Этот велосипед тенью висел над Аней, угрожающе поскрипывая гусеницей и поигрывая колесами, как мышцами. Тетя Даша вспоминала своих собственных родителей и блокадный Ленинград.

А она, Аня, неблагодарная! Две руки, две ноги, а все ищет чего-то, кого-то; все спрашивает у мира: «Кто я, зачем здесь?» Пытается задавать вопросы и раздражается, не получив ответов.

«Куда уходит отец? Я ему что, теперь не нужна? Почему он оставляет меня у этой противной тети Даши, хотя она лет тридцать уже никакая не „тетя“, а ходячая мумия? Сколько времени еще нужно вот так терпеть, чтобы все вернулось на круги своя? Или что, уже не вернется?…»

Был еще один невысказанный вопрос, менее важный, но тоже повисший в воздухе нахмурившейся тучкой: «А велосипед-то куда можно сдать, чтобы меня им больше не попрекали?»

Потом, в один прекрасный день, отец пришел с работы и сказал, что в выходные они повеселятся. Это был День города, и погода обещала быть хорошей.

Тогда они и познакомились. Отец сиял от радости, представляя Ане свою двадцатидвухлетнюю подружку. «Молодая художница, очень перспективная, надеюсь, вы подружитесь».

Только ближе к концу прогулки он ненадолго отвел Аню в сторону, притворившись, что хочет купить ей мороженое и не знает, какое выбрать. Лера сидела на лавочке, чинно, как в школе благородных девиц, сложив ручки на коленочках и рассматривая мертвого голубя с кишками наружу.

– Ну как тебе Лера, понравилась?

Отец чуть вспотел, не зная, чего ожидать, – радости или неодобрения. На широком лбу выступили бисеринки пота, губы нервно задергались.

– Нормально… – начала было Аня, не в силах сказать ничего другого, чтобы не расстроить папу.

Еще пару бесконечных секунд в воздухе эхом стояло «нормально, мально, но…». Но это «но» отец как раз и не услышал, поэтому больше про Леру у Ани не спрашивал.

Интересно, сколько детей в мире за всю историю человечества пережили подобный неловкий разговор? Конечно, сначала ты улыбаешься сквозь зубы, пытаешься поддерживать беседу и говорить всякие вежливые вещи. Но есть что-то, что ни одному ребенку не под силу изменить: этот посторонний человек, каким бы чудесным он на первый взгляд ни казался, все равно его соперник. Даже если мачеха или отчим искренне хотят подружиться с очаровательным пухлощеким сорванцом, в реальности они все равно готовы и будут бороться за любовь, внимание и место в чужих мыслях.

Лера же проявила свое истинное лицо очень быстро. Когда папа смотрел на нее, она улыбалась, строила милые рожицы, щурилась от восторга, как кошка, и ласкалась к нему, и шептала на ушко всякие приятности. Но стоило отцу отвернуться, как она тут же становилась мрачнее тучи и если и смотрела на будущую падчерицу, то с отвращением, с каким смотрят на ядовитых пауков: «Что это у нее – волосатые черные ножки? Какая мерзость! Пусть сидит в другой комнате!»

Когда стемнело настолько, что фоторамка осталась единственным источником света в комнате, позвонила Ирочка. Она болтала без умолку как ни в чем не бывало. Рассказывала, какие Тамара купила себе обалденные туфли («без каблуков, конечно, пусть ноги ломают глупые курицы вроде Алины из „В“!» – И с этим утверждением Аня была абсолютно согласна). Но и разговор о пустяках не помогал отвлечься от мыслей о существе, которое сейчас за стеной шлепает масляные краски на холст.

– Турбо, а я-то тебя видела сегодня с Белым и его подружкой перед школой! – внезапно вспомнила подруга. – Что, уже завела себе новую компанию?

В ее голосе слышалось нескрываемое раздражение, смешанное с любопытством, хотя по задумке это должно было прозвучать как шутливый подкол.

Аня сидела, нервно наматывая резинку для волос на указательный палец. Она даже думать не хотела о случившемся, тем более – обсуждать с Ирочкой.

– Так, ерунда. Я попыталась сломать шаблон.

Собеседница всполошилась:

– Давай выкладывай, какой шаблон?

– Ну, самый обычный, – нехотя ответила Аня. – Что девушки никогда первыми не подходят и не знакомятся, если им кто-то нравится.

– А тебе Белый что, нравится?

Молчание однозначно означало согласие.

– Ясно, – сказала Ирочка. – А проблема-то в чем?

– Проблема в том, что нельзя убедить кого-то, что ты ему нравишься, только потому, что он тебе нравится, – призналась Аня, хотя ни она сама, ни Ира так до конца логики и не поняли.

Потом они еще немного поговорили о том, какая же противная эта Алина, и какой же дурак этот Костя, и какие у Тамары все-таки классные новые туфли. По окончании разговора настроение у Ани было уже не такое паршивое.

Ночью ей снилось, что она рок-звезда. Каждый месяц она широким жестом отправляла мачехе толстые конверты, чтобы та не думала, что Аня такая уж неблагодарная свинья. И мачеха всегда приходила на ее концерты, занимала первый ряд и кричала всякие непристойности. Мелочь, а приятно.

На утро все повторилось: отец, сидящий на ее кровати, чудовище, расстроенное, что она не поела, бегство из квартиры. На лестничной площадке, миновав мусоропровод, Аня снова остановилась и прислушалась. На этот раз она не опоздала.

Костя спускался быстро и почему-то никогда не пользовался лифтом, даже когда направлялся наверх. А у него пятнадцатый этаж, между прочим. Но он преодолевал пролеты играючи, словно мячик, и прикоснуться к бетонной ступеньке было для него все равно что моргнуть.

Когда шаги парня начали стихать несколькими этажами ниже, Аня наконец решила выбраться из своего убежища перед лифтом, которое было отделено от лестничной площадки полупрозрачной дверью из мутного стекла. В аккуратном платьице с тщательно выглаженной плиссированной юбочкой, она спускалась медленно и не могла позволить себе беспечно перепрыгивать через три ступеньки (длины ног просто не хватило бы), но ей все равно было приятно осознавать, что она сейчас ступает по его следам.

Ане нравилось размышлять во время этого небольшого путешествия. Она любила представлять, как когда-нибудь они вместе с Костей будут рука об руку спускаться по этой лестнице. Он будет терпеливо сдерживать шаг, а она – всеми силами показывать, что идти быстро ей не так уж тяжело. Может, он даже понесет ее портфель. Это было бы неплохо, хотя и не обязательно. В конце концов, это всего лишь портфель, а не дамская сумка, и ни капли не умаляет мужского достоинства.

На седьмом этаже Аня не выдержала и остановилась. Она прислонилась к грязной стене («Нечаев – ЛОХ!» – причем почему-то капсом, как аббревиатура) и закрыла глаза.

Так больше не может продолжаться. Почему она, как сопливая дурочка, каждый день поджидает парня, который с ней даже разговаривать не хочет? Почему она чуть ли не целует песок, по которому он ходил (ну или лестницу, по которой он ступал), а он при виде ее отворачивается? Может, Аня ему вообще противна? Раньше эта мысль как-то не приходила ей в голову.

К тому времени, когда девушка добралась до заветного первого этажа, прошло уже минут десять, не меньше. Про себя Аня твердо решила с завтрашнего утра пользоваться лифтом, даже если это приведет к ожирению и она умрет в страшных муках. Не то что было тяжело – просто спуск оказался таким длинным, будто вел не на улицу, а прямиком в чертоги ада.

Однако, выходя из подъезда, она налетела на какую-то скалу, и скала грозно обернулась, явно не намереваясь посторониться:

– Ты вообще смотришь когда-нибудь, куда идешь?

Это был Костя.

Косте опять снился этот сон. Он стоит один посреди переполненной площади. Вокруг снуют туристы с фотокамерами и картами размером с персидский ковер, бизнесмены торопятся по своим делам, стайка подружек перелетает из одной кафешки в другую, и даже кошка с независимым видом проходит мимо. Поначалу все в порядке, но затем что-то начинает тревожить парня изнутри. Кажется, что в животе завелся какой-то паразит, который поедает внутренности, пытаясь прогрызть себе путь на свободу.

И Костя, и паразит одновременно начинают кричать. Один – от голода, другой – от страха.