Пленница дышала через раз. Сквозь музыку Верди в гостиной хозяин дома разговаривал громко, но сейчас хотелось приказать очень тихо. Так чтобы больше поняла, чем услышала:

– Открой рот.

Сжатая пружина нервов пленницы распрямилась. Она открыла рот и попыталась укусить Барона за палец. Он едва успел убрать его в сторону, но зубы почувствовал.

Маленькая дикарка! Упрямая и агрессивная.

Похититель немедленно взял её за горло и сдавал, чтобы перекрыть воздух. Пленница инстинктивно вцепилась в его руки. Если бы не рукава пиджака с рубашкой, расцарапала бы до крови.

– Тебе все мало, да? – прошипел ей на ухо. – Вижу, что Гена зря убрал веревки. Свободы ты не заслужила. Весь день проведешь связанная. На кровати. И если я по-прежнему буду замечать от тебя выпады, то к одному дню добавятся еще тринадцать. Пока Нелидов не вернется из отпуска и мы не получим образец его ДНК. Нравится перспектива?

Он разжал пальцы, чтобы она смогла вдохнуть и ответить. Кашляют после такого только в фильмах. Пленница смотрела с безумной смесью ярости и страха. Приоткрыла губы и шепнула:

– Нет.

Уже лучше, но до покорности, безопасной для её жизни, еще далеко. Барон не ждал рабского подчинения. Разумного вывода, что похитителей лучше не злить – вполне достаточно. А дальше можно говорить об условиях содержания. Более комфортных, чем ночь в веревках, почему нет?

Бежать ей просто некуда. Дом стоит посреди бывших фермерских угодий. До трассы пешком очень далеко, а из всего транспорта по пути может случайно встретиться только машина одного из соседей Барона. К слову, на лето все уехали отдыхать, он специально выяснил. Не так уж много домов в поселке заселены, большинство на стадии стройки.

Если пленница умудрится сбежать, то ночью, когда похитители будут спать. Тьма здесь абсолютная. Густая непроницаемая завеса без единого источника света. Бежать придется практически на ощупь и, не зная, куда идти. Когда она заблудится, тыкаясь в каждый строительный вагончик или сруб дома, Гена найдет её даже через несколько часов после побега. И вернет обратно.

Барону не хотелось думать, что с ней придется сделать. Проще не допустить побега. Постоянно связывать и сидеть рядом, контролируя каждый вздох – тупик. Их с Геной всего двое. Им нужно есть, спать, справлять нужду, а Барону желательно еще и бизнесом заниматься. В идеале пленница должна быть настолько запуганной, чтобы взгляд боялась поднять, но с дочерью Нелидова так уже не получится.

Держать её на снотворных и сильных транквилизаторах, как это делали с буйными пациентами психдиспансеров, он не хотел. Кратковременный эффект проблемы не решал и, вдобавок, создавал новые. Препараты разрушали психику, а заложницу еще возвращать нужно.

Упущена возможность завербовать Наталью в союзницы и действовать против её отца вместе. Каким бы не был монстром Нелидов, она смотрела на него, как на спасителя. Ждала, верила и готовилась броситься на шею со слезами.

Оставалось состояние: «Ни мира, ни войны». Игра в поддавки, уступки и постоянно довлеющая угроза наказания. То, что он собирался делать изначально, но до сих пор получалось только наказывать.

Барону хотелось покопаться в себе и понять – заводит его это или нет? Не должно. Раньше он не замечал за собой страсти причинять кому-то физическую боль. Моральные страдания – сколько угодно, но не порка с ремнем в руках. Местью он не смог насладиться, сорвалось сразу. Было что-то еще, заставляющее снова и снова разглядывать точеную фигуру пленницы. Гадать, какое белье Гена привез из бутика, жалеть, что губы искусаны, и поцелуи не будут приятными.

Желание взять её появлялось не в первый раз. Не по доброй воле после долгих месяцев ухаживаний, а насильно. Чтобы резать одежду и чувствовать, как бьется в руках. Все женщины сдавались в итоге, и насилие превращалось в грубую прелюдию. Им нравилось, они просили еще. Но Барону быстро надоедал спектакль для одной и той же зрительницы. Скучно становилось. Заветный миг слома воли происходил ровно один раз, а потом он искал другую жертву.

Ольга стала последней и самой упрямой. Директор пиар-агентства, с которым сотрудничал холдинг Барановского Андрея Александровича. Ухоженная и респектабельная блондинка слишком высоко ценила свободу и даже пару раз посмела вернуть его подарки. Больше подарков не было. Только планомерное и строго рассчитанное давление. Два месяца. Она сопротивлялась два месяца, а после бурного секса у Барона все внутри будто свернулось в точку. Исчезло. Он видеть её не хотел. Ольга пару раз звонила, унижалась, но ничего не добилась. Интерес угас безвозвратно.

Дочь Нелидова ждала та же участь, если он не остановится. Её протест подливал масла в огнь и раздувал почти остывшие угли. Особенно сегодня, когда чуть не укусила за палец.

Проклятая девка, он уже не хотел оставлять её одну на весь день. Всерьез думал, как взбесится Нелидов, если узнает, что его дочь не просто похитили, а насиловали две недели. Нет, этого нельзя допустить. Спектакля с ней не получится. Она не сдастся, послушно отыграв роль жертвы и набив себе цену, чтобы не выглядеть в глазах мужчины легкодоступной. Наталья слишком простая, искренняя и порывистая для подобных игр. Брыкаться будет в полную силу. Барон знал, что не сдержится. Уже по тому, как реагировал на неё сейчас, понял. Бессмысленно надеяться на здравый смысл и повторять себе: «Нельзя. Нелидов за насилие над дочерью убивать будет, а не выкуп платить». Даже у мести есть границы дозволенного. В ту бездну Барон не хотел падать.

А значит, он больше близко не подойдет к пленнице. Все общение через Гену и охрана только на его плечах. Барон справится. Давно не глупый юнец, чтобы воздержание длиной в две недели стало проблемой.

– Хорошо, – подвел он итог разыгравшейся недавно сцене и собственным мыслям. – Я буду следить за тобой по камерам. У тебя последний шанс помочь себе не загнуться в плену до результатов теста. Не потеряй его.

– Постараюсь, – выцедила сквозь зубы пленница и сверкнула взглядом.

Невозможная девица. Совершенно невыносимая.

Да, я – чемпион по косякам!

Гены не было всего несколько минут, но я успела поцапаться с Бароном до очередного наказания. Нет, ну кому понравится, когда пальцы в рот пихают? Ладно, чистые, ухоженные, с аккуратным маникюром, но я не лошадь и не рабыня на невольничьем рынке. Только их выбирают по зубам. Если гнилые, то товар порченный, покажите другую. Так, так. А можно всех посмотреть?

Он проституток давно не вызывал? По женскому телу соскучился? Господи, да какая нормальная и адекватная женщина с ним в одну постель ляжет? По нему же дурка плачет! Он только бить умеет и наказания придумывать. После бурной ночи на несчастной женщине живого места не останется.

Не то, чтобы я проституток жалела, скорее, пыталась голову забить ерундой. Замаскировать словесным мусором тот ужас, что я чувствовала рядом с хозяином дома. Я попеременно ощущала себя то голой, то грязной, то связанной и распятой перед ним. Не осталось ни одного сантиметра тела, которые бы он не успел рассмотреть и оценить. Словно я – скульптура в галерее, и он решал, стоит ли её покупать. Как будет смотреться в интерьере? Подойдет ли по цветовому решению, и не случится ли диссонанса с другими произведениями?

Его пустому и холодному дому я не подходила даже в дорогом платье. Не лезла ни в одну нишу для картин и не помещалась на пьедесталах для скульптур. Я живая, а он – мертвый. И все вокруг него умирало, отравленное ненавистью и злобой.

Гена держался еще. Заработал раздвоение личности и, как шут, менял маски. Безмозглая гора мышц для шефа, готовая выполнить любой приказ, не задавая вопросов. И хмурый, но где-то добрый охранник для меня. У него походка менялась, речь и даже жесты, когда на горизонте Барон появлялся. Да ему подумать достаточно было о шефе, и внутри что-то перещелкивало. Режим «садист» вкл. Режим «садист» выкл.