Сделав шаг внутрь, он увидел изуродованное тело человека, лежащее на вершине церковного алтаря. Взгляд Константина метнулся к стене напротив, и его сердце перестало биться, когда он прочел написанные кровью слова, повторяющиеся снова и снова. Он попытался убедить себя, что улиц под названием Хармони-уэй много, но к предчувствию, возникшему чуть раньше, добавилось чувство усилившегося беспокойства, а к горлу подступила тревожная тошнота.

990 Хармони-уэй

Адрес квартиры Рен.

Резко развернувшись, Константин выбежал из церкви, на ходу стягивая с рук резиновые перчатки. Вытащив из кармана телефон, он набрал номер Рен, но звонок был переадресован на голосовую почту. Снова и снова он пытался дозвониться. Безрезультатно.

Константин понял, что ничем хорошим это не закончится.

И помчался на 990 Хармони-уэй.

Риз снова стоял, любуясь ее обнаженным истерзанным телом. Он знал, что смог заставить Рен понять содеянное ею. И надеялся, что Рен уяснила: она гораздо больше похожа на него, чем когда-нибудь думала. Риз понимал, конец близок, но полностью не был уверен в том, что за этим стоит.

Риз считал ее неглубокие вдохи, пока она лежала, погруженная в темную дремоту, и задавался вопросом: а достоин ли он вообще любви? Ему понравилось, как прозвучали его же слова о том, что любовь и ненависть не могут быть друг без друга. Но он не знал, способен ли полностью посвятить себя чему-то одному.

Риз не знал, сможет ли убить ее, но в одном был уверен — без нее он дальше не сможет. Возможно, это и есть любовь. А может, одержимость. Как ни назови, Риз понимал, что не сможет перевернуть страницу и начать жить дальше без нее. Последние десять лет он прожил в полной изоляции. И те немногие люди, входившие в его жизнь, не были в ней желанными гостями.

Хотя их встреча была далека от классического воссоединения, Риз верил, что главная цель — это заставить Рен понять свое прошлое. И она должна вынести все, что он для нее приготовил. Его привычки были темными и низменными. Они — часть того, кем он был, и никогда не исчезнут. Он всегда нуждался в той глубоко укоренившейся порочности, чтобы выжить. Чтобы дышать. Выдержит ли она?

Риз почувствовал, как по позвоночнику начинает подниматься желание причинить боль, пронзая его своими иглами и уговаривая снова окунуться в бездну таких наслаждений, которые для любого садомазохиста стали бы ночным кошмаром. Стиснув зубы, Риз наблюдал, как ее обнаженная грудь вздымается и опадает — окровавленная и покрытая синяками, благодаря его рукам. Ее бедра испачканы кровью — любимый ярко-красный цвет уже сменился хорошо знакомым ему оттенком. Риз убеждал себя, что прежде, чем они раз и навсегда распрощаются со своим прошлым, он должен еще раз вернуться в черный как смоль ужас, настойчиво зовущий их обоих.

Он должен причинить ей боль, а затем любить ее.

Сбросив полотенце, Риз прошел через всю комнату, поднял свои джинсы и вытащил из кармана нож.

Он убеждал себя, что это всего один раз. Это всегда было всего одним разом. Именно это он обычно обещал себе.

Вытащив на свет лезвие, Риз восхитился его блеском и смертоносностью. Он буквально благоговел перед ее телом, но вскоре засомневался. А прав ли он? Выживет ли она? Достаточно ли для нее окажется его любви? Он все еще не услышал слов, в которых так отчаянно нуждался и которые так и не слетели с ее губ.

Ты не плохой мальчик, Риз. Ты не виноват, Риз.

Он прижал кончик ножа под подбородком Рен, чтобы разбудить ее. Она открыла глаза, но в них не было удивления. Рен смирилась со своей судьбой. Она отказалась от борьбы. Ее вагина была истерзана изнутри, но по-прежнему страстно желала его. Ее сердце разбилось на куски, когда она лицом к лицу столкнулась с правдой о том, что отняла у людей жизни. И с той ложью, в которую верила.

Ее разум был затуманен стрессом, через который пришлось пройти. Она задавалась вопросом: неужели все это действительно ради него? Рен решила, что, возможно, Риз прав: любовь и ненависть не существуют друг без друга.

Она лениво приподняла бровь. Силы быстро покидали ее. Рен толкнула подбородок на острое лезвие, и появилась небольшая колотая рана. У Риза отвисла челюсть. Он не ожидал, что она будет наслаждаться его безумием. Не уверенный до конца, хорошо это или плохо, Риз решил пока принять все, как есть.

— Я хочу услышать, как ты скажешь это, Рен. Скажи те самые слова, о которых я просил столько лет назад. Скажи их сейчас.

Риз приблизил нож к ее розовому торчащему соску. Она жаждала его прикосновений, и, хотя была уже во всех отношениях совершенно истерзанной, нуждалась в них больше, чем в следующем вдохе. И точно знала, о каких словах он говорит.

— Ты не плохой мальчик, Риз. Ты не плохой мальчик! — всхлипнула Рен.

Наконец-то он поверил ей. Справедливость восторжествовала. Риз слегка надавил на лезвие, чтобы сделать маленький разрез под ее соском, и испытал чувство гордости за то, что она не кричала от боли. Рен лежала, распростертая на кровати, пропитанной мочой и кровью, и по-прежнему жаждала его прикосновений, пока он резал ее ножом. Наконец-то она подчинилась ему. Риз медленно повел лезвие ножа вниз, вдоль ее живота, периодически останавливаясь и делая небольшие надрезы — знаки того, что она принадлежит ему навсегда.

— Освободи меня, Риз! Черт возьми, трахни меня! — умоляла Рен, прижимая руки к кровоточащей груди. Риз понял, что встретил свою половинку на всю жизнь. Они должны быть вместе! Он крепче сжал нож и толкнулся своим твердым членом в ее порезанное влагалище. Она вскинула брови в ответ на охватившую все тело боль, но с каждым ударом его бедер удовольствие все больше нарастало, пробиваясь на первый план, и, в конце концов, победило. Тугая киска Рен сжалась вокруг его члена, когда рвущийся на свободу оргазм грозил превратить ее в не более чем дышащую версию того, кем она обычно была. Ей хотелось подольше чувствовать себя живой.

Рен ударила Риза по лицу, зная, что это подстегнет его. Он стал трахать ее еще сильнее и глубже, пока она не кончила вокруг его члена, двигаясь с ним в идеальной синхронности. Его нож был по-прежнему прижат к ее горлу. Одно неосторожное движение, один чуть более сильный толчок, и она лишится жизни. Рен никогда не думала, что превратится в женщину, получающую удовольствие от таких отвратительных вещей. Она была грешницей — такой же, как и Риз, — способной отнимать человеческие жизни.

Не убирая ножа от ее горла, Риз кончил и, расслабляясь, наслаждался удивительным действом, в котором только что принял участие. У него за всю жизнь никогда не было такого секса. Он всегда принуждал женщин к участию в ужасных и кровавых извращениях. Риз был уверен, что не сможет отпустить Рен. Не после такого потрясающего опыта, как этот. Не после всего того безумия, объединившего их. Вытаскивая из нее свой член, он бросил взгляд вниз, между ее бедер — кровать под ней с каждой секундой становилась все более влажной. Крови стало больше, и Риз начал беспокоиться. Обычно он никогда не волновался, потому что ему было все равно. Когда ты не любишь, тебе на всех наплевать. У тебя нет любимого человека, о котором надо беспокоиться, потому что единственное твое занятие — убивать. Но именно в эту секунду он понял, что ее жизнь висит на волоске, и ему очень не хотелось, чтобы этот волосок оборвался. Риз всегда хотел, чтобы Рен была с ним. Он не мог обещать, что снова не причинит ей боли, но сделает все возможное, чтобы не доводить ее до такого ужасного состояния, как сейчас.

Рен была в полубессознательном состоянии после оргазма на фоне торжества боли, которая сейчас окутывала волнами ее пульсирующее тело, словно приглашая в свои дружественные объятия. Она с трудом могла моргать, веки ее двигались с каждым разом все медленнее.

— Рен? Вставай. Поднимайся. Пора идти, — проговорил Риз, пытаясь скрыть панику в голосе.