Отступив от его тела, Селбар повернулся к ней. Дикие глаза, окровавленный рот, оскал.
Мгновение, и он исчез в лесу. Всё произошло так быстро, что она не могла опомниться. Ясно одно — Ричард мёртв. Неужели для Гейдж всё кончено и она опоздала? Нет, в ней ещё теплилась жизнь. Обняв, Бринн приподняла её.
— Я здесь. Я пришла, Гейджина.
Она раскачивала её вперёд-назад, ища руками раны на её спине. Они вдвоём, очень близко, очень глубоко.
— Ты не можешь покинуть меня. Слышишь? Тебе надо остаться.
— Бринн. — Она подняла глаза и увидела стоявшего рядом Малика. Он тяжело дышал, глядя на неё сверху вниз. — Ей очень плохо?
— Очень! — Слёзы побежали у той по лицу. — Она умирает, Малик.
Малик побледнел, но через мгновение его лицо приняло прежнее, твёрдое выражение.
— Тогда останови смерть. Как спасла меня.
— Я не могу… тут по-другому.
— Что это значит?
— Я чувствую её боль, будто кинжал вошёл в меня, — прошептала она. — Так у меня ещё не было. Я не знаю, смогу ли я справиться.
— Господи, ты ничего не можешь сделать?
***
…Бринн словно брела в темноте.
Гейджина ускользала от неё так быстро. Она не была уверена, что успеет настичь её. Но она должна догнать её. Малик встал на колени рядом с ней. Его лицо окаменело.
— Чем помочь тебе? Принести сумку с травами?
Травы? Она непонимающе посмотрела на него.
— Она не может умереть! — прохрипел Малик. — Должно же быть что-нибудь…
— Я не успеваю за ней. — Бринн прижала её ещё крепче в полном отчаянии. С каждым мгновением воительница отдалялась от неё всё дальше. — Неужели ты не понимаешь? Она уходит от меня.
— Не могу поверить, что ты дашь ей умереть! — Малик был непримирим. — Подумай. Тебе и смерть подвластна.
Бринн была не в состоянии о чём-либо думать. Всё закрыла собой острая боль. Боль Гейдж… Её боль…
Общая боль. Боль одна на двоих.
Она уже раньше была с Гейджиной единым целым. В ту ночь, когда умер её отец. Тогда она прикоснулась к ней, соединилась с ней, и от этого слияния её боль стала меньше. Но тогда всё объяснялось чувствами, а сейчас страшное ранение. Надо слиться с ней, стать ею, отдать всю себя умирающей любимой…
— В чём дело? — спросил Малик.
— Я не вынесу на расстоянии… Но если я соединюсь с ней… то, возможно, догоню её и она разрешит мне вылечить её.
— Не понимаю, о чём ты.
У Бринн не было времени на объяснение. Оставалась только эта, последняя надежда. Она легла на землю и обхватила Гейдж, плотно закрыв ладонями её раны. Тепло не чувствуется. Боли нет. Именно это испугало её, потому что так можно в мире ином остаться навеки.
— Бринн?
— Я сейчас засну. — Она проваливалась в темноту. Но на самом деле она просто не знала, как иначе объяснить ту дорогу, по которой отправлялась в царство теней. — Ты не должен прикасаться к нам, пока я не проснусь.
— Позволь перенести вас в замок. Скоро наступит ночь. Я не могу оставить тебя с Гейджиной в лесу на траве.
— Ты не должен дотрагиваться до нас! — зло повторила она, закрывая глаза. — Пока я не проснусь.
— Сколько…
Неизвестно, может, никогда. Если ей удастся слиться с Гейдж в одно целое, то не исключено, что та уведёт её за собой, если не сумеет устоять на ногах в этой тьме.
— Сколько потребуется.
Она чувствовала отчаяние Малика, его горе, спускаясь по спирали вслед за Гейджиной в зияющую черноту вокруг неё. Она отбросила от себя все земные тревоги. В её мире жила только она. Её, отходящую в мир теней, Бринн должна догнать.
— ≪Я иду, милая моя! Подожди меня≫.
***
— Как страшно, Малик, они обе словно окаменели! — прошептала Эдвина, глядя на два неподвижных тела, крепко вжавшихся друг в друга, казалось, они слились воедино. — Ты уверен, что они ещё живы?
Малик кивнул и, подавшись к костру, подбросил дров в огонь. Он и Эдвина сидели невдалеке от лежавших неподвижно друзей.
— Они живы.
— Прошло несколько часов. — Эдвина старалась сдержать внутренний озноб, когда её каждая жилка билась наособицу. — Я ненавижу ждать. Что мы сидим без дела?
— Мы сделали всё, что смогли.
— Не так уж и много. Только и разожгли костёр для тепла да накрыли их одеялом, — нетерпеливо продолжала она. — Но должно же быть что-нибудь ещё?
— Если что-то важное и есть, так Бринн делает это. — Он взглянул на неподвижные тела под одеялом. — Тебя мучает чувство вины, что он ранил Гейдж. Ричард преследовал не свою жену, а сокровища.
— Знаю. — Она понимала низменные помыслы Ричарда, но за долгие годы он приучил её к мысли, что во всём всегда виновата женщина. — Просто… Я люблю Бринн. Но не было бы беды, не появись она в Редферне, когда я болела. И если бы не помогла мне…
— Если бы комета не пролетела в небе, то и Вильгельм не принял бы решения идти в поход на Англию, да если бы я не позволил саксам ранить себя. — Малик невесело улыбнулся. — Видишь ли, можно без конца упрекать себя, оглядываясь на прошлое. Прими всё как неизбежное, Эдвина.
— Если я смирюсь, то, значит, я бессильна. Я слишком долго жила в покорности. — Она помолчала. — Как ты думаешь, мы должны отвезти тело Ричарда в Англию?
— Нет, и я не собираюсь выкапывать этого мерзавца!
Эдвина бросила взгляд на лес, где Малик захоронил останки Ричарда, прежде чем пришёл за ней.
— Тогда, может, позовём отца Тома из деревни, чтобы похоронить его в освящённой земле?
— И дать жителям повод начать охоту на Селбара и позволить им убить спасителя Бринн? — Малик покачал головой. — Я выбираю волка вместо скудной души твоего мужа. Зверь стоит больше.
Эдвина не спорила. Ричард в своей жизни загубил слишком много людей и мог погубить ещё этой ночью. Опять взглянув на Бринн и Гейдж, прижавшихся друг к другу, Эдвина вдруг поняла, что, несмотря на их кажущуюся застывшую неподвижность, в них проявилось что-то живое. От земли шёл шум, земля колебалась и вздрагивала.
— Что происходит, Малик? — в испуге прошептала она.
До Малика тоже донёсся шум битвы.
— Мне кажется, она сражается с драконами. Боже, не покидай её!
***
— «Она не послушается меня!».
Отчаяние овладело Бринн. А ей для её спасения необходимо было слиться с ней до проникновения в её память, хотя бы частично. …Трепетные воспоминания о Гейдж-ребёнке, одинокой, дерзкой, упрямой девчонке. Бринн почувствовала, как ожесточается сердце и крепнет воля Гейдж-девушки. Как умело скрывает она от всех и прячет от себя собственную боль и нужду в материнской ласке! Хардраада. Её родной отец, избегающий дочь, не доверяющий ей.
— ≪Отец, примите меня! Я стану всем, чем вы хотите. Я люблю вас, я хочу походить на вас≫.
Пылающие города, кровь, насилие.
— ≪Мне больно. Хватит? Примите меня. Я верю вам≫.
Отказ. Боль. Усталость.
— ≪Тогда я пойду своей дорогой. Вы не нужны мне≫.
Любовь-ненависть к отцу.
Византия. Слишком другая.
Привыкни к ней. Она не более чужая, чем мир Хардраады. Шёлк и корица, темнокожие рабы, бескрайняя пустыня, палящее солнце, верблюды… Малик.
Воспоминания кружились, сменяли друг друга слишком быстро, чтобы их можно было осмыслить. Бринн в отчаянии пробивалась сквозь них, стараясь ухватить их, заставить воительницу слушать её и услышать.
— ≪Прими меня, Гейдж! Я — часть тебя, тебя прошлой, настоящей… и навеки. Пока ты слаба, я сильная. Тебе нужна моя сила, моя жизнь. Возьми её. Поверь в меня. Воспользуйся мной.
Господь милостивый, услышь меня! ≫.
— Твои руки… горячие, — раздался голос Гейджины.
Бринн пробила себе дорогу обратно, вернулась из её прошлого, из тьмы и приподняла налитые тяжестью веки. Воин смотрела ей в глаза.
— Горячо… убери… их!
Бринн вдруг ощутила свои руки: они стали горячими, закрывая её раны, их покалывало, они лечили!
— ≪Благодарю тебя, Господи! ≫.
— Бринн?
— Ш-ш! — Она растопырила пальцы, чувствуя силу, протекавшую сквозь неё. — Это хорошее тепло. Закрой глаза и засни вновь.
