Алекс, понимая всю бессмысленность происходящего, пытался убедить ученого в ложности выбора гориллы:

– Я думаю, профессор, что эффект после наших усилий будет минимальный. Имея свои, достаточно развитые мозги, чужие нейроны не смогут эффективно работать. Просто все места заняты и их усилия сойдут на нет. Это всего лишь мои предположения, не более.

– Да, это возможно, друг мой, но я не такой пессимист, как вы. Обезьяна освоит французский язык, это как минимум. А как максимум… не знаю, может быть на Луну полетит? – парировал профессор и восторженно откинул правую руку вперед и вверх.

– А как максимум, уважаемый учитель, мы получим агрессивного субъекта, понявшего, что он в клетке, а не на воле. Тогда он даст нам всем прикурить. Как говорят русские, покажет, где раки зимуют! Захочет жениться и запросит паспорт и льготы подопытного человека. Ха! Как вам?

– Бросьте, Алекс, такого не может быть! Давайте просто подождем. А что, можно и паспорт…

Прошло несколько дней. Разочарование Мамантео и академиков нашло отражение в журнале наблюдений:

«На второй день после операции наблюдается улучшение физической работоспособности и аппетита. Горилла-самец, по кличке Мартын, необычайно сексуально активен. Трогает и изучает свои гениталии и издает характерные звуки для привлечения самок.

Третий день. Яростное поведение, отказ от пищи. Горилла пытается сломать клетку. На человеческую речь реагирует агрессивно и свирепо. Показал академикам зад и кукиш.

Вечером на экстренном совещании мы приняли решение допустить к Мартыну самок. Иначе опасаемся его побега из клетки и трупов среди ученых института.

Четвертый день. Рано утром нам удалось перевести самца в большой вольер с пятью зрелыми самками. О боже, что тут началось! Мартын не реагирует на команды и уговоры людей. Он радостно трубит и ликует. Самец без устали удовлетворяет молодых самок.

Пятый день. Самца отсадили от самок с большим трудом, так как есть угроза их здоровью из-за необычайной половой активности подопытного.

Шестой день начался спокойно. Мартын стал много есть и спать.

Седьмой день. Не зафиксировано никакой разумной деятельности, самец крепко спит.

Восьмой день. Поведение ровное, все системы организма Мартына работают в спокойном ритме, точно, как до эксперимента. На картинки, буквы, людскую речь реагирует вяло. Считаем своим долгом прекратить данный биологический опыт в виду полного провала научных ожиданий».

Далее академики подписались. Поставил подпись и профессор Мамантео.

– Тьфу, дурак-горилла, что за мозги, дерево. Только и хватило ума на удовольствие и похоть! – ругал Мартына профессор и раздумывал над своей репутацией. – Надо повторить еще раз, но уже с самкой шимпанзе! А может я дурак? Алекс! – обратился Мамантео к молодому ученому. – А вы далеко пойдете, вы смогли все это безобразие предположить. Как вам это удалось?

– Интуиция, дорогой учитель. Но вы все равно гений! Я тоже считаю, что нужно повторять эксперимент, нельзя опускать руки…

– Да ну! Прекратите, я старый неудачник и запутавшийся олух.

– Нет, нет, дорогой профессор, я скоро докажу вам это!

В ответ Мамантео лишь горько усмехнулся.

Через три месяца профессор забросил «мозговой» проект и собрался в Африку изучать и ловить недавно обнаруженного морского крокодила, считавшегося вымершим миллионы лет назад. Алекса он звал с собой – молодой ученый отказался, сославшись на занятость и готовящийся сюрприз для учителя.

Профессор махнул рукой, покрутил пальцем у своего виска и уехал. Алекс оказался безработным и вернулся домой, в квартиру, которую ему оставили родители в городе Гавр. Но все это было не так важно. Дома его теперь ждал месье Пергоко – первый говорящий кот, которому на днях исполнился ровно год.

Прошло уже три месяца, как Алекс и его молодой кот жили в маленьком северном городе Гавре, который расположился в Нормандии, на берегу Атлантического океана. Этот город жил и дышал морем. Вся его сущность и авангардные бетонные дома были пропитаны солнцем и морским солоноватым ветром. Котенку новый город понравился.

– Вставай, поднимайся, доброе утро! Му-р, – промурлыкал кот, стянул одеяло с хозяина и ласково заурчал.

– Привет, кот, с добрым утром, разбойник.

Алекс потянулся, встал с кровати и пошел умываться.

– Мр-ря-м! Да! Ну что будем кушать? А? Мр-р…

– Да, дружок, есть действительно нечего. Ну не беда, сходи в порт, слопай пару сельдей. А к вечеру я что-нибудь придумаю. Слушай-ка, а после порта не мог бы ты прошвырнуться на научный конгресс. Очень интересно, что новенького открыли ученые светила. Мне любопытно.

– О! отличная мысль! Мр-ря! Послушаю, конечно, но ради этого пролезать мышью… Думаю, мне удастся нечто большее…

Кот стремительно вскочил на подоконник, прошмыгнул в форточку и выпрыгнул на улицу.

Коту нравилось в порту: чайки, море, корабли-красавцы, моряки – хулиганы и зазнайки. Здесь, на продуваемых пирсах, всегда праздник, совсем не так, как на пыльных и тихих улицах города. Огромное синее небо – полигон для молодых ветров и воздушных потоков. Корабли с белыми бортами и парусами, как огромные слоны трубят и гудят, возвещая о своем прибытии в порт. Их встречают дети и взрослые. Они кричат и машут флажками причаливающему пароходу или паруснику. Бородатый капитан на мостике и с трубкой во рту отдает честь всему порту.

«Если бы я был мальчиком, стал бы капитаном! – размышлял кот. – А может мне стать личным котом знаменитого пирата – морского разбойника? Брр! Нет, коты любят порт за совсем другие достоинства.»

Здесь, на рыбацких причалах, всегда пахло рыбой: свежей, только что выловленной лососью, камбалой и сельдью. Кот облизнулся и проглотил слюну. Он направился к рыболовным причалам, высматривая лодки или ботики со свежей рыбой. У старого пирса стоял ржавый рыболовный ботик. Биндюжники и рыбаки выгружают короба с живой рыбой прямо на пристань.

Кот принюхался: «У-мр-мя-м! Треска, семга, у-у-р, слюни проглотишь вместе с языком!»

Нахальные чайки – жирные и вечно голодные так и кружат над уловом, норовят схватить и утащить рыбу. Боцман, бородатый верзила, размахивает толстой бамбуковой палкой и ругается: «Ну! Кыш птерозавры! Обжоры, пошли вон! Ух-ма!» Но тщетно, голод – не тетка, и нескольким чайкам удается утащить по рыбине прямо из корзины.

– Ишь ты, профуры, сучары, а вот я вас щас достану!

«Хлесть, жиф», – боцман яростно лупит палкой по воздуху и все-таки попадает по одной из чаек. Рыба падает на палубу прямо под ноги боцману, а потом и в воду. Кот облизывается с досадой: «ушла рыбка». Огромный боцман не удерживает равновесия на скользком пирсе и летит в море вслед за семгой.

Внезапно кот заметил еще одну очень крупную чайку. Она летела медленно и тяжело с огромной, не меньше чем двухкилограммовой семгой. Конечно, урвала не по зубам.

– Вот-вот сядет для обеда, – подумал кот и оказался прав.

Пролетев метров сто, чайка приземлилась у старого заброшенного причала, неподалеку от ржавого корабля постройки прошлого века.

Кот стрелой бросился к старому причалу. Он совершил трехметровый прыжок над открытой водой и мягко приземлился у кучи оранжевых сетей и поплавков. Пока птица пыталась отдышаться, кот приблизился на несколько метров и замер: «Если она меня заметит, плакал мой завтрак и обед, нужно действовать молниеносно.»

Хищник притаился за скелетом старой лодки и следил за каждым движением птицы. Казалось, он чувствовал ее дыхание и пульс. Он стал ее тенью и страхом. Она же абсолютно не замечала присутствия врага. Когда чайка оторвала первый кусок рыбины и стала его заглатывать, задрав голову и закрыв глаза от наслаждения радости и прелести свежего мяса, кот прыгнул.