========== Глава 5. Гарри ==========
Незаметно пролетели рождественские каникулы. Несмотря на то, что последние годы я проводил этот праздник в Хогвартсе, среди друзей, и, просыпаясь утром, находил возле кровати целую гору подарков, «услужливая» память иногда подкидывала мне воспоминания о совсем ином доме. Доме, где я был чем-то средним между нахлебником и прислугой. Дурсли. Я не рассказывал о жизни у них никому. Ни Рон, ни Гермиона, ни Джинни, ни даже Дамблдор, оставивший меня на пороге дома на Тисовой улице, не знали об унижениях, побоях и несправедливых наказаниях, которые являлись частью моего существования до тех пор, пока Дурсли не начали бояться «ненормального племянника».
Правда, на втором курсе близнецы Уизли вместе с Роном вызволили меня из наглухо запертой комнаты с помощью летающего Форда «Англия» и по моему отощавшему виду, разумеется, догадались, что дядя и тетя все лето морили меня голодом. Но лезть ко мне в душу с расспросами они, к моей величайшей радости, не стали.
Я и сам не понимал, почему, придя в тот вечер в Выручай-комнату, вдруг почувствовал непреодолимое желание поведать Северусу о своем детстве. Я знал, что у него оно тоже не было особенно счастливым. Я видел это в его воспоминаниях, когда однажды мне удалось прорвать его ментальную защиту во время наших не слишком успешных – мягко говоря! – занятий окклюменцией.
– Вы всегда утверждали, что я избалованный и наглый, как мой отец, – сказал я. – Даже не представляете, насколько это не так.
При упоминании о моем отце Снейп едва заметно поморщился, но продолжал внимательно на меня смотреть, и это придало мне решимости.
– Мне кажется, первый раз я догадался, что Дурсли не любят меня, именно под Рождество. По-моему, мне тогда было три с половиной года, но, может, я что-то путаю. Нам с Дадли позволили войти в гостиную, где стояла наряженная елка. Под ней лежала целая куча подарков, и мы одновременно бросились к ней. И тут дядя Вернон остановил меня и заявил:
– Это все не для тебя, парень. Вот твой подарок, – и вытащил из кармана маленькую монетку. Наверное, у меня было такое выражение лица, что Дадли захохотал. Он смеялся и смеялся, пока по его толстым щекам не потекли слезы. А потом он сидел на полу и срывал яркие обертки с бесчисленных коробок. Тетя Петуния умиленно улыбалась, глядя на него, а дядя Вернон наклонился и чмокнул в макушку. И в этот момент мне невыносимо захотелось оказаться на его месте. Не из-за подарков, нет! Мне ужасно захотелось, чтобы меня любили так же, как его. Заботились обо мне так же, как о нем. Я подошел к тете – дядю я уже тогда побаивался – и положил голову ей на колени. А она меня оттолкнула. И брезгливо взвизгнула, как будто я был мерзким насекомым, забравшимся ей на платье:
– Иди к себе, несносное чудовище!
Больше я никогда не пытался ее обнять.
Летом, после возвращения Волдеморта, на нас с Дадли напали дементоры… Вернон собирался выставить меня из дома, а Петуния… она сразу поверила мне и очень испугалась. Похоже, она вдруг начала понимать, что мои родители не были обычными бездельниками, погибшими глупой и нелепой смертью…
Когда мы расставались, как они полагали, навсегда, тетя Петуния стояла в дверях и раздумывала, стоит ли ей преодолеть себя и прикоснуться ко мне. Но она не смогла… Простите, я не представляю, зачем рассказал вам это…
– Может, потому что боль и горечь иногда надо выплескивать, иначе ты просто сойдешь с ума, – раздался в тишине комнаты хриплый, надтреснутый голос, шедший из зеркала. От неожиданности я едва не свалился со своей подушки. Я вскочил и вцепился в зеркальную раму, возвышаясь над сидевшим на полу Снейпом.
– Вы способны говорить! – просипел я, чувствуя, как горло сдавливает спазм, а на глаза против воли наворачиваются слезы.
– Я и раньше мог, однако ты не слышал, – Снейп тоже поднялся и теперь смотрел прямо на меня.
– Это значит, что вы живы? – с надеждой спросил я.
– Нет, Гарри. Я совершенно определенно умер, – глухо ответил он.
– Я вам не верю, – заявил я твердо. – Я видел в этом зеркале своих родителей, они улыбались мне, но и только. Они ни разу не беседовали со мной, хотя я бы все отдал лишь за одно ласковое слово.
– Я умер, – повторил Снейп спокойно, будто пытаясь утихомирить разбушевавшегося капризного ребенка, – ты же сам все прекрасно понимаешь. Я вручил тебе свои воспоминания, и через несколько минут после этого мое сердце остановилось. Кажется, подобное состояние и называют смертью. И в дальнейшем я не хочу это обсуждать… – в его голосе звучала такая невыносимая боль, что у меня перехватило дыхание. Я вдруг испугался, что растревожил какие-то струны у него в душе и больше он никогда не появится.
– Тебе необходим отдых. Приходи завтра, – произнес Снейп, словно прочитав мои мысли. – На откровенность принято отвечать откровенностью.
***
Путь в гриффиндорскую башню обычно занимал у меня около десяти минут. Но сейчас мне не хотелось возвращаться в постель, как советовал Северус. Я должен был все обдумать. Неизвестно по какой причине, но мне все меньше и меньше верилось в его смерть, а версия, предложенная директором МакГонагалл, начала казаться просто абсурдной. Невзирая на убийство Дамблдора, Хогвартс признал в Снейпе законного директора. Насколько я понимал, руководители школы далеко не всегда умирали на своем посту, и, несмотря на это, они появлялись на магических портретах. Все. За исключением одного. «Но как же так? – спрашивал я самого себя. – Я ведь точно помню, как Снейп еле заметно дернулся и застыл. Когда мы покидали Визжащую хижину, он уже не дышал… И потом, даже если на миг предположить, что он еще был жив, когда в хижину попало заклятие Адского огня, значит, он погиб еще более страшным образом: задохнулся в дыму или вообще сгорел заживо…»
Погруженный в свои невеселые мысли, я прошел мимо целующейся парочки, расположившейся в укромной нише. И лишь только услышав приглушенный смех, а затем:
– Драко, ты играешь с огнем! Что случится, если твой отец узнает о нас? – я остановился как вкопанный.
– Ты же в курсе, Герми, – снова раздался тихий звук поцелуя, – я никому не позволю встать между нами: ни своему отцу, ни твоему Уизли со всем его рыжим семейством. Летом мы закончим Хогвартс и сразу же объявим о помолвке. У нас будет достаточно времени, чтобы посетить Австралию и снять заклятие Забвения с твоих родителей. Ты же наверняка пожелаешь, чтобы к алтарю тебя вел твой собственный отец.
– Драко, я тебя обожаю! И как это я не понимала, какое сокровище сидит буквально на соседней парте?
– Тобой двигали обычные предубеждения, дорогая, – Малфой прижал Гермиону к себе. – Гриффиндор и Слизерин – извечные враги и соперники…
– А еще кто-то, в ком течет не вполне волшебная кровь, вряд ли могла засматриваться на «слизеринского принца», – поддела его Гермиона.
– Ты хочешь, чтобы я еще раз извинился перед тобой за свое идиотское поведение? Пожалуйста, – Драко опустился на колено. – Мисс Гермиона Грейнджер, вы согласны простить немыслимого придурка Драко Малфоя и выйти за него замуж?
– Драко, немедленно поднимись с колен, ты простудишься! – засмеялась Гермиона и добавила: – Я уже простила, и я согласна. Но что будет, если мистер Малфой станет возражать против этого брака? – уже совершенно серьезно спросила она.
– Не станет! Во-первых, он не пожелает терять единственного сына, а во-вторых, ему необходимо показать лояльность по отношению к новому Министру Кингсли, который, как известно, придерживается очень либеральных взглядов. Так что брак наследника с магглорожденной волшебницей ему только на руку.
– Так вот почему ты женишься на мне! – притворно рассердившись, протянула Гермиона. – Исключительно для того, чтобы показать лояльность вашего семейства… Мистер Малфой, я не буду участвовать в политических интригах, которые плетет ваш отец. Помолвка отменяется! Можете забрать назад кольцо с тем баснословно дорогим бриллиантом. Хотя нет, кольцо я, пожалуй, оставлю себе, в качестве компенсации за причиненный мне моральный ущерб. Вы разбили мое сердце! Прощайте. Я удаляюсь… – она картинно повернулась, словно действительно собиралась уйти, но Драко схватил ее за руку и сжал в объятиях.
