Его руки двигались в своем собственном ритме, нанося удары, разрывая, разрезая и избивая ее. Он даже не почувствовал, когда ее молочная кожа разошлась; запах вытекающей жизни наполнил воздух, заставив его остановиться на мгновение, чтобы посмотреть на изуродованное тело — искалеченное, но до сих пор живое.

Бульканье из ее искореженного рта стало тише, крошечная грудь едва-едва вздымалась, чтобы вдохнуть кислород, пока она цеплялась за бесполезную жизнь, но все еще боролась. Она все еще молилась Богу, в которого Риз больше не верил. Он давал Ему отпор. Он подавил желание закричать, как пещерный человек, требующий свою добычу, и бросил свой окровавленный нож через всю комнату, попав в едва работающий кондиционер на противоположной стене номера 530 в полуразваленном мотеле. Смесь запахов ее крови и обычной плесени вернула Риза к действительности, хотя ему хотелось оставаться в забытьи, которое он находил, охваченный звериными чувствами.

Он поднес окровавленные руки к лицу и закрыл глаза, вспоминая ту ночь, когда стал тем человеком. Беспомощным сумасшедшим. Но, возможно, и нет. Ему еще предстоит найти Рен. Надежда все еще была, но Риз отказывался называть это так. Надежда для умирающих. Беспомощных. Раненых. Он не беспомощен и не умирает, не в физическом смысле, но его разум на пределе. Риз не хотел верить в надежду. Он ненавидел это.

Он сжал челюсти, покрытые жесткой светлой щетиной, и раздул ноздри, обдумывал свои следующие действия и изучая едва живую девушку. Может, трахнуть ее, разрезав промежность, и помучить еще немного, пока ее бесполезное сердце не перестанет биться? Но что-то, и он не мог понять что, останавливало его. Он злился все больше. Окровавленными руками он накрыл ее маленькую грудь, и слабый стон вырвался из ее легких. В своей голове он думал, что она так выражала свою признательность. Именно настолько испорченным он был. Он шепотом проклял себя за то, что отбросил нож, поняв, как хорошо было бы поддеть им уже порезанную кожу. Вместо этого он наклонился к ее кровоточащей плоти и, мягко взяв грудь, начал сосать открытую рану, которая предложила ему больше того, что требовалось его желудку и запросам.

Ее грудь вздымалась все реже, и Риз был в подобной ситуации достаточно часто, чтобы понять, сколько времени у него осталось. Раньше он никогда не брал мертвую девушку, и об этом, конечно, не могло быть и речи, потому что ему нравился страх в их глазах. Как их зрачки реагируют на звук его расстегивающихся штанов, на жесткие толчки его бедер, на мучительные удары единственного друга, который остался верен ему — острого ножа в боковом кармане.

— О, малышка. Ш-ш-ш, настало время для небес, о которых ты мечтаешь. Притча 11:16. «Милосердная жена получит уважение, а жестокий муж приобретает богатство». Верь в это, если такова для тебя истина, и в конце я дам тебе твои небеса, дорогая. Закрой глаза и наслаждайся тем, что я даю тебе, прежде чем станешь жертвой своей бесполезной жалкой борьбы.

Риз посмотрел в ее медленно закрывающиеся глаза, из которых сбегали одинокие струйки слез. Богатство ее жизни медленно утекало в небытие, и все из-за него. Но такова была плата для Бога, который сильно его подвел. Риз знал, что возьмет ее жестоко, а потом придет чернота. Его слова, возможно, получились мягкими, но движения бедер, последовавшие за ними, разрывали надвое, окончательно ломая и заставляя признать, что борьба была бесполезна. Она стала его в тот момент, когда он взял ее — всю ее — ее душу, ее чистоту, ее жизнь, и самую главную добродетель, которая ненавистна больше всего.

Надежду.

Потому что надежда для беспомощных, и для нее была бесполезна. С последним его толчком девушка обмякла под Ризом. Он излился внутри нее, не заботясь о возмездии или следах преступления. Его мысли всегда были спутанными, но в последнее время они становились все более иррациональными и нелогичными. Он был безумцем, который не успокоится, пока не получит желаемого отпущения грехов. От нее. От той, которой он позволил жить. Он должен был знать почему. Должна быть причина, и он всего-навсего надеялся, что это что-то значило.

Он вытащил из тела девушки свой член, развязал ее запястья, потому что угроза побега была исключена. Притянул обнаженное мертвое тело к себе и уткнулся носом в ее спутанные окровавленные волосы, пока уплывал в сон, который не сравнится с большинством кошмаров.

— Но он всего лишь мальчик, Чарли, — убеждала она в промежутках между глотками. Глотками, дарующими ей счастье. Отец Риза умер шесть лет назад, когда мальчику было всего четыре года. Сейчас Риз чутко прислушивался, сидя за обшарпанной деревянной дверью, пока Рен скорчилась в углу, прижимая к груди свои тощие разбитые колени. Ему хотелось утешить ее, но слова никогда не давались ему легко.

— Чарли, ты поднял на него руку. Он всего лишь ребенок. — Джулианна снова сделала глоток, и в ее голосе добавилось твердости.

— Маленький ублюдок заслужил это, Джулианна. Каждый гребаный удар. И даже больше, — ответил Чарли и встал перед ней, застегивая кожаный ремень с каменным выражением на грубом лице.

Риз продолжал прислушиваться из-за своей двери — оттуда, где чувствовал себя защищенным от всего мира. Где не было потоков брани и градом сыплющихся ударов тяжелых кулаков. Ненавистных, но неизбежных.

Калечащих. Сильных.

Темные волосы Рен изящно рассыпались по ее плечам. Она плакала, просила о помощи, но Риз в этом не очень хороший помощник. Ему хотелось бы им быть, но он всего лишь десятилетний мальчик, который до сих пор пытался постичь окружающий его мир. Мир, в котором не было ничего, кроме криков, ударов кулаками и церковной кабинки для исповеди, где каждое воскресенье он становился плохим мальчиком, вынужденным каяться во всех своих грехах.

— Как иначе я смогу сделать человека из этого маленького говнюка, Джулианна? Как? Пустые угрозы не приносят пользы. Проклятье, хотя бы сейчас побудь матерью и оторвись от бутылки! — выкрикнул Чарли так громко, что от его голоса могли бы вылететь окна в обеих имеющихся в их домике спальнях.

— Он всего лишь ребенок, Чарли, — казалось, будто Джулианна произносит много раз отрепетированную фразу. Больше ей нечего было сказать. Но ее слова были правдивы. Он был всего лишь ребенком. Потерянным маленьким мальчиком.

Делает ли воспитание человека тем, кем он должен быть, или это все от природы? Пожалуй, того и другого понемногу. Какова бы ни была причина, Ризу не повезло. Ему досталась мать-пьяница и отчим, ненавидящий его за то, что он всего лишь маленький мальчик.

— Скажи что-нибудь, Джулианна. Что-нибудь, от чего будет польза. Сделай хоть что-нибудь! — Чарли кричал все громче. С каждой секундой он все сильнее злился. В этот момент сидящий в нем дьявол выплескивал свою ярость через его рот.

Риз отшатнулся от двери. Тихие всхлипы Рен звучали для него ангельской колыбельной. Он никогда особо не верил в рай. У него не было для этого оснований. Но ее голос, эти сладкие тихие стоны вызывали у него мысли, что ангелы все-таки существуют.

— Ш-ш-ш, моя хорошая, — проворковал Риз, словно пытался успокоить плачущего от колик младенца, и подошел к Рен. Она еще сильнее забилась в угол их общей спальни, ее пальцы побелели и выглядели даже бледнее кожи. Риз заботливо осматривал ее — о том, что его полчаса назад избили, он почти забыл. Под правым глазом набухал огромный синяк, но точно так же чувствовало себя и его сердце. Возможно, оно еще на что-то надеялось в этом Богом забытом мире, в который он был брошен, родившись от родителей с изуродованными — у каждого по-своему — душами.

Он всматривался в дрожащее тело Рен, и снова ему захотелось только одного — обнять. Сказать, чтобы она не боялась, но это было бы ложью. Тут было достаточно оснований бояться. Источник страха стоял в другой комнате, выкрикивая, какой Риз плохой мальчик.