Два раза в месяц классный руководитель, Лидия Федоровна, приносила Марии по сто рублей. Для ее гордой и независимой натуры это было почти унизительно, но другого выхода не было, и она, краснея до слез, брала это щедрое подаяние. Скрашивало и трогало то, что учителя от всей души старались помочь. Она это понимала и была глубоко благодарна им.

Первые лекции в просторных светлых аудиториях! Грудь переполняла радость и гордость! Счастьем светились зеленые глаза Марии. Но… шестого сентября весь курс был построен во дворе. Комсорг института коротко обратился к собравшимся:

– Товарищи! Кто хочет защищать Родину, шаг вперед!

Весь строй шагнул вперед, остались стоять только три человека.

– А вы что? – удивленно спросил комсорг.

– Хочу учиться, – потупил голову Саша Овчаренко и, поколебавшись, шагнул вперед.

– А ты?

– У меня мать лежит с параличом после похоронки. Отец погиб.

– А ты?

– У меня трое маленьких братишек и сестренка, отец с матерью на фронте.

– Хорошо, вы двое оставайтесь, – и уже громко, так, чтобы слышали все, объявил: остальных прошу записаться в добровольческие отряды!

Из ребят был организован лыжный батальон, который потом, на фронте, немцы назовут «Белая смерть». Сибиряков уважали: отчаянные, упорные в борьбе, выносливые, дружные. Они, как белые призраки в маскировочных халатах, легко, быстро скользили по ночам по снежным полям и лесам; неслышно подбирались к немцам, снимали ножами часовых, и белым ураганом обрушивались на фашистов, перепуганных внезапным нападением. Выполнив задание, они также быстро исчезали. Мало кто из них вернулся домой: уж очень дерзкими и отчаянными были их налеты.

Девчонок было немного, их разделили на две группы: одна половина сразу уехала на курсы связисток, вторая, в которой была и Мария, еще учились до конца февраля. В марте уехали в Томск на курсы санинструкторов.

Осенью Валя продолжила учебу в институте. Когда зашла попрощаться с профессором, он встал ей навстречу, дружелюбно протянул руку.

– Закончите институт, возвращайтесь к нам. Я вас буду иметь ввиду.

– Спасибо, – поблагодарила Валя.

Она шла и думала: «Надо где-то искать работу по вечерам. Все-таки нас четверо. Сергей работает мастером в цехе, велики ли сейчас 1200 рублей, если ведро картошки стоит 300 рублей. Хорошо еще, что Вера Васильевна категорически отказалась от платы за Мишутку. Мягкая, спокойная, тактичная. – Валя почувствовала прилив тепла к ней. – Есть у ленинградцев присущая только им интеллигентность». Как-то Валя предложила ей: оставайтесь с нами навсегда! «Что вы, Валечка? А мой Ленинград, дочь? Когда вернусь туда, я встану на колени и поцелую камни мостовой!» – Валя еще никогда не встречала человека, который так любил бы свой город.

Она вошла в подъезд, достала из почтового ящика газету. Посмотрела четвертую страницу: «Требуется преподаватель хирургии, – читала она, – на вечерние курсы медсестер». «Вот это меня устроит» – подумала она.

Через неделю, после занятий в институте, наскоро перекусив, Валя пришла на первый урок. Учащиеся сидят кто где, некоторые на столах спиной к ней, занимаются кто чем. Валя постучала карандашом по столу.

– Товарищи, был звонок, прошу внимания!

– А мы не хотим, чтобы вы у нас преподавали! – повернулась к ней голубоглазая миловидная девушка с русой косой. Группа притихла. Озорные любопытные глаза словно спрашивали: «Ага, что ты на это скажешь?»

– Почему? – улыбаясь, спросила Валя. Необычное начало развеселило ее.

– Мы считаем, что лезть на «живое» место – нечестно! Нас устраивает Иван Тимофеевич, который преподавал до вас, и мы хотим продолжить учебу у него.

Это озадачило Валю.

– А вы кто будете?

– Староста группы, – с достоинством ответила девушка.

– Хорошо, я тоже считаю, что лезть на «живое» место, как вы сказали, подло. Я пришла по объявлению в газете на свободное место. Обещаю вам, что выясню этот вопрос. А сегодня урок мы проведем. Тема занятия – шок.

Валя наизусть знала определение шока по Пирогову. Память у нее была блестящая. Она рассказывала без единой запиночки. Увлеклась сама и увлекла слушателей. В классе тишина. Вот они, эти нити внимательных сострадающих глаз, в ее руках. Серьезные мальчишеские лица, навернувшиеся слезы у девчат. Валя привела пример: гибель ребенка, попавшего под поезд. Неожиданно резко прозвенел звонок. Все продолжали сидеть, задумчивые, не шелохнувшись.

Было трудно. Жила Валя около вокзала, а институт в центре города. Чаше всего добиралась пешком: туда восемь километров и обратно. Наспех поест горячей картошки и бегом на работу. Хлебную карточку по-прежнему отдавала за пол-литра молока для ребенка. Вера Васильевна подсовывала из своего двухсотграммового пайка кусочек хлеба. Валя делала вид, что не замечает его, оставляла нетронутым. Та расстраивалась, вздыхала: «Мне было бы очень приятно поделиться с вами!»

– Не люблю хлеб, я его раньше не ела, – оправдывалась Валя. Целуя сына, думала с нежностью: «Сын крутолобый, упрямый человечек, совсем отвык от меня, упирается ручонками в грудь, сопротивляется ласкам, бежит скорее к бабушке», – задевала за сердце ревность.

«Что ты? – укоряла она себя, – радоваться должна, что Вера Васильевна такая ласковая, заменила ему родную бабушку, вот он и привязался к ней», – а сердце щемило: как бы совсем не разлюбил. «Надо побольше уделять ему внимания». Но когда? Утром она уходит в институт – Мишутка еще спит. Вечером приходит с работы – уже спит. А в воскресенье накопится столько дел, что передохнуть некогда! Ничего, стирку белья можно, например, сделать ночью, а днем поиграть, погулять с ним. Но через воскресенье она дежурит в «Скорой помощи».

Валя вспомнила вчерашнее дежурство и улыбнулась. Было около полуночи, бригада только что вернулась с вызова. В кабинет вошел громадный детина, ворочая безумными глазами, оперся на стол руками и, наклонившись к Вале, прохрипел: «Мне сказали, что у тебя моя голова?» Медсестру и санитарку как ветром сдуло – испугались, выскочили. Валя осталась с ним одна. Поняла, что имеет дело с психически больным человеком. Ей бежать нельзя, его нужно доставить в психбольницу.

– Да, голова ваша у меня, – тихо ответила она, – только не здесь, за ней надо ехать.

– Поехали!

Сели в маленький автобус. Валя впереди, рядом с шофером, за ее спиной, почти вплотную, сидел возбужденный, агрессивно настроенный психически больной человек. Посадить с ним медсестру или санитарку не могла: больной мог убить.

Темная ночь. Моросит дождь. Перед ней стекло автомашины, густо усеянное мелкими капельками воды. Проплывают фонари с тусклым светом. Блестит черная грязная дорога. В середине пути Валя почувствовала, как большие руки больного обхватили шею, замкнув пальцы на горле. Она затаила дыхание, боясь пошевелиться. «Сейчас придушит, сдавит и сломает хрящи горла, – мелькнуло в голове, – шофер не успеет его оглушить ключом по голове…» Валя тихонечко, тоненько запела от страха. Запоешь!

– Э-э! Да у тебя тоже нет головы, – сказал детина и убрал ладони с горла. То ли это был намек на то, что она рискованно посадила его позади себя, то ли он не нашел головы в своем больном сознании.

Во дворе психбольницы переполох: сбежал агрессивный опасный больной, и его искали. Обрадованные санитары бросились к Валиному пассажиру.

– Гришенька, приехал, а мы бегаем, ищем тебя. Зачем ты убежал?

– Голову! – заревел он, багровея.

– Сейчас, сейчас, она у нас, пойдем, миленький, сейчас отдадим!

Больной уперся в косяк двери длинными сильными руками. Санитары заломили их назад, втолкнули его в ярко освещенный коридор больницы.

– Как же вы не побоялись посадить его позади себя? – спросил шофер.

– А куда бы я его посадила? Отвезти надо было! А струхнуть-то я струхнула, когда он замкнул ладони на моем горле!

– Да ну?! – удивился тот. – Это когда? Я и не приметил!