К моему огромному разочарованию, возвратившись в любимую школу, я впервые не почувствовал себя дома. Здесь все напоминало мне о страшных событиях минувшей весны. Проходя по коридорам, я все еще слышал грохот обваливающихся под заклятиями стен. Крики и стоны раненых отдавались у меня в ушах. Замок изменился. Стал угрюмым и мрачным, растеряв весь налет сказочности. Впрочем, возможно, я просто повзрослел и смотрел на многие вещи по-иному.

– Вот увидишь, Гарри, твоя хандра обязательно пройдет, – ободряюще хлопала меня по плечу Джинни по дороге на тренировку по квиддичу.

– Гарри, если хочешь, я порекомендую тебе очень хорошего маггловского психиатра. Твое состояние ужасно меня беспокоит, – шептала на ухо Гермиона, когда из-за очередного приступа паники я отодвигал от себя тарелку с нетронутым завтраком.

– Со мной все в порядке, спасибо, Герми, – вымученно улыбался я.

Постепенно вокруг меня вырастала стена отчужденности, и, признаться, я был рад этому. Я смертельно устал от повышенного внимания к собственной персоне. После уроков я поднимался в свою комнатку на самом верху гриффиндорской башни (все пожелавшие завершить прерванное войной образование старшекурсники теперь жили отдельно от остальных), накладывал на дверь простенькое Запирающее – на большее я пока был не способен – и наслаждался тишиной и покоем, которые дарило мне мое одиночество.

***

Дракон продолжал сниться мне каждую ночь, и через месяц ситуация сделалась прямо-таки невыносимой. Я почти перестал спать, а обратиться за помощью к мадам Помфри и попросить у нее зелье Сна без сновидений не осмеливался. Я боялся, что Сметвик поручил ей приглядывать за мной, и если она доложит ему о моем нестабильном состоянии, то меня снова упекут в Мунго. И, возможно, на сей раз мне грозило пожизненное заточение в палате с мягкими, обитыми войлоком стенами. Такой расклад категорически меня не устраивал.

Чтобы хоть как-то избавиться от кошмаров, я решил прибегнуть к проверенному временем средству: после отбоя я закутывался в мантию-невидимку и бродил по школе несколько часов. Вернувшись в свою комнату, я, не раздеваясь, падал на кровать и спал как убитый два-три часа, оставшихся до подъема. В одно из подобных ночных бдений я и нашел его. Зеркало Еиналеж (3).

***

Осень уже вступила в свои права, и на самом верху Астрономической башни гулял холодный, пронизывающий до костей ветер. Я стоял, держась за парапет, глядя, как то тут, то там на темном, почти черном небе мигают далекие звезды. В эти минуты я чувствовал непередаваемые тоску и одиночество. Мне хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, и я жалел о тех безвозвратно ушедших временах, когда достаточно было просто зайти в гостиную Гриффиндора – и вот они, Рон с Гермионой, с кем я мог поделиться практически всем, что не давало мне покоя. Да, конечно, у нас бывали и размолвки, и недопонимание, и даже крупные ссоры, но мне всегда казалось, что наша дружба продлится долгие годы. И вот теперь Рон остался в Лондоне, поступил в Академию авроров и фактически прервал со мной всякие отношения. А с Гермионой мы, хотя и сталкивались ежедневно на лекциях, общались гораздо меньше, чем раньше. Все свободные часы она проводила в библиотеке, причем компанию ей составлял не кто иной, как… Драко Малфой. Когда они успели найти общий язык, я не представлял, а спрашивать ее в открытую не собирался. Если бы Гермиона считала нужным посвятить меня в подробности столь необычной дружбы, уверен – она бы это сделала. Но она молчала, лишь изредка бросая мне скупое: «Как твое самочувствие, Гарри?» Наверное, Гермиона была права, заявив мне в Мунго, что мы просто стали старше и переросли детские привязанности. Кроме того, в начале учебного года я и сам предпринял все возможное, чтобы отдалить ее от себя. Так на что же я сейчас жаловался?!

Скорее всего, мы действительно выросли, но мне все равно иногда ужасно не хватало наших дружеских посиделок далеко за полночь, когда в гриффиндорской башне, да и во всем Хогвартсе, все уже давно спали. А вдруг я именно поэтому каждую ночь видел во сне дракона? Может, он спасал меня от одиночества, а я, как дурак, бежал от этих снов?

***

Так или иначе, в ночь на тридцать первое октября, дождавшись, когда в замке наконец угомонятся, я, как обычно, закутанный с ног до головы в мантию-невидимку, поднялся на Астрономическую башню. Простояв там с полчаса, я почувствовал, что продрог до костей, и, не желая возвращаться в собственную комнату, принялся бесцельно бродить по Хогвартсу. Сегодня у меня было особенно много поводов для подавленного состояния. Накануне вечером я решил отпроситься у директора МакГонагалл, все еще числившейся деканом Гриффиндора, и аппарировать в Годрикову впадину, чтобы положить цветы на могилу родителей.

– Не знаю, перенесете ли вы аппарацию, мистер Поттер, – скептически поджала губы МакГонагалл. – Утром сходите к мадам Помфри, и, если она позволит, я не стану возражать.

Но школьная медсестра оказалась категорически против.

– Нет, нет и еще раз нет! Перемещение в подпространстве – очень энергозатратное колдовство, Гарри. Ваше магическое ядро только-только пришло в норму. Боюсь, подобной нагрузки ему не выдержать, и вас попросту расщепит. Подождите еще пару месяцев. Уверена, на Рождество вы уже сможете свободно аппарировать.

Стараясь не вспоминать о своем прошлогоднем рождественском посещении Годриковой впадины, я вернулся к себе. Я был так расстроен, что пропустил праздничный ужин. С некоторых пор шум и суета Большого зала раздражали меня. Я ждал ночи, с ее холодной, равнодушной ко всем человеческим горестям тишиной.

***

Я понял, где очутился, едва лишь поднял голову. Похоже, ноги сами принесли меня сюда. Передо мной находилась сплошная глухая стена. Когда-то, в прежней жизни, стоило пройти мимо нее трижды и подумать о том, в чем ты действительно нуждаешься, в стене появлялась дверь. Теперь это вряд ли сработало бы, ведь Выручай-комната сгорела в пожаре Адского пламени. Впрочем, чем я, собственно, рисковал?

Ни на что особенно не надеясь, я негромко сказал: «Вот бы мне найти место, где я не буду так одинок!» – и… не веря своим глазам, толкнул возникшую, точно по волшебству, дверь.

Я оказался в маленькой комнате, тускло освещенной светом магических факелов. Она была абсолютно пуста, за исключением единственного хорошо знакомого мне предмета. Огромного, занавешенного полотном зеркала в золоченой раме. Я помнил, как просиживал возле него долгие часы, всматриваясь в лица родителей. Всякий раз зеркало Еиналеж показывало мне одно и то же: семью, которой у меня никогда не было. Я снял мантию-невидимку и опустился на пол напротив зеркала, а потом сдернул закрывающую его ткань и, затаив дыхание, будто вновь превратившись в испуганного первокурсника, заглянул в него.

Вначале ничего не происходило. Я видел лишь свое отражение. Худого, угловатого, бледного очкарика с лихорадочно блестящими глазами. Затем по гладкой поверхности словно пробежала рябь, и в глубине появился смутный силуэт. Человек приблизился, и у меня бешено забилось сердце. Из зеркала на меня смотрел профессор Снейп.

Я совершенно растерялся. Я не мог понять, почему увидел именно его. За минувшие полгода я потерял множество близких и дорогих мне людей: Фред, Люпин, Тонкс… Список можно было продолжать еще и еще. Так почему же именно Снейп?

Возможно, потому что он, так же как и я теперь, был ужасающе одинок. Всю свою жизнь. Его никто не любил. Может, только моя мама, да и то в далеком детстве, еще до того, как их пути разошлись и они стали чуть ли не врагами. Я вспомнил последние мгновения Снейпа. Бесплодные попытки спасти его. Кровь на моих руках. Страшный, больше похожий на предсмертный хрип, шепот:

– Посмотри… на меня…

Снейп в зеркале молчал, скрестив на груди руки в таком знакомом жесте, и в его взгляде было что-то необычное, странное. В нем не сквозили свойственная ему холодность или плохо сдерживаемая ярость, презрение или язвительность. Все то, к чему я привык за семь лет наших взаимоотношений. Нет. Сейчас в его глазах плескались тоска и безысходность. Словно и там, в посмертии, он не знал покоя. Словно его душа страдала и мучилась.