Рен начала плакать, мысленно вернувшись во время, проведенное в приюте для незамужних матерей. Она думала о своем сыне — ему скоро должно исполниться десять лет. Думала о том, каким мальчиком он стал. При рождении у него были голубые глаза Риза и черные, как у нее, волосы. Рен надеялась, что он родился с добрым сердцем и стал тем, кто смотрит на мир через призму добродетели. Рен хотела, чтобы он стал доказательством Божьего благословения, которого сама она была лишена.

— Моя дорогая, что происходит с маленькими плохими девочками, которые не отвечают на вопрос? — спросил Риз внушающим отвращение тоном. Заглянув в самую глубь его глаз, Рен пришла к выводу, что придется рассказать ему все.

— Итак, Господь даст вам знамение: се непорочная Дева во чреве примет и родит сына, и нарекут его Еммануил, — Рен начала кричать, выплескивая душевную боль. В этот момент она желала, чтобы Риз убил ее и отправил на небеса, в существование которых она больше не верила. Слишком много боли выпало на ее долю и слишком мало радости. Она была отдана в руки самых бессердечных людей в мире, хотя после смерти ее семьи они должны были бы отнестись к ней с состраданием и любовью. А вместо этого ее унижали и отвергали. Так же, как и Риза.

И снова ее разум играл с ней в игры. Стоило Ризу подушечкой большого пальца обвести контур ее нижней губы, как на Рен нахлынули чувства, и она гнала от себя мысль, что чувства эти нормальны. Ей казалось, ее слезы никогда не остановятся. Они — неизменный атрибут того, кем она была тогда: порочной слугой мальчика, превратившегося в чудовище. Тем не менее, она жаждала того агрессивного разрушения, которое предлагал ей Риз, потому что для Рен лучше так, чем постоянно искать в нем того, кем он никогда не был.

— Ты была моей. Такая чистая. Мой маленький ангел. Моя сладкая Рен. Я прятал твои секреты в самой глубине своей темной души. Я надежно хранил их, надеясь, что они — повод для нас быть вместе. Я погубил тебя, сделав своей. И в ту секунду, дорогая, моя душа тоже стала твоей. Где он? Где мой сын? — спросил Риз, надеясь, что обгоревшие кусочки ада смогут снова соединиться.

Глаза Рен казались невероятно большими на ее лице. Она прикусила нижнюю губу. Еще до возвращения сюда Риз уже знал, что его сына здесь нет. Его Еммануил. Его будущее. Его искупление.

— Умер, — это все, что смогла придумать Рен.

Риз быстро встал — он был похож на изваяние, внушающее страх — пристально посмотрел на Рен и, обхватив руками ее шею, начал сжимать до тех пор, пока она не потеряла сознание.

— Рен, я хочу рассказать тебе еще одну сказку на ночь, — произнес Риз, откидывая одеяло на своей кровати в их общей комнате.

Желудок Рен стянуло узлом, и она почувствовала, что задыхается от поднявшейся к горлу желчи. Она начала получать удовольствие от тех моментов, которые они разделяли. В конце концов, страх всегда оказывался сильнее. И все было бы не так плохо, если бы не тот факт, что у нее уже четыре раза подряд не было месячных. Она не очень много знала о том, как это происходит, но ее тело стало другим. Груди выросли, а живот перестал быть плоским. В нем начали ощущаться легкие толчки. По утрам ее рвало. Рен поняла, что забеременела.

Как и в большинстве случаев, от Рен не предполагалось ответа. Это был их секретный ритуал, когда родители засыпали. Своими действиями — этими греховными телодвижениями — он предлагал ей защиту. Она стыдилась, что получала от этого удовольствие. Рен обнаружила, что в течение дня, пока находится в школе, ее мысли возвращаются к тем мгновениям, которые они разделяли. Она с нетерпением ждала очередной близости с ним. Но Рен не позволяла ему узнать об этом. Она должна хранить молчание, полагаясь на его милость, потому что, как бы ненавистно это ни было признавать, именно во власти его милости она любила находиться.

Риз на цыпочках пересек комнату, как всегда зная, куда наступать, чтобы не скрипели старые половицы. Его светлые волосы ниспадали на лоб, и в лунном свете, проникающем в окно, глаза сияли, как голубые бриллианты. Легкий порыв ветра влетел в открытое окно и растрепал ему челку. Рен восхищалась его видом. Он всегда знал, чего хочет. Ее. Он хотел ее, и как она могла отказать ему в этом?

Никак, потому что тоже хотела его. Просто не могла сказать об этом вслух. Но все изменилось. Она должна сообщить ему о своей беременности. Рен с трудом сглотнула, когда Риз, подойдя к ее небольшой кровати, стянул одеяло, оставляя ее в одной белой ночной рубашке, едва прикрывающей колени. Рен пока не разрешалось брить ноги, поэтому они были покрыты легким пушком. Ризу это нравилось. В его понимании это лишний раз подчеркивало ее невинность. Он хотел этого и любил ее такой, какая она была. Ее фигура еще не до конца оформилась — маленькая дерзкая грудь едва ощущалась в его ладонях. Сладкий плод между ее бедер начал покрываться волосками, демонстрируя очередное доказательство женственности. Но все это должно принадлежать только ему. Навечно.

Но, как и всему в их жизни, вечности суждено было измениться.

Риз забрался к ней в постель, позволяя своим рукам двигаться вдоль ее шеи. Он до конца не понимал, почему возбуждался еще сильнее, когда чувствовал пульсацию горячей крови в венке на ее шее. Она усиливалась, когда он сжимал ладонь. Ее большие карие глаза встретились с его голубыми. Их тела слились — это обоюдное тепло рождало гибельную смесь, результат которой скоро будет обнаружен. Риз убрал руку с шеи Рен, стянул ее трусики вниз, к лодыжкам, и задрал к шее ночную рубашку. Она лежала перед ним обнаженная, беззащитная, целиком находящаяся в его милости.

В итоге он снял с нее трусы и отбросил их в сторону. А потом, раздвинув ей ноги, начал играть с ней, слегка ударяя по влажным складкам — он знал, что ей это нравится. Риз вглядывался в ее бездонные карие глаза и обещал себе, что не допустит, чтобы она оказалась частью секретов, которые он очень скоро раскроет. Он хотел, чтобы Рен была с ним. Он хотел, чтобы у их истории был другой конец — не как у всех. Риз был уверен, что безумие никогда не оставит его до конца, но Рен была источником его просветления. Благодаря Рен у него была возможность продолжать существование. Он верил в надежду.

Рен, как всегда, не произносила ни слова. Она просто смотрела на него, и в такие моменты между ними было полное взаимопонимание. Ее грудь вздымалась и опадала, и Риз знал: она близка к тому, чтобы кончить. Из глаз Рен потекли слезы, и она зажала ладонью рот. Она приподняла бедра, умоляя о большем. Умоляя о нем. Умоляя еще больше этого неконтролируемого освобождения, которое делало ее грязной и порочной. Умоляя еще больше того, без чего, она была уверена, не сможет жить. Риз погубил ее, но в эту секунду Рен подумала, что, возможно, именно так все и должно было случиться. Возможно, именно так ей суждено быть любимой.

Ее тело сдалось его прикосновениям, и Рен отпустила себя, воспарив к небесам, которым она так много раз молилась. Для нее это было загадкой: она так часто молилась о Рае, но видела его мельком лишь тогда, когда была с ним. Риз опустился на Рен сверху и толкнулся глубоко в нее. Надежда, которую он ненавидел, смотрела ему прямо в глаза. Надежда никогда не остается надолго. Она ранит. Она дразнит ложными обещаниями о жизни, которой ему никогда не увидеть.

Он толкнулся бедрами, погружаясь в нее глубже, отчаянно пытаясь сдержаться еще хоть ненадолго. А потом взрывная волна эйфории сотрясла его тело. Это грех. Его вновь вернут с небес на землю. Ему снова будут внушать, что он всего лишь плохой маленький мальчик.

Риз склонился к губам Рен и поцеловал ее так, словно это мгновение для них последнее. Его язык коснулся ее языка, и она поцеловала Риза в ответ, тоже надеясь, что тот рай, который она ощутила на несколько секунд, находясь в его объятиях, действительно существует. В конце концов, она хотела сказать ему, что знает — он не плохой мальчик. Что она понимает — то происшествие возле качелей нужно считать несчастным случаем. Что его пугающая аура — это лишь механизм самосохранения. Рен искала оправдания, а Риз боролся сам с собой, пытаясь не видеть в ней надежду. Ему это было ненавистно, но Рен толкнула его в неизведанную зону, где ему вскоре предстояло понять, что значит неизбежность.