Клим сидел в отцовском кабинете и листал подшитые в папку документы. «Владелец сей облигации имеет право на процент…» На окне жужжала муха; в Вознесенской церкви звонили к обедне.

– Барин, к вам пришли! – постучала в дверь Мариша и подала Климу визитную карточку, на которой значилось: «Графиня Одинцова».

Клим вмиг забыл об облигациях.

– Проси! – велел он и скинул папку в выдвижной ящик стола.

Однако в кабинет вошла совсем не Нина, а дородная пожилая дама в чёрном кружевном платье.

– Меня зовут Софья Карловна, – произнесла она, протягивая Климу руку.

Он пожал её, стараясь не показывать досады. Ладно, не всё так плохо: эта дама наверняка приходилась родственницей Нине, и у неё можно было кое-что разузнать.

Софья Карловна опустилась кресло и долго не сводила с Клима тяжёлого взгляда светло-голубых глаз.

– Вы унаследовали вексель моего сына, – наконец выговорила она, – но моя невестка, которая, собственно, должна с вами расплатиться, попала в очень нехорошую ситуацию.

– А что случилось? – встревожился Клим.

Софья Карловна глубоко вздохнула, будто собираясь с духом.

– За время войны мы очень обеднели: мужиков и лошадей забрали в армию, и работать на полях стало некому. Моя невестка познакомилась с председателем Продовольственного комитета, и он убедил её, что она должна возродить старый льнопрядильный завод в Осинках.

Клим вспомнил господина Фомина, с которым ушла Нина. На затылке у него была складка – как щель для монет у свиньи-копилки.

– Так чем я могу помочь? – сухо спросил Клим.

– У Нины нет наличных денег, – отозвалась Софья Карловна, – и она хотела попросить об отсрочке. Фомин отправился в столицу, чтобы добыть для неё государственный подряд на изготовление рукавиц для армии, и Нина надеется, что это позволит ей расплатиться по векселю.

Ну, вот всё и выяснилось. Нина вовсе не собиралась «окрутить» своего кредитора: она всего лишь хотела заключить перемирие после крайне неудачного знакомства.

– Какую именно отсрочку вы хотите? – спросил Клим.

– Нет-нет, вы меня не так поняли! – испугалась Софья Карловна. – Заберите у Нины завод!

Клим в недоумении посмотрел на неё.

– Мне нужны деньги, а не…

– Если вы дадите отсрочку и уедете в Аргентину, то можете забыть об этих деньгах. Я знаю, что у Фомина на уме: он провернёт аферу в Петрограде, женится на Нине и получит завод, на котором можно будет зарабатывать большие деньги. Что вы ему сделаете, если он откажется платить по векселю? Пришлёте грозное письмо?

– А что будет с вашей невесткой, если я заберу у неё завод?

– Вы убережёте её от непоправимой ошибки. Фомин – человек не нашего с вами круга! Он морочит Нине голову, а у неё не хватает ума разобраться, что к чему. Как только Фомин узнает, что она бесприданница, он тут же потеряет к ней интерес. Что ему наш дом или библиотека? Они требуют расходов, а у него зимой снега не допросишься.

Софья Карловна помолчала.

– Я и в страшном сне не могла представить, что на старости лет могу оказаться на улице. Если Нина выйдет за Фомина, мы не уживёмся под одной крышей… Голубчик, я ваш очень прошу: поезжайте в Осинки и поговорите с Ниной, она сейчас там. Фомин в отъезде, так что вам никто не помешает.

На палубе фильянчика толпились бабы с котомками, монахи и плотники с замотанными в рогожу пилами. Кто дремал, кто разговаривал.

Клим сидел на корме и проклинал себя за самонадеянность и фантазёрство.

Авантюрист… Сам подумай: зачем тебе целый день плыть куда-то на ржавом пароходике? А что, если Нина премного счастлива с Фоминым? Что, если Софья Карловна всё преувеличила? Ведь она явно переживала не за Нину и не за чужие доходы, а за своё будущее.

И всё же Клим ехал в деревенскую глухомань, дышал угольной копотью и сдвигал шляпу на лоб, чтобы никто не видел его тревожных глаз.

Небо – как опрокинутая чашка, по берегам – громады лесов. Чёрные топляки выглядывали из воды, как доисторические звери, и их отражение расслаивалось по волнам зигзагами.

– Вот ваши Осинки! – сказал матрос, показывая Климу на старинный барский дом на холме.

Фильянчик направился к покосившейся пристани, и волна от его колеса чуть не перевернула тяжело гружённую лодку, в которой сидели две девушки в широкополых шляпах.

В Осинках сошли только двое – Клим и белокурый паренёк по имени Жора Купи́н. Он всю дорогу развлекал пассажиров стихами собственного сочинения и байками о своём папаше-портном, знаменитом на всю Нижегородскую ярмарку.

Матросы втянули сходни, и фильянчик двинулся дальше. Солнце припекало, ветер шевелил листву на столетних деревьях. Над прибрежными кувшинками носились стрекозы.

Клим взглянул из-под ладони на барский особняк. Издали он казался нарядным, но теперь было видно, что краска на его стенах облупилась, а штукатурка пошла трещинами.

Подхватив дорожный короб, Клим двинулся вверх по косогору, но остановился, услышав голос Жоры.

– Еленка! – кричал он, помахав рукой девушке в лодке. – Принимайте гостя!

Может, спросить у него, где найти графиню Одинцову? Он говорил, что всех знает в Осинках.

Клим спустился назад к пристани и замер. Лодка причалила, и из неё на поросшие мхом мостки выбралась Нина – босоногая, в мокром до колен чёрном платье. Пока она придерживала корму, Жора с Еленой вытащили из лодки большое церковное паникадило. Втроём они перенесли его на песок.

– Архип ночью залез в нашу домовую церковь и вынес оттуда всё, что смог, – сказала Нина, тяжело дыша. – Я сразу поехала к нему разбираться, а Елена за мной увязалась.

– Да разве можно было пускать тебя одну? – возмутилась та.

Нина наклонилась, чтобы вновь взяться за паникадило, и из кармана её юбки вывалился небольшой револьвер.

– Откуда он у тебя? – изумился Жора.

– Это Володин. Ты думаешь, Архип отдал бы моё добро, если бы я пришла к нему с пустыми руками?

Она спрятала револьвер в карман.

– Ну что, потащили? В этом паникадиле пуда три будет, не меньше… Ох, не знаю, как мы заберёмся наверх!

Нина подняла голову и встретилась взглядом с Климом.

– Вы приехали ко мне?

– А я его знаю, мы на пароходе познакомились! – воскликнул Жора. – Клим, позвольте представить вам мою сестру Нину и невесту Елену!

Клим поставил короб на землю и снял шляпу.

– Очень приятно.

Он не сводил взгляда с хмурого лица Нины. Если она была сестрой Жоры, значит, её отец был портным? Вот так графиня! Теперь понятно, почему Софья Карловна так отзывалась о своей невестке.

На противоположной стороне реки грохнул взрыв, и в воздух взметнулся водяной столб. Елена и Жора заорали в испуге.

– Ну что вы как дети малые? – проворчала Нина. – Это всего лишь дезертиры. Они с фронта гранаты привезли и глушат ими рыбу.

– И часто они этим занимаются? – спросил Клим.

– У нас постоянно что-то грохочет.

Как и Любочка, Нина настолько привыкла к происходящему, что считала разрывы гранат чем-то обыденным.

Клим взялся за паникадило.

– Давайте я отнесу его наверх. Жора, возьми мой короб.

Паникадило положили в пыльной буфетной, залитой вечерним солнцем. Жора с Еленой побежали на кухню – распорядиться насчёт ужина, и Клим с Ниной остались одни.

– Может, вам всё-таки вернуться в город? – спросил он. – Там безопаснее.

– Сейчас везде одно и то же.

Солнце падало из окна на Нину: лицо её оставалось в тени, а руки и грудь в вырезе платья казались золотисто-розовыми. Немыслимое сочетание: вот эта самая девичья прелесть – и битва за паникадило. Графский титул – и кавалер из Продовольственного комитета… в придачу к папаше-портному.

Нина тоже пристально смотрела на Клима, бездумно вертя на пальце обручальное кольцо, слишком большое по размеру. Оно явно было очень дорогим, скорее всего, фамильным, и не очень-то ей подходило.