Очнулся весь мокрый на траве. Надо мной склонились три морды. Точнее, две морды — кота и вороны, и одно любопытное веснушчатое лицо.

— Кажись, пришел в себя, — сказала Машка, нежно пиная меня в бок.

— Хто? Што? — я ничего не понимал. — Почему я мокрый? Что случилось?

— Еще немного, и искали б тебя на реке Смородине, у камня Алатыря, — промурлыкал кот.

— Меня благодари, — каркнула Гамаюн. — Если бы я тебя в окно не заметила…

— Остались бы, как говориться, от козлика рожки да ножки, — заключила Маха, помогая мне сесть. — В последний момент успели, — похвасталась ворона. — Машка тебя за пояс ухватила, кот за Машку уцепился, я — за кота. Ну, и петух помог. Надо будет наведаться к нему в курятник, отблагодарить… — ворона кокетливо оправила перышки, а Машка прыснула. Птица Гамаюн тут же оскорбленно напыжилась. — А что смешного? Петух, между прочим, мужчина хоть куда. В полном расцвете сил…

— Хорошо, хозяйки нет, — шепнул кот, заботливо обмахивая меня лапками. — Вчерась еще на Лысую гору отбыла… Путь-то неблизкий, туда да обратно — больше ста верст. А была бы дома — сама бы голову тебе отвинтила. За то, что к Водокруту полез.

— Чего? — спросили мы с Машкой в один голос.

— Водяной. Живет он там, в колодце… — пояснил кот и постучал меня по лбу. — Мозг иногда включать надо!

— Я умыться хотел.

— Так на этот случай в доме водопровод есть. Набрал ванну — и плещись сколько влезет! А закаляться вздумал — так холодной напусти и вся недолга. А то могу баньку истопить, только скажи… — раскипятился пушистый домохозяин.

— И правда, Вань, чего ты к колодцу полез? — Маха выдрала у меня из волос репей. — Я, например, в душ сходила. Красотища!

— Ты теперь от водоемов подальше держись, — предупредил кот. — Водокрут на тебя глаз положил.

— Ну, что вы там прохлаждаетесь? — в окне, всё такой же встрёпанный, возник Лумумба. — Завтрак стынет.

— Бабке не говори, — попросил я кота, взбираясь на крыльцо.

— Всё одно, узнает, — вздохнул тот. — Попадет мне.

— Тебе-то за что?

— Не углядел за порядком да за гостями. Три шкуры спустит.

Кот задумчиво почесал спину.

— Тогда я сам скажу. Объясню, что ты ни в чем не виноват, а это меня бес попутал.

У кота на глаза навернулись благодарные слёзы. Встав на задние лапы, он пожал мне руку и промурлыкал:

— Спасибо, друг. Век не забуду…

Когда мы ввалились в горницу, громко обсуждая приключение, Лумумба любовался своим отражением в боку самовара, время от времени прикладывая к синяку под глазом холодную ложку.

— А, явились, не запылились.

Мы с Машкой молча проскользнули за стол, ворона, цапнув ватрушку, убралась на полати, и только кот, как ни в чем ни бывало, принялся разливать чай.

— Я вот всё думаю, — завел я издалека. — Должно же у всех убийств быть что-то общее? Если Душегуб — серийный убийца…

— Напарники называются, — вдруг буркнула Маха, погрузив нос в чашку с чаем.

И только сейчас я заметил на её веснушчатой щечке глубокие царапины. Запястье, перевязанное чистой тряпочкой, свежий кровоподтек над локтем… Стало стыдно.

— Слушай, Маш, ты извини, — начал я. — Там такое дело… А как ты вообще дома оказалась?

— Меня благодарите, — каркнула ворона с печи, расклевывая булочку. — Отыскала сиротку, привела домой за ручку…

— Ага, щас, — ощерилась Машка. — Деду Фире скажите спасибо. Послал эту бестию прожорливую узнать, как у нас дела. А «нас» — то уже и нету…

— От бестии слышу! — возмутилась птица Гамаюн. — И чужим куском меня попрекать не надо!

— Бестия, — нравоучительным тоном процитировала Машка, — Животное, не существующее на самом деле. Крылатые кони, говорящие птицы и рыбы — всё это выдумки досужих умов. Геродот, трактат «Физиолог». - она торжествующе посмотрела на птицу. — Тебя не бывает. А значит, и кормить тебя не нужно.

— Много ты понимаешь…

Ворона, угрожающе лязгнув крыльями, спорхнула на лавку.

— Молчать! — рявкнул учитель, стукнув по столу кулаком.

Ворона брыкнулась на пол, однако Машка сдаваться не собиралась. Выпятив челюсть и сжав кулаки, она свирепо уставилась в глаза наставнику. Мы с котом прикрылись, как щитом, серебряным подносом. Даже гадать не берусь, во что он её превратит: когда я, будучи молодым и зеленым, вздумал перечить пребывающему не в духе учителю, на неделю стал ужом. Сидел тихонько в банке из-под огурцов и перебивался случайными мухами. Килограмм на пять похудел…

Минуты через две Лумумба сдался.

— Ладно, — сказал он, и как ни в чем ни бывало подвинул к себе чашку с горячим чаем. — Рассказывай, что узнала.

Я восхищенно выдохнул. Переглядеть наставника еще никому не удавалось. Как в городе буду, надо ей что-нибудь купить. Гребешок красивый или конфет шоколадных…

— Покойная была странная, — не тая более зла, начала моя напарница. — Ну, так считали остальные девчонки. Не очень-то они её любили.

— Почему?

— Скрытная. Прижимистая. Они заработки на сласти да украшения тратят, а Лидочка — в кубышку прятала.

— Так может, просто бережливая, — предположил я.

— Задавалась много, — продолжила перечислять Маха. — Вела себя так, будто лучше других. Ну, это опять же со слов девушек. Нос, говорят, задирала, и ни с кем дружить не хотела. Хвасталась, что в скором времени уйдет от них, а веселый дом забудет, как страшный сон. С клиентами переборчивая была…

— А что хозяйка? — перебил её Лумумба.

— А ничего, — Машка насупилась. — Найду, говорит, чертовку живой, сама глаза выцарапаю… Уж больно, говорит, доходная девка была. В последнее время, правда, не так уж много от нее того доходу… После того, как её артист бросил. Тихая стала, да печальная — клиенты таких не любят.

— Артист? — переспросил наставник.

— Певец один, итальянец. Энрико Базилика. Каждый день к ней шлялся. Лидочка про него и хвасталась, что он её в театр заберет и артисткой сделает. А девки дразнили: никуда её итальяшка не заберет, уж больно жаден: цветы с концертов да дармовое шампанское — вот и весь с него гешефт… А недавно он к ней ходить перестал. Наверное, другую себе нашел, или уехал куда…

— А ты-то почему вся поцарапанная? — спросил я.

— Пусть сами не лезут, — буркнула напарница и уткнулась в чашку.

— Она уличных девок пыталась феминизму учить, — встряла птица Гамаюн. — Когда я за ней прилетела, учение полным ходом шло…

— Это как? — уточнил наставник. Мне тоже стало любопытно.

— Я им всего лишь сказала, что промискуитет — не выход. Осыпая их деньгами и драгоценностями, мужчины заявляют своё право на гендерное превосходство, а значит, в широком социо-психологическом смысле, и на женщин. Как на собственность. Я просто им объяснила: чтобы освободиться, нужно перестать спать с мужиками за деньги.

Мы немного помолчали, переваривая концепцию Машкиного феминизма.

— Ну, а у вас-то какое важное дело было, что даже про меня забыли? — спросила она, допив чай.

— Да так… — рассеянно ответил Лумумба, потирая фингал. — То, да сё…

— Ясно, — вздохнула напарница с завистью. — Весело, поди, было?

Постучав, в горницу шагнул батюшка сыскной воевода.

— По-здорову ли, гости дорогие? Всем ли довольны? Хорошо ли о вас тетушка заботится?

— А ты её откуда знаешь? — вчера мы с Олегом как-то незаметно и легко перешли на «ты».

— Дак кормилица моя бывшая, Арина свет Родионовна… Вырос, можно сказать, у нее на руках. — пройдя в комнату, Олег по-хозяйски уселся на лавку. Кот подскочил с новой чашкой. — Не надо, милый, — остановил кота воевода. — Дела у нас.

— Что за дела? — вскинулась Машка, но тут же притихла. Олега она немного робела.

— Воевода обещал нас с бваной в княжеский терем свести. — объяснил я. — Осмотреть место преступления…

— А я? — глаза у напарницы сузились, как у ястреба, вообразившего, что его вот-вот лишат законной добычи.

— А ты, — пожал плечами наставник, — Работай дальше по Лидочке. Сходи в театр, попробуй найти этого певца — как единственную пока зацепку…