— Привет, — говорит, вытирая мокрые руки о фартук. Поворачивается ко мне всем телом:

— Ты голодна? Если нет, то я отложу тебе на потом.

Она позволит мне есть картошку? Что с ней не так сегодня?

С недоверием щурю веки, отступая назад, и женщина напряженно вздыхает:

— Вид у тебя уставший. Иди, отоспись, — говорит, взяв китайский салат в руки, и поворачивается к раковине, крутя его ручки.

Отворачиваюсь, покидая кухню, и останавливаюсь, опустив взгляд в пол. Мне не хочется думать о ней. Так что… Всё, хватит. Дергаю головой, делая один короткий шаг вперед, но вновь замираю, заглянув в гостиную. Отец сидит ко мне спиной в кресле, подпирая щеку ладонью, а другой рукой без остановки переключает каналы. Недолго слежу за этим процессом телевизионной деградации, и продолжаю идти. Но уже медленнее, ведь перед глазами вновь всё плывет в разные стороны.

***

Женщина спокойно моет салат. Относительно спокойно. Она неплохо держится, так что довольна тем, как встретила дочь в доме. Красивыми руками отрывает листья салата, начиная невольно напевать старую, давно знакомую мелодию, которая резко отрывает её от реальности, бросая в поток детских воспоминаний.

Тихие улицы. Уже довольно поздний час, будничный день, так что рабочий народ разбредается по домам, чтобы хорошенько отоспаться перед очередным трудовым днем. Переулки и площадки пустеют, в парках лишь темнота опустившейся на город ночи. В окнах гаснет яркий теплый свет. На дворе зимний ветер гоняет остатки сухой листвы. Серость можно разглядеть даже во мраке. Станция вокзала, которая в наши дни является заброшенной, тонет в полумраке. Поезда давно остановили свой ход, контролеры разошлись, а один единственный охранник и то спит в своей будке, хотя должен бродить, следить за порядком, ведь уже на тот момент станцию хотят закрыть для ремонта. Опасно находится внутри, когда с потолка сыпется побелка, а поверхность белых колон трескается.

Они проходят незаметно. Молодая девушка, держащая юную девочку за ручку. Ей на вид лет пять-шесть, не больше. Темные, прямые волосы, подстриженные в домашних условиях в подобие каре, давно не стиранное платье с воротничком, потертые на носках туфельки. На ней нет теплой кофты или куртки, поэтому впалые щеки покрываются румянцем от холода. Девушка рядом выглядит не лучше. Она вымотана, устала, лишена каких-либо физических и моральных сил для продолжения борьбы. Проходят в самую глубь станции. Скамьи стоят в ряд, медленно покрываясь пылью. Девушка сажает ребенка на одну из них, опускаясь на корточки напротив, и поправляет тонкие локоны волос девочки, скрывая небольшой след от ожога сигареты на ее шее.

— Я пойду, куплю билет, жди меня, — произносит без эмоций, даже не смотрит в глаза своему ребенку, с таким же холодом на лице поднимается, крепче взявшись обеими руками за лямку сумки, что висит на плече. Отворачивается, поспешно зашагав вперед, по платформе. Девочка смотрит ей вслед большими глазками, а, когда силуэт матери нельзя разглядеть в темноте, прислушивается к стуку каблуков.

И совсем скоро ребенок остается в нерушимой тишине.

Все тело передергивает. Сознание само возвращает хозяйку, чтобы не дать той окончательно потеряться в глубинах своих мыслей, так что женщина расправляет плечи, продолжая отрывать листья и напевать колыбельную под нос.

***

Долгожданная пятница. Учебный день перед выходными, которыми вряд ли способен хоть один подросток насладиться. Но, несмотря на загруженность, обучающиеся явно с нетерпением ждут конца последнего урока. Это написано на их лицах. Таких радостных и беззаботных. Они хорошо напоминают Харпер о том, что она не живет в отдельном мире, где каждый встречный сталкивается с теми же проблемами, что и она. Нет. Люди разные. Судьба разная. И быть «непонятым» нормально. Остаться в одиночестве — нормально. Девушка понимает это, поэтому не испытывает ни зависти к чужому счастью, ни злости из-за своей отрешенности от класса. Харпер шагает спокойно по коридору, шаркая кедами по полу, и останавливается у своего шкафчика, открывая замок. Вынимает учебник по экономике, после чего с такой же пустотой во взгляде закрывает дверцу, не обращая внимания на толчок, полученный плечом пробегающими мимо парнями и девушками. Это нормально.

Прижимает учебник к груди, не поправляя сползающий ремень рюкзака, и шагает дальше, не здороваясь в ответ со старостами из параллели, что, конечно, воспринимается ими, как неуважение. Так Харпер и не скрывает этого. Она не заинтересована ими. И уважать подростков не за что. Так? Так.

Смотрит на наручные часы, всё ещё боясь резких движений. Она может ненадолго потерять равновесие, но чувствует себя лучше. Определенно. Тяжесть из головы ушла. Оно больше не царапает горло, правда, Харпер ещё чувствует его в груди, мешающего дышать. Поднимает голову, слыша знакомые голоса, и взгляд останавливает на парнях, которые замечают в толпе Причарда. И внешний вид того вынуждает Мэй внезапно притормозить. Она с внешней незаинтересованностью рассматривает его покалеченное лицо, покрытое синяками и ссадинами, его разбитую бровь, красный белок левого глаза. Он прячет руки с разбитыми костяшками в карманы куртки, которую обычно оставляет в гардеробе, когда ему путь преграждают так называемые друзья, которые начинают расспрашивать его. Причард никогда не появлялся в школе в таком виде, поэтому впервые ощутил на себе взгляды, которые значили немного иное, нежели какое-то приторное восхищение. Пенрисс пытается молча обойти парней и девушек, но те не дают ему уйти без ответов. Неужели некоторые люди не способны понять молчания других. Видно, что Причард совершенно не настроен на разговор. Местный весельчак, золотой мальчик, король вечеринок, любимец девушек. Потрясающе. Сейчас он просто готов провалиться сквозь пол, оказаться в чертовом Аду, лишь бы избавиться от этих взглядов. Парень проглатывает вздох, повторяя попытку обойти друзей, но те не сдаются, начиная шутить на тему синяков Пенрисса. Самая большая ошибка не знающих. Причард крепче сжимает ладони в карманах куртки, прикусывая губу до боли, отчего, конечно, морщится, с ужасом понимая, что горечь во рту становится сильнее. Нет. Только, черт, не это. Не здесь, ясно?

Прикосновение к локтю, движение, заставляющее вынуть ладонь из кармана. Причард боится даже бросить взгляд в сторону той, от которой должен держаться подальше, пока Харпер гордо поднимает голову, пальцами крепче обхватив запястье парня, который делает вдох, проглотив его с болью в глотке.

— Эй, привет, Харпер, — один из парней одобрительно поглядывает на Причарда, а тот лишь отводит взгляд в сторону, не в силах предугадать, что она собирается делать. Неужели, придумала, как опозорить его? Черт, ему нужно уходить.

Но Харпер просто закатывает глаза. Тянет Причарда за собой, пихая людей плечом, и Пенрисс не оглядывается на пошлые шутки друзей, которые касаются «половой жизни теперешних мистер и миссис Пенрисс».

Харпер не чувствует, что делает что-то особенно. Она даже не считает, что её действия являются странными. Она просто увидела загнанного в моральные рамки человека. И просто вытащила его оттуда. Разве, она сама не попадала в такие? Попадала, поэтому ей знакомо это ощущение ловушки.

Людей, которые могут понять твои чувства, не так много, верно?

Но это не значит, что вам стоит держаться вместе, так что как только Харпер отпустит его запястье, она забудет о том, что сделала, чтобы не чувствовать себя жалкой.

Тащит Причарда по коридору, гордая походка, поднятая голова, расправленные плечи. Молодец, будь собой, Харпер.

Стоп, и куда только что делась эта самая настоящая Харпер? Она не может проигнорировать идущих навстречу парней, один из которых много говорит, явно жалуясь на свою отметку по литературе, ведь в это сочинение, цитируем, «я вложил всю свою блядскую душу». Дилан усмехается, не в силах игнорировать попытки Дейва рассмешить его, и поправляет ремни рюкзака, бросив взгляд на девушку с вьющимися волосами, которая тут же разрывает зрительный контакт, ускорившись, и опускает голову ниже, с напряжением хмуря брови.