Он словно был таким же, как я, пленником, но вовремя научился жить по правилам Барона. Забавно, но я только сейчас заметила, что Гена с шефом не разговаривает. Совсем. Односложные ответы не в счет. «Да, шеф», – как отклик робота на команду, набранную с консоли. При этом он не боялся его, не сторонился и не испытывал вообще никаких эмоций кроме грусти.

Он тяжело вздохнул, когда услышал, что меня снова нужно связать. Перечить не стал. Никак больше не позволил себе выразить отношение, но я запомнила его вздох. Не ладилось между ними. Не было единодушия, как между верным слугой и мудрым хозяином. Что-то Гене активно не нравилось, но он ничего с этим не делал.

Неужели я виновата? Вернее, мое присутствие здесь? Вряд ли Барон с ним советовался, когда отдавал приказ на похищение. Хозяин дома вообще никого кроме себя не слышал, да и со своей головой были проблемы.

То он ненавидел дочь врага и за ремень хватался, то гладил пальцем по подбородку так нежно, что у меня голова кружилась. Я пила шампанское один раз и помнила ощущение лопающихся пузырьков на языке. Действительно игристое вино. Дерзкое, будоражащее…

«Возбуждающее», – крутилось в мыслях, но я пугалась их сильнее, чем Барона. Этого не может быть. Это просто стресс. Безумие, передающееся воздушно-капельным путем. Первые признаки Стокгольмского синдрома. Такого обидного и неприятного для жертвы. Тебя бьют, а ты любишь похитителя и хочешь еще.

Нет, это не моя история. Сейчас Гена потащит меня в темницу, я полежу в веревках, и все станет на свои места. Никаких пузырьков шампанского, никакой слабости в теле и ощущения чужого безумия. Черт, Барон заразен, он по-настоящему заразен. Мне уже смеяться хотелось, прыгать и напевать песенку Фрэкен Бок: «А ля-ля-ля-ля-ля, а я сошла с ума. Какая досада».

Конечно, досада. Две недели – это чертовски много. Если меня на второй день так разбирает, то, что будет к концу срока? Через неделю? Через три дня?

Нужно найти якорь. Опорную точку, за которую можно держаться, чтобы не поехать крышей. Пусть это будут картины в гостиной Барона. Они абстрактные, у них сложный сюжет, мысль и структура. Я хочу потеряться в их цветном лабиринте. Вернее, спрятаться от той фигни, что только что произошла.

Сюрприз, конечно. Я собиралась бороться с похитителями, но не ждала, что придется сражаться еще и с собой. Подчиняться правилам ради выживания, давить вспышки ярости и медитировать на чужие картины. Я возьму себя в руки и придумаю, что делать. Я просто устала. Все тело болит и мешает мыслить не просто здраво, а хоть как-нибудь.

Гена отвел меня наверх, пыхтя за спиной и приказывая держаться у стены, когда он открывает двери. Связал не так туго, как вчера, и даже разрешил удобно улечься на кровати. Обстановка в комнате была еще одним раздражающим фактором. Я дома жила хуже, чем выглядела моя тюрьма. Да я бы только к концу института позволила бы себе так есть и так одеваться. И то упахавшись вусмерть. А здесь ничего делать не нужно. Лежи тихо, молчи в тряпочку и взгляд на хозяина не смей лишний раз поднимать. Это справедливо разве?

Почему я в кровь должна биться, чтобы иметь то, что у других есть просто так? Дом, еда, одежда. И не абы какое, а нормальное? Вот не надо рассказывать мне в интернете про тяжелый труд олигархов. Как они героически сами себя сделали. Посмотрела бы я на Барона в нашей деревне без его денег. За две недели бы спился к чертовой матери от тоски. Максимум месяц протянул. А в своем доме он – господин, хозяин положения. Ненавижу! Мамочки, как же сильно я его ненавижу!

День тянулся долго. Я лежала в кровати и следила, как пятно солнечного света тянется по полу. Представляла, что Земля медленно вращается вокруг своей оси, подставляя Солнцу другой бок. Я могла сейчас заселяться в общагу и смеяться с девчонками-соседками над какой-нибудь ерундой. Гулять по столице, есть мороженное, гонять голубей. Чтобы, как в детстве, потом обнимать небо и смотреть на мир широко распахнутыми глазами. Я могла жить, а не существовать чьей-то игрушкой. Но, видимо, Барон в чем-то прав. Свободу еще нужно заслужить. Кто-то от голода подыхает, кто-то с онкологией мучается, а мне такое испытание досталось. И пора уже проходить этот квест.

Гена зашел в комнату, перед этим деликатно постучав в дверь. Ага, я тут раздеться успела связанная и трусы подтягивала. Чего застеснялся-то?

– Спишь? – тихо спросил он, появляясь в поле моего зрения. – Поговорить нужно.

Я, как могла, пожала плечами:

– Говори.

– Ты совсем дурная? – начал он с наезда. – Или есть шанс? Я по-китайски тебя просил не дергать шефа? Или на языке суахили с тобой общался?

Опачки, какие познания у амбала. Китайский, суахили. Еще есть хинди и санскрит, они даже позабористее будут. Такую маску я на нем увидела впервые и растерялась. Над кривым носом Гены светились интеллектом очень серые глаза. И весь он был какой-то необычный. Развернул стул спинкой ко мне и уселся, как на лошадь верхом. Круглую голову подпер кулаком. Лекция будет долгой?

– Чего молчишь? – дернулся он.

– Я не тупая.

– Да неужели? А на спину твою располосованную посмотреть, так сомнения берут. Завязывай, Нелидова…

– Семенова, – поправила я. – В паспорте именно так написано.

– Хоть Голопупкина, мне насрать, – рявкнул он.

Ага, как же, иначе бы меня не похитили, но я благоразумно прикусила язык.

– Слушай, красавица, – вздохнул охранник, – ты в этом замесе крайняя левая малопричастная. Папу никогда не знала и все такое. А он у тебя дел натворил, на три пожизненных хватит. Думаешь, они с шефом бабки не поделили? Как бы ни так. За Нелидовым цепочка трупов тянется и на маленькое кладбище ведет. Церковный погост в твоей деревне обзавидуется. Ненависть шефа настолько высока, что ты из жертвы обстоятельств легко превратишься в козу отпущения.

Это я уже без подсказок поняла. Папа далеко, а я под рукой. Не получится с выкупом что-нибудь, на мне отыграются. Но угрозы я слышала постоянно, а сейчас Гена явно за чем-то другим пришел. Сделку собрался предложить? Заложнице?

– Ты жить-то вообще хочешь?

– Хочу, – ответила я через паузу, подозревая, что сейчас будет самое главное.

– А жрать нормально? В туалет ходить без конвоя?

Нет, не сделка, слишком мелкая подачка. Свободы он мне не предлагал. Значит, и требовать чего-то сверхъестественного не будет.

– Хочу.

– Тогда не выделывайся, – тихо ответил Гена. – Подыграй шефу. Изобрази гребаную покорную овцу. Я не прошу тебя родину продавать. И папаша тебе никто, чтобы за него тут жилы рвать и сдохнуть в конечном итоге.

Определенный смысл в его словах был. Гена даже великодушно пожалел мою гордость и предлагал притвориться, а не стать рабыней на самом деле. Все-таки сделка, но не слишком для меня выгодная. Скорее уж похитители освобождались от проблем. Быстро они задолбались. Я всего один раз пыталась сбежать. Впрочем, никто мне доверять ключи от дома не собирался. Просто послабление режима обещали.

– Ладно, – кивнула я, но взгляд Гены стал скептическим. – Хорошо, я не буду раздражать шефа выпадами и наездами.

– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – добавил охранник.

Черт, это уже давление. Так долго быть паинькой я точно не выдержу. Глупо обещать заранее невыполнимые вещи, но я наделась сбежать до того, как нервы лопнут. Мне нужна относительная свобода, Гена это знал, поэтому и завел разговор. А еще хорошие отношения с ним нужны. Чем черт не шутит, получится стать Миледи, которую отпустил из заточения её тюремщик.

– Ни сегодня, ни завтра, ни до последнего дня заточения, – послушно повторила я.

Гена коротко кивнул и достал смартфон из кармана. Я под запись должна повторить? Нет, номер набрал.

– Алло, шеф, она тут опять в туалет просится, – соврал охранник, – ага, ногами сучит. Можно её развязать? Вела себя тихо. Да, просто лежала и смотрела в одну точку. А накормить? Ну, я отдельно ничего не готовил. Думаю можно, если ноги связать. Да, шеф, понял.