Ванька открыл за ручку возникшую в воздухе дверь, и Сварог, а за ним и Данила, исчезли в темном проеме. Закрывшись, пропала и дверь.
— Ну… Вот и всё! — бодро воскликнул Лумумба, и потер руки с видом человека, только что проделавшего отличную работенку.
— Что всё? — переспросили мы с Ванькой хором.
— Ты свою работу исполнил, а дальше… — учитель легкомысленно пожал плечами. Мы всё еще не понимали.
— Привратником может стать любой, кого примет камень, пояснил он, закатив глаза. — А Ольгу Игорь водил к нему сразу после свадьбы. Тебе об этом даже говорили, а ты, дурья башка, забыл. И чему я тебя учил все эти годы?
Мы онемели.
— Значит, всё это время вы знали, что мне не обязательно оставаться в Мангазее? — спросил Ванька.
— Значит, мы с Ванькой зря страдали, думая, что расстаемся? — возмутилась я. — Да вы… Да я…
— Но-но, полегче, — Лумумба отвесил нам по легкому подзатыльнику. — Не забывайте о субординации. И вообще, впредь вам обоим уроком будет… — он подбоченился и посмотрел на нас, нахмурив брови: — Не след поперед батьки в пекло лезть! Усвоили?
Не веря своему счастью, мы дружно кивнули.
Поприветствовать нового Привратника собрались все жители Зоны. Ванька нас тут же и познакомил… Илюха Мурманский галантно поцеловал княгине ручку, Наст, обняв за плечи, что-то сказала на ушко и обе захихикали, как подружки, затем подошли остальные, окружили их с Игорем плотным кольцом… Миха, парень с дредами, тут же отвел в сторону бабку, и о чем-то начал с ней шептаться.
А к нам подошел Кукса.
— Значит, не будешь больше Привратником? — спросил нойда у Ваньки, жуя травинку.
Странный мальчишка: с виду — лет не больше четырнадцати, а по мудрым глазам, от которых разбегались лучики морщинок, — так больше сорока…
— Не буду.
— Жалко. Я к тебе привык. Вот, возьми, — неловко, как бы стесняясь, он протянул на ладошке небольшой камушек. — Это сейд. Чтобы дырки затыкать.
— Спасибо, — Ванька взял подарок. У того в середине оказалась небольшая дырочка, и напарник тут же поднес камень к глазу, чтобы посмотреть на солнце.
— Нельзя так делать… — противным голосом проквакал Кукса и захихикал.
Ванька, прижав к себе, взъерошил пацану челку.
— Я буду по тебе скучать, — сказал он.
— Заскучаешь — приходи, — пригласил Кукса. — Рыбки поедим…
Вернувшись, все пригорюнились. Казалось бы: радоваться надо, особенно нам с Ванькой, но почему-то наворачивались слёзы. То ли от мыслей о том что, как ни крути, а прощаться придется… Поникшие, сидели мы за столом. Водокрут опустил голову на руки, Ванька о чем-то тихо разговаривал с Олегом и Сигурдом, Гамаюн вообще пропала — наверное, отправилась с петухом шашни крутить… Деда Фира, подперев кулачком румяную щечку, что-то напевал про себя… И тут по столу кулаком стукнула бабка.
— Эх, что это за проводы такие? Бегемот! Тащи гармонь.
Кот, задрав хвост трубой, сиганул прямо в открытое окно, а через секунду появился на пороге с гармошкой через плечо. Бока её лаково блестели, а сложенная серединка отливала малиновым бархатом. Музыкальный инструмент с подобающим поклоном был вручен Агасферу Моисеевичу. Тот растянул меха…
— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны… — неожиданно грянул Водокрут. Бас у водяного был глубокий, бархатный, что называется, шаляпинский.
— Выплыва-а-ают расписные Стеньки Ра-а-азина челны… — грохнули все хором.
Потом его дочка спела про «В море ветер, в море буря, в море дуют ураганы…» На припеве она опять так завлекательно поглядывала на Ваньку, что пришлось показать ей украдкой кулак.
Хозяйка Арина Родионовна тоже решила тряхнуть. Подбоченившись, она сбацала очень смешные частушки:
Шла лесною стороной, увязался чёрт за мной,
плюнула на плешь ему и послала к Лешему!
— и затем:
Самый вредный из людей, это сказочник-злодей.
Вот уж врун искусный, жаль, что он невкусный!
И-э-х!
Взмахнув платком, она подбоченилась и пошла по кругу, поводя плечами и отстукивая каблучками залихватскую чечетку.
Веселье покатилось колесом.
Кот ходил по цепи, как цирковой акробат. Деда Фира отмочил камаринскую. Олег на пару с Сигурдом — матросский танец «Яблочко».
Даже баня пустилась вприсядку, выпростав из-под фундамента голенастые курьи ноги… Лумумба с Ольгой показали класс, станцевав танго на мотив «Подмосковных Вечеров».
Одни мы с Ванькой сидели на лавке, как приклеенные: оказалось, что ни я, ни он не умеем танцевать. Драгоценный учитель, проносясь мимо в лихой кадрили крикнул, что непременно восполнит этот пробел в нашем образовании, причем в самом скором времени…
Когда наплясавшись, красные и упаренные, все вновь собрались за столом, веселье продолжилось, разбившись на мелкие группки. Княгиня о чем-то договаривалась с бабкой и дедом Агасфером, Ванька ушел к парням — Сигурду и Олегу, а Водокрут, подсев к Лумумбе, выспрашивал, как в Москве обстоят дела с эстрадой.
— Дочку хочу пристроить, — пояснял он, прижимая здоровенную лапу с вытатуированным якорем к груди. — Ну их, женихов! Пусть лучше певицей станет. И респект, и уважуха… — Лумумба, наморщив лоб, честно пытался давать советы.
И только я подумала, как это у нас всё замечательно складывается, посреди двора стукнуло, грюкнуло, взорвалась будто бы шутиха или бенгальский огонь и воздвиглась из искр пламенных фигура высокая, черная, в плаще и с длинной, выше головы, острой на вид косой. Из-под капюшона просвечивали белым кости черепа…
От неожиданности все повскакали и чуть не опрокинули стол. Княгиня вскинула руки — по наманикюренным ноготкам забегали синие искры, Сигурд выхватил откуда-то из-под лавки свою любимую секиру, Олег — боевой молот, Водокрут — громадный трезубец, и даже царевна, скрючив когти, зашипела, как змея.
Но пока мы, всяк на свой лад, готовились отражать очередного супостата, искры потухли, тьма в глазах рассеялась и вместо черного скелета с косой пред нами встал одетый в пижонский фрак и кружевную манишку дяденька. Широко улыбнувшись, он изящно перекинул трость из одной затянутой в белую перчатку руки в другую, притопнул лаковыми штиблетами и приподнял цилиндр. На его тёмно-кофейных щеках заиграли ямочки.
Лумумба подошел к незнакомцу. Встав лицом к лицу, внимательно оглядел его с ног до головы, а потом в обратном порядке. Кудрявая шевелюра, черный фрак, белоснежная рубашка, брюки с шелковым галуном… Да они были как близнецы! Только у бваны волосы белые, а у незнакомца — черные.
— Геде? — наконец, чуть ли не обнюхав франта, спросил Лумумба. — Мой младший братишка Геде?
Франт широко улыбнулся.
— А кто же еще! — и полез обниматься.
Мы все, вплоть до старухи Арины, онемели и сидели на местах, как пришитые. Бвана преобразился. Глаза засияли, в движениях вновь прорезалась молодецкая удаль. Было видно, что он искренне рад родственнику.
— Это мой братишка, Самеди! — сияя, как новый пятак, обратился к нам Лумумба. — Прибыл из самой Африки, чтобы повидать старшего брата! — умилился он, а потом вдруг посуровел лицом. — А кстати! Почему раньше не навестил?
— Ты же знаешь, как это бывает, — потупился братик. — То одно, то другое… Папа Огу сделки устраивает, я за кладбищами приглядываю, у Мамы Бриджит тоже дел по горло…
— Значит у вас что-то случилось, — констатировал Лумумба.
— Скорее, это у вас случилось, — поправил Самеди. — А я согласился оказать услугу товарищу Седому, поработав вестником.
— Но… Почему ты? У Седого и своих вестников хватает!
