– Ну вот и все, молодой человек. Зелья и покой сделали свое дело! В дальнейшем – никаких ограничений. Можете смело использовать магический потенциал на полную мощность. Вы приняли совершенно правильное решение, когда согласились еще на год вернуться в Хогвартс.

– Представляете, он так и заявил: «Зелья сделали свое дело!» – Гарри с хохотом пародировал почтенного колдомедика. – Знал бы он, чьи зелья поставили меня на ноги!

Сегодня же, едва только Гарри пересек порог Выручай-комнаты, я понял – его что-то гнетет. Это было весьма странное ощущение: я не видел Поттера, не мог сказать ему ни слова, но все его эмоции, словно по таинственному незримому каналу, с некоторых пор передавались и мне.

«Что произошло, Поттер?» – так и рвалось у меня с языка. Но спрашивать не имело ровным счетом никакого толка: он не слышал меня. Я бы дорого отдал за возможность поговорить с ним, но наша связь была практически односторонней. Немой фантом, лишь частично выражавший мои чувства, разумеется, не являлся заменой полноценному человеческому общению.

Гарри уже несколько минут сидел напротив зеркала, молчал и вздыхал. Признаться, я начал порядком волноваться за него. Обычно он прямо с порога вываливал на меня все накопившиеся новости, но сегодня, похоже, выдался особенно тяжелый для него день.

– Вы всегда утверждали, что я избалованный и наглый, как мой отец, – внезапно произнес он. – Даже не представляете, насколько это не так.

При упоминании о Джеймсе Поттере меня всего передернуло. Это имя до сих пор вызывало во мне исключительно воспоминания о постоянных унижениях и бесконечной вражде. Тем не менее мои переживания были сейчас абсолютно не важны. Гарри явно собирался поведать что-то очень личное.

– Мне кажется, первый раз я догадался, что Дурсли не любят меня, именно под Рождество. По-моему, мне тогда было три с половиной года, но, может, я что-то путаю…

Он рассказывал мне о своем беспросветном, исковерканном детстве, о том, как его, в ту пору еще маленького мальчика, оттолкнула женщина, которая, по мнению мудрого Дамблдора, должна была заменить ему погибшую мать. Об одиночестве и унижениях, испытанных им в доме, за шестнадцать лет так и не ставшем ему родным. О том, что много позже, когда они расставались, скорее всего, навсегда, Петуния так и не смогла обнять Гарри.

Пока он говорил, мое сердце разрывалось на части. Я никогда не интересовался, в каких условиях жил сын женщины, которую я некогда любил и которая предпочла моего злейшего врага. После гибели Поттеров Дамблдор отдал Гарри на воспитание сестре Лили, и я наивно полагал, что мальчишку-сироту безмерно балуют. Потакают любым его капризам и прихотям. Заваливают подарками и вкусно кормят. Если бы я только знал истину! Впрочем, чем я сам отличался от его маггловских родственничков?! Когда Поттер прибыл в Хогвартс, я тоже при каждом удобном случае оскорблял и унижал его! Я стал его персональным кошмаром. Я утверждал, что он наглый и заносчивый, а вспоминал исключительно его отца, который действительно таковым и являлся. Если бы Дамблдор сообщил мне правду о доме, где вырос Гарри, пожалуй, я дважды подумал бы, прежде чем в очередной раз бросить ему в лицо какую-нибудь едкую гадость, ведь меня и самого частенько унижали прилюдно. А так я лишь считал, что сбиваю спесь с маленького избалованного зазнайки. Глупец! Мордредов знаток детских душ!

– Простите, я не представляю, зачем рассказал вам это…

– Может, потому что боль и горечь иногда надо выплескивать, иначе ты просто сойдешь с ума, – произнес я, до глубины души потрясенный его исповедью.

В этот момент случилось нечто поразительное. Сперва до меня донеслось шуршание мантии, а затем загнанное, словно от быстрого бега, дыхание.

– Вы способны говорить! – в хриплом, срывающемся голосе Гарри я уловил волнение и даже, как мне показалось, слезы.

– Я и раньше мог, однако ты не слышал, – предпринял я еще одну попытку, страшась, что снова окажусь отрезанным от него.

– Это значит, что вы живы? – с надеждой спросил Гарри. Все мое существо вопило: «Да! Я жив! Заброшен неизвестно куда заклятием Волдеморта, практически потерял человеческий облик, чуть не лишился рассудка и все же несомненно жив!» Но что дало бы Поттеру подобное знание? Ведь этот невероятный, непостижимый мальчишка наверняка принялся бы докапываться до способов спасти меня, вызволить из моей тюрьмы. А такой способ имелся только один. И уж я-то точно не мог претендовать ни на его любовь, ни на самопожертвование с его стороны. А даже если и мог бы, то никогда не позволил бы ему ни любить себя, ни тем более жертвовать ради меня собственной жизнью! Он и так едва не погиб, спасая магический мир. Хватит с него! Поттеру всего восемнадцать лет, и он достоин того, чтобы жить долго и счастливо. А призраки пусть остаются там, где им и положено – среди теней! Поэтому я на миг закрыл глаза, а потом тихо произнес, стараясь не слишком разочаровать его:

– Нет, Гарри. Я совершенно определенно умер.

– Я вам не верю, – твердо заявил маленький упрямец. – Я видел в этом зеркале своих родителей, они улыбались мне, но и только. Они ни разу не беседовали со мной, хотя я бы все отдал лишь за одно ласковое слово.

– Я умер, – настойчиво повторил я, – ты же сам все прекрасно понимаешь. Я вручил тебе свои воспоминания, и через несколько минут после этого мое сердце остановилось. Кажется, подобное состояние и называют смертью. И в дальнейшем я не хочу это обсуждать… – мне и вправду было почти физически больно от того, что я обманул Гарри. Впрочем, я поступил так для его же блага. Рано или поздно он покинет Хогвартс, и беседы с призраком его бывшего врага останутся для Поттера в прошлом. А уж если я всего-навсего призрак, то мне, пожалуй, будет дозволено исповедаться и наконец рассказать ему о последних годах моей прежней, человеческой жизни. – Тебе необходим отдых, – я знал, что это прозвучало как «на сегодня хватит, мистер Поттер, оставьте меня, сделайте одолжение», но я устал лгать ему и уверять в собственной смерти. – Приходи завтра. На откровенность принято отвечать откровенностью.

========== Глава 8. Северус ==========

Что есть сны? Являются ли они отражением наших потаенных желаний или просто хаотичным нагромождением образов? За долгие месяцы своего жуткого посмертия я видел немало снов. Иногда, закрывая глаза, я вновь оказывался в своей лаборатории в Хогвартсе. Вдыхал поднимающийся от котла пар. Совершал обыденные и столь недоступные для меня сейчас действия: резал, толок в ступке, помешивал. Порой меня преследовали кошмары: зеленый луч Авады, летящий прямо в грудь Альбусу; Драко, с ужасом разглядывающий уродливую Черную метку на собственном предплечье; мертвые, слепо уставившиеся в потолок глаза Лили. Поттер, неподвижной тряпичной куклой лежащий у ног Темного Лорда.

Но чаще всего мне снилась свобода. Невероятное, пьянящее ощущение полета. Бескрайнее небо надо мной и подо мной. Воздух, наполняющий мои легкие. Мощь огромных развернутых крыльев. Я, закованный в цепи, отрезанный от всего мира, обреченный на вечное одиночество, чувствовал себя почти счастливым, пребывая в теле громадного огнедышащего дракона.

В ночь, когда Поттер впервые услышал меня сквозь толщу волшебного зеркала, мне привиделся совсем иной сон. Загадочный и волнующий.

Я стоял в небольшом помещении, освещенном двумя магическими факелами. Точнее, даже не в комнате. Я находился внутри того самого зеркала, посредством которого мы с Гарри вели наше странное общение вот уже несколько месяцев. Дверь бесшумно отворилась, и на пороге показался Поттер.

– Ты пришел, – тепло улыбнулся он мне, сбрасывая мантию-невидимку, – я так соскучился! Давай же, иди сюда!

Я собирался было спросить, кто позволил ему обращаться ко мне на «ты» и каким образом он предлагает мне выйти из моей стеклянной тюрьмы, но вместо едкого замечания я лишь протянул руку вперед и, не почувствовав под пальцами никакого сопротивления, свободно перешагнул через раму. То, что произошло дальше, просто не укладывалось у меня в голове. Я вплотную приблизился к Поттеру, взял его лицо в ладони, пару мгновений смотрел ему в глаза, а потом, поддавшись некоему необъяснимому порыву, поцеловал. Едва мои губы коснулись его, как меня словно подхватил вихрь желаний и ощущений. Мой язык вторгся в полураскрытый рот Гарри, исследуя, покоряя, присваивая себе. Он весь дрожал, прижимаясь ко мне и отвечая на поцелуй, который был невыразимо сладок, но мне хотелось несоизмеримо большего. Со вздохом сожаления оторвавшись от его губ, я медленно стянул с него футболку, а затем, вжикнув молнией, избавил его от джинсов вместе с трусами. Гарри стоял передо мной абсолютно обнаженный: то ли он уже пришел сюда босиком, то ли его видавшие виды кроссовки исчезли, повинуясь какому-то непостижимому волшебству. Я отстранился и некоторое время любовался его стройным юным телом. Мне нестерпимо хотелось дотронуться до него, покрыть жадными поцелуями шею, острые выпирающие ключицы, приласкать твердевшие на глазах горошины сосков. Мой взгляд скользил по его животу, вдоль темной дорожки паховых волосков, ниже и ниже, к его умопомрачительно красивому, уже совершенно эрегированному члену. Я жаждал вобрать его в рот, обвести языком головку, покатать в ладони поджимающиеся от желания яички. Я мечтал взять его. Растягивать, чтобы он стонал и выгибался, и, возможно, довести его до оргазма, лишь стимулируя простату. И только потом, когда он размякнет в моих руках, медленно и осторожно войти в него, бережно покачивая на себе, по сантиметру проникая глубже и глубже в девственно узкий анус. И вновь неторопливо-размеренными движениями распалить его до настоящего буйства. И смотреть, смотреть, смотреть, как он кончает, выстанывая мое имя…