Отец проверяет свое внешнее состояние, вертясь перед зеркалом, и поправляет галстук, который завязывает ему мать, после чего берет кожаный чемодан, спрашивая:

— Ты готова?

Приоткрываю рот, оглядывая себя, и опускаю взгляд на бежевые туфли на каблуках, что стоят у стены. Новые. Совсем. Откашливаюсь, натянув улыбку, и киваю, не собираясь впутывать отца в мое непонимание с матерью:

— Да, — обуваюсь, становясь на несколько сантиметров выше, из-за чего сразу же теряю равновесие. Что ж, уроки элегантности от матери мне бы не помешали. Беру кожаную сумку, проходя мимо зеркала, и смотрю в него, повторно вздохнув. Отец берет ключи, открывая дверь, и ждет, пока я покину дом, выйдя на крыльцо, и закрывает на замок, улыбаясь:

— Сегодня хорошая погода, — незначительная беседа официально начата. Я поднимаю голову, щурясь от яркого света. Небо бледно-голубое, солнце висит не так высоко, да и жар несильный. Легкий ветер проникает под ткань блузки — и это хорошо. Мне нравится прохлада.

Но этой ночью было куда холоднее.

— Согласна, — идем к машине.

— Думаю, сегодня вечером приеду пораньше и, пока нет мамы, мы сможем поесть пиццу, — может показаться, что мы самая обычная семья, но… Опять это «но», не дающее мне покоя. Даже за собственными мыслями мне стоит следить и никогда не терять бдительность, чтобы не надумать лишнего.

За окном мелькают знакомые улицы, здания, жилые дома, спешащие люди, выражение лиц которых меня не напрягает. Могу смело заявить, что им в глаза не пытаюсь смотреть. Мне не нравится поддерживать зрительный контакт с кем-то, ощущение такое, словно, если ты смотришь кому-то в глаза, то он видит тебя насквозь. Подобный контакт — самое интимное, что может происходить между людьми.

— Пап, — начинаю разговор, так что мужчине приходится приглушить музыку в салоне:

— Да, Харпер? — не отводит взгляда от дороги, боясь пропустить нужный поворот. Я ерзаю на сидении, ведь юбка сильно сжимает бедра. Жутко неудобно.

— Может, поговорить с мамой?

— Насчет? — напряжение слышно в его голосе, и это простительно.

— Я вполне способна сама ездить в школу, — говорю очевидное, а отец лишь хмурится:

— Мать просто беспокоится за тебя. По улице бродят разные люди, кто знает, на кого тебе «посчастливится» наткнуться, — отвечает таким уверенным голосом, будто это настолько очевидно, что мне должно быть стыдно за заданный вопрос. Но я ощущаю лишь разочарование, поэтому вновь смотрю в окно, пока отец делает музыку громче, подпевая. Хочется опустить оконное стекло, чтобы впустить в салон, в котором пахнет всё теми же яблоками, свежего воздуха, но мать запрещает это делать. Во-первых, у меня слабый организм, так что я быстро заболеваю, а во-вторых — испортится прическа. Всё ясно, как день. И от этой «ясности» я устаю.

Подъезжаем к воротам школы. Толпы учеников стремятся потоком внутрь на опрятную территорию, я пока не могу слышать их голоса, но, если честно, мне охота поскорее выйти из салона, чтобы окунуться, исчезнуть в созданном людьми и городом шуме. Так что не тяну резину, отстегиваясь:

— Пока, пап.

— Удачи, милая, — отец одаривает меня улыбкой, так что покидаю салон, с наслаждением встречая ветер, бьющий мне в лицо с особой силой. Держу сумку в руке, быстро направляясь к воротам, теряюсь среди толпы людей, не оборачиваясь на машину отца. Каблуки громко стучат, привлекая внимание подростков, но они быстро отвлекаются, продолжая разговаривать с друзьями. Гордо держу голову и осанку, сворачивая к зданию школы, и не смотрю по сторонам, изредка опуская взгляд на наручные часы. Нужно успеть в учительскую за журналом, а также узнать, есть ли какие изменения на сегодня.

— Доброе утро, Харпер, — с улыбкой говорит девушка — староста из параллельного класса, и я отвечаю улыбкой, но в глаза ей не смотрю, поднимаясь по бетонным ступенькам вверх к дверям школы.

Коридоры полны людей, и мне это нравится. Я чувствую себя свободнее в таких местах, где меня не видно. Иду вперед и не закатываю глаза, когда мимо меня в туалетную комнату проскакивают две девушки из моего класса:

— Приветик, Бэйб*, — они хихикают, и я вновь киваю головой. Это прозвище необидное. И у них есть причины называть меня так. К слову, я вообще удивлена, что такие, как они, додумались до такой мелочи.

Направляюсь к двери учительского кабинета, чувствуя, как ноги начинают ныть. Что ж, представляю, какой я вернусь домой. Отхожу к стене, чтобы не сталкиваться с людьми, и вновь смотрю на наручные часы, подняв голову. Взглядом упираюсь в компанию парней, что говорят громче всех. Неудивительно. Проблемная шайка из моего класса, из-за которых у меня вечные неприятности, поскольку я староста. Хотя, понятия не имею, как такая, как я, может повлиять на них. Бред. Не сутулюсь, продолжая идти, взглядом изучаю нарушителей моего спокойствия, которые, по всей видимости, спешат в уборную, чтобы покурить. Мне неясно странное чувство дискомфорта, загоревшееся в груди, но я останавливаю свое внимание на парне, который слегка спускает с головы капюшон темной кофты, но не снимает полностью. Он идет с ними, держа руки в карманах, и иногда улыбается, окидывая их взглядом, после чего, не скрывая от проходящих мимо учителей, принимает сигарету у друга, зажав её между зубов. Медленно останавливаюсь и касаюсь дверной ручки пальцами, поправив выпавший на лицо локон темных волос. Дилан ОʼБрайен. Один из тех, кто портит школьное имущество, а потом смотрит на всех с таким видом, будто его это не касается. Что творится у таких, как он в голове?

Мне никогда не понять.

Темноволосый парень перебрасывается парой слов с другом по фамилии Фардж, имя которого я никак не могу запомнить, и распахивает дверь уборной, после чего туда за ним входит вся компания. Щурюсь, задумчиво простояв на месте ещё секунду, после чего открываю дверь, заходя в учительскую.

***

—…Боже, а он был явно не готов, — смех вновь заполняет кухню. Если моя мать ожидает гостей, то готовится к их приему она начинает за неделю, так что сегодняшний вечер не был чем-то удивительным. Я знала, что будет шумно, даже несмотря на то, что гости — это наши соседи. Семья Пенрисс, с которой моя мать желает быть наравне. Мужчина и женщина выглядят опрятно, и от постоянных мелькающих перед моими глазами костюмов у меня начинается головокружение. Порой так и охота лицезреть обычных людей в повседневной одежде. Своего рода релаксация, но нет.

Они пьют вино, и, если честно, я плохо понимаю, что здесь делаю. Я уже и алкоголь разливала им в бокалы, и говорила о своих успехах в школе, когда то требовалось, и поддерживала заумный разговор — делала всё так, как учила мать, и на часах уже десять вечера, а всем нам завтра рано вставать. Если честно, мои ноги болят. Мне охота спать и наконец снять с себя эти каблуки, эту блузку, юбку, от пояса которой у меня на животе останется след.

Подношу стакан с томатным соком к губам, игнорируя мое полное отвращение ко всем овощным сокам, и поглядываю на гостей, что сидят напротив нас, улыбаясь и поддерживая шумную беседу с моими родителями. Удивительно, сколько может быть шума от такого небольшого количества людей в одном помещении. Поворачиваю голову, краем глаза наблюдая за родными, которые явно разделяют «веселье», демонстрируя тот факт, что они такие же, как и гости. Слишком многое для таких людей значит положение в обществе. Думаю, это хорошо, если люди хотят жить в достатке и быть «своими» среди таких, как Пенрисс. Надеюсь, ближе к двадцати я начну разделять желания и стремления родителей. А пока мне остается только молчать. Улыбаюсь миссис Пенрисс, которая внезапно взглянула на меня, так же одарив улыбкой.

Боже.

К одиннадцати гости, наконец, покидают наш дом, и я снимаю каблуки, изнемогая от желания начать массировать стопы, но нужно для начала помыть ноги, а то мать опять начнет говорить, что подобное некультурно. Порой я задумываюсь, а что вообще «культурно» в нашем доме? Это же мой дом, место, в котором я живу. Мне должно быть комфортно в его стенах, но мне не дозволено даже бродить по нему в пижаме.