь она пожала плечами.

– По крайней мере, он всего лишь младшеклассник. – Слово «младшеклассник» заставило меня завыть с новой силой. Узнав, что Макс в девятом классе, я поняла, что моя влюбленность обречена на смерть, но все равно не переставала им восхищаться. А теперь он едва не пригласил меня на свидание!

Мои лучшие друзья, несмотря на все попытки, никак не могли понять, почему отношения с парнями были для меня чем-то из разряда фантастики. Когда эти двое явились из утробы матерей, их уже поджидали толпы поклонников и поклонниц.

Уэс достал телефон и сфотографировал меня.

– Дай сюда! – завизжала я, выхватила телефон у него из рук и быстро удалила снимок.

Он разочарованно взвыл.

– Да ладно тебе, я просто хотел добавить его к важным моментам из жизни Дези Фливал.

– Жить надоело? – Я ежедневно угрожала Уэсу расправой.

Да, мои фливалы стали так предсказуемы и неизбежны, что я даже пошутила на их счет в своем сочинении, которое вместе с другими документами подала в Стэнфорд. Ну, знаете, у каждого есть недостатки, и в этом тоже нужно находить позитивные моменты. Я надеялась, что смесь моего унижения и смирения вызовет сочувствие и проложит мне дорогу в Стэнфорд. Либо это, либо высокий аттестационный балл.

В большинстве случаев я относилась к своим фливалам легко и с юмором. У меня было столько важных дел, что на парней, наверное, просто не хватило бы времени.

К тому же меня пугала сама мысль, что другой человек будет с ничтожно маленького расстояния рассматривать поры на моем лице.

На следующей неделе мы играли в футбол с Академией Истриджа.

Я люблю футбол: в нем как бы сочетаются бег на стометровку и стратегия, как в шахматах. В удачные дни я, казалось, могла заглянуть в будущее: каждый пас – часть общего замысла, приводящего к голу.

И сегодня был один из таких дней.

Прошло уже немало добавленного времени, а счет оставался 1:1. Сейчас или никогда, Дез. Мы на доли секунды встретились взглядами с девочкой из нашей команды, Лией Хил, и она передала мне мяч. Я подпрыгнула над блестящими косами защитниц Истриджа, словно сделанных под копирку, и послала мяч в угол сетки ворот. Раздался свисток, и мы побежали праздновать нашу победу, а игроки Истриджа – в слезах обвинять друг друга в ошибке.

Шлепнув по ладоням поднятых рук, я попрощалась с игроками своей команды и направилась к автостоянке.

– Хорошенько отдохни, Ли! – крикнул тренер Сингх, когда я подходила к машине отца. Я вяло махнула рукой в его сторону: меня по-прежнему одолевала эта дурацкая простуда, и теперь, когда возбуждение от игры стало проходить, я чувствовала себя совсем обессиленной.

Меня ждал неуклюжий голубой «шедевр» американской автомобильной промышленности. И хотя мой отец – механик и способен довести до ума любую машину, ездит он на нисколько не привлекательном «бьюике лесабре» 1980 года размером с целый дом. Эксцентричность отца росла с каждым годом.

И да, папа забирал меня из школы. В прошлом году я разбила подаренный им на день рождения отремонтированный темно-зеленый «сааб» с откидным верхом, на котором поездила минут двадцать: в десяти футах от нашего дома врезалась в фонарный столб. Перед машиной на дорогу выскочил кролик, и, вместо того чтобы затормозить, я круто свернула, чтобы его объехать.

После этого случая отец понял, что до собственного автомобиля я еще не доросла, но иногда разрешал ездить на своем несокрушимом корабле на короткие дистанции. А я никогда не просила чем-нибудь заменить «сааб», потому что главным правилом в моей жизни было не беспокоить отца.

Я подошла к машине и открыла дверь. Он сидел на водительском кресле и читал газету.

– Ну наконец! – Папа широко улыбнулся, сложил газету и бросил ее на приборную панель. От улыбки его широкое круглое лицо засветилось, а в уголках глаз на загорелой коже появились морщинки. Он по-прежнему носил копну густых черных волос (пожалуй, главная его гордость) и каждое утро тщательно расчесывал и взбивал ее только для того, чтобы потом натянуть на себя заляпанную маслом рубашку и шорты с накладными карманами.