— Что ты, мой долг — подарить милорду наследника!

— «Бог мой, да она ради выполнения своего долга готова проститься с жизнью, — с досадой подумала Бринн. — Как это несправедливо — отдавать свою жизнь ради другой».

— Думаю, если ты родишь Делмасу ребёнка, он не будет так жестоко обращаться с тобой. — Синяк на щеке Бринн не давал Эдвине покоя.

— Мой муж хочет от меня не ребёнка — у него другие желания и планы.

— Этого от женщин хотят все мужчины.

Истинная правда. Даже Делмас был бы горд, роди она ему ребёнка.

При мысли о муже Бринн всю передёрнуло от чувства гадливости. После той омерзительной первой недели в его постели она придумала, как отвадить его от себя. Она внушила ему, что после каждой близости с ним она теряет целебные силы, её небесный дар истощается, чего Делмас больше всего боялся. Его страх её спасал, но однажды она всё-таки убежит от мужа в свой милый сердцу Гвинтал. Она спрячется там в лесах, и он ни за что, никогда не найдёт её.

— Так чего же ему надо от тебя? — вернулась к разговору Эдвина.

Ей хотелось хоть чем-нибудь помочь Бринн. Усилием воли Бринн вернулась к миледи из ярко вспыхнувших в памяти прохладных зелёных лесов вблизи родного дома.

— Ты сказала, у Делмаса другие желания. Он не хочет от тебя ребёнка?

— Ах да! Лорд Келлз обещал дать Делмасу вольную, если вы выздоровеете.

— А что будет с тобой?

— Я его жена. Для меня нет свободы. Если только самой не взять её, убежав из этого проклятого места, но как я могу покинуть вас?!

— Какая несправедливость! Тебе всего двадцать один год, а он такой старый, и к тому же некрасив.

— Не такой уж он и старик, — рассеянно возразила Бринн.

Ей было всё равно, сколько ему лет. Она даже не знала его возраст, и, хотя бороду Делмаса тронула лёгкая седина, крепкое тело по-прежнему оставалось сильным.

Понятно, почему леди Эдвине он показался уродом, ведь лорд Ричард молод, златокудр и сложен, как греческий бог с Олимпа.

Самым удивительным для Бринн в нём было несоответствие между привлекательной внешностью и ничтожеством натуры. И Делмаса, и лорда Ричарда отличали тщеславие и грубость, жестокость и трусость, но она скорее согласилась бы иметь дело с первым: Делмас хотя бы не прятал свою уродливую сущность под маской благородства.

— Почему твой отец не нашёл тебе мужа помоложе?

— Вам не понять.

Вряд ли стоило объяснять Эдвине.

У неё и так хватало своих горестей, а тут ещё беды Бринн.

— Бринн!

Она слегка пожала руку Эдвине.

— Спите, миледи. Вам следует больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.

— Мы же подруги. Пожалуйста, зови меня по имени.

— Лорду Ричарду не понравится такая дружба. Я ведь рабыня.

Наступила недолгая тишина.

— Он ничего не узнает. Мы сохраним всё в тайне, правда? Ну же, скажи, что мы подруги. — Голос Эдвины звучал просительно.

Она тоже была одинока. Бринн понимала: её дружба нужна Эдвине, чтобы хоть как-то, пусть даже втайне, противостоять мужу, но она не могла заставить себя произнести слова, которых та так жаждала от неё. Бринн намеренно старалась отдалиться от миледи, не допуская её в свой мир. Дружба с ней сделает из неё пленницу замка Редферн.

— Я прошу слишком многого, — едва слышно прошептала Эдвина. — С какой стати тебе дружить со мной? Я ведь для тебя просто обуза.

Горячая волна жалости захлестнула Бринн.

— Глупости. Мы… подруги… Эдвина. Теперь ты уснёшь? — Она наклонилась и ласково погладила Эдвину по голове. — Ты правда очень испугалась?

— Сначала нет. Я даже обрадовалась, увидев воительницу. Всадница оказалась на вершине холма, близилась полночь…

— Откуда тебе известно?

— Я просто… поняла, который час. Я видела волшебную звезду у неё за спиной.

— Комету.

— Её доспехи сверкали в свете кометы. Я не смогла разглядеть её лица, но знала, что она не причинит мне зла. Я ошибалась. Я увидела Редферн в огне.

Бринн с облегчением вздохнула.

Эдвина не бредила. Она говорила вслух об опасности. О ней в замке шептались по всем углам.

— Это всё россказни о Вильгельме Нормандском. Неудивительно, что ты так испугана.

— Дело не в этом нормандском воине. Он… Это был не он, а она, — пыталась объяснить Эдвина.

— Нет, он, а не она.

Бринн поплотнее укутала Эдвину в одеяло.

— Вчера вечером я случайно слышала, как лорд Ричард в обеденном зале говорил о возможности нападения нормандской баронессы.

— Я помню. Он был очень зол. Кричал, что у него есть дела поважнее, чем идти в бой за королём Гарольдом. — Эдвина тяжело вздохнула. — Так ты считаешь, что это только видение?

— Просто сон.

— Но я видела даже отблески красного пламени на её волосах от зарева у неё за спиной.

— Всё равно, это был только яркий сон. Полночная воительница явилась к тебе спящей.

— Слава Богу! — Эдвина замолчала.

Бринн показалось, что она задремала.

— Мне так одиноко. Ты не полежишь со мной?

Бринн прилегла на кровать, прижав к себе хрупкое тело Эдвины.

Потеряв последнего ребёнка, она так похудела! Лихорадка при родильной горячке отняла у неё последние сила, и Бринн казалось, что миледи не переживёт новые роды.

— Хорошо. Так мне спокойнее, — прошептала Эдвина. — Так же ты обнимала меня той ночью, когда я едва не умерла. Я уже одной ногой стояла там., а ты вытащила меня с того света.

Бринн тяжело вздохнула: и Эдвина не верит в её знахарство.

— Тебе помог мой травяной отвар.

— Не думаю. Тут было что-то свыше.

— Значит, это был сам Господь, — быстро согласилась Бринн. — Я только знахарка, а не колдунья.

— Ты обиделась на меня? — забеспокоилась Эдвина. — Я никогда не обвиняла тебя в этом. Я только…

— Ш-ш. Ничего страшного. Спи.

— А ты не уйдёшь, когда я засну?

— Я буду рядом.

Ловушка захлопнулась. Она необходима Эдвине и не может оставить её без своей помощи. Как малое дитя, миледи молит о дружбе, нуждается в ней. И наверняка Эдвина без неё не выживет. Тоска и глубокое отчаяние овладели Бринн. Выхода не было. Она могла сбежать от Делмаса, но забота об Эдвине стальными цепями приковывала её к Редферну. Гвинтал, мечта её жизни, стал недосягаем.

— Звезда… — пробормотала во сне Эдвина. — Ты ошибаешься, Бринн. Я знаю, она идёт…

***

— Это мне знак от Господа.

Вильгельм Нормандский простёр руки к светящейся комете — её сияние завораживало, притягивало и волновало её, вселяя веру в собственное могущество и бессмертную славу.

— Кто посмеет оспорить моё право на английский трон? — Вильгельм обратил к Гейджине Дюмонт задубелое от северных ветров лицо воина.

Оно дышало отвагой и дерзостью.

— В самом деле, кто? — с напускным безразличием повторила Гейджина Дюмонт. — Гарольд II Английский, должно быть, тоже уверяет своих баронов, что комета — символ его законного права и Бог на его стороне.

Улыбка медленно сползла с лица Вильгельма, глаза потемнели от сдерживаемого гнева.

— Ты ещё смеешь мне говорить, что я кощунствую, доказывая именем Господа свои права?

— Что вы, ваша милость, я просто жалкая торговка. Смею ли я осуждать вас за подобное богохульство?

— ≪Дерзкая плебейка, бастардка, а ещё туда же. Для потехи своей и из-за вздорности нрава готова и самого Папу Римского подёргать за бороду», — раздражённо подумал Вильгельм.

Он было собрался резко осадить безродную за наглость, но сдержался.

— «Жалкая торговка», — передразнил он Гейджину. — Ходят слухи, у тебя неслыханные богатства. Правда, что у тебя великолепный дворец в Византии?

— Молва часто попирает истину и топит её, — туманно отозвалась Дюмонт.

— А твой замок в Бельриве — это тоже слухи? Кто бывал в нём, потрясён сокровищами с Востока. — Вильгельм уже не скрывал неприязни к этой выскочке.

— Я веду торговлю. Как известно вашей милости, я часто езжу в Византию за товаром. Кто откажет мне в праве понежиться всласть? Вы? — Она вопросительно подняла бровь. — Похоже, вы посылали за мной не для разговора о моих игрушках?