— Темза — это…

— Река. Знаю, — фыркает Мэй, обернувшись, чтобы гордым взглядом окинуть, правда гордость куда-то улетучивается, при виде усталой ухмылки. Парень продолжает потирать свое плечо, объясняя:

— Так вот, во время небольшого землетрясения дорога осела. Тоннель соединял один берег с другим, а теперь тот конец тоннеля полностью под водой.

— Обвалился? — Харпер уточняет, чувствуя, как уровень воды уже достигает её голени, но она не останавливается. Привыкает к холоду, лишь сжимая бледнеющие губы.

— Нет, скорее из-за сдвига земной коры уровень воды поднялся, — догадывается ОʼБрайен, при этом отводя взгляд в сторону, окуная себя в раздумья, чем привлекает внимание девушки, которая опять оглядывается, встряхнув вьющимися волосами, и с каким-то еле заметным в этой темноте интересом смотрит на Дилана, хмыкнув:

— А ты оказывается не такой пень, каким кажешься.

Парень только убирает ухмылку с лица, принимая прежнее равнодушие, как естественное проявление своих эмоций, и пускает пар изо рта, осматриваясь. Мэй медленно перебирает ногами, вода касается колен, и ей это нравится. Нравится, что впереди эта странная непроглядная темнота, нравится, что она ничего не видит. Это приятно для глаз. Быть во мраке.

Ночь, словно дом.

Девушка вздыхает, складывая руки на груди, и останавливается, смотря перед собой. Прислушивается к шуму воды, улавливая ещё один, тихий звук. Ветер продолжает греметь, бросая сухую листву из стороны в сторону, но ему не скрыть эхо, рождающего в груди всё то же знакомое напряжение.

Харпер делает короткий шаг вперед, щуря веки, и глотает воду во рту, шепнув, без надежды на отклик со стороны:

— Ты слышишь?

— Что? — да, странно, но Дилан отвечает, пнув ногой камень. Может, всё дело в его состоянии сейчас или в том, что вокруг темно, а в ночное время всё происходящее кажется нереальным, но ему вовсе не в тягость открывать рот, чтобы переспросить.

— Ты не слышишь, — Харпер повторно вздыхает, сильнее впивая ноготки в кожу плеч. Она говорит тихо, шепчет, зная, что так оно и есть. Дилан ОʼБрайен не может услышать этого плача. Детского, еле слышного.

Мэй Харпер слышит его.

И это завораживает.

— Я в машину, — таким образом парень намекает, что ему охота поскорее попасть домой, но девушка лишь кивает, говоря:

— Если холодно, включи печку, — еле шевелит губами, делая ещё один осторожный шаг в темноту.

ОʼБрайен молча разворачивается, быстро возвращаясь в теплый салон, устраивается на сидении, с наслаждением понимая, что может прекратить держать себя за плечо, но всё равно стоит какое-то время обойтись без резких движений. Парень затылком опирается на сидение, взглядом упираясь в потолок, и сидит в таком положении какое-то время, после чего выдыхает, растирая веки. Смотрит в темный тоннель, еле различая силуэт девушки, которая продолжает стоять на месте. Что её могло привлечь?

От скуки Дилан хочет курить. Вынимает пачку сигарет, начиная хлопать ладонями по карманам. Закатывает глаза. Да. Зажигалки нет. Осматривается, видя бардачок, и, не смущаясь, тянется к нему, открывая в надежде, что кто-нибудь из идеальной семейки Харпер грешит с курением.

И да. Находит зажигалку, с виду дорогую. Берет, поджигая кончик сигареты, и сразу же втягивает никотин, дернувшись от легкого головокружения. Тянет руку, чтобы бросить зажигалку обратно, но останавливается, пальцами касаясь мятых бумажных листов.

Кто просит его делать это?

Неясно, что именно привлекает его внимание. Может, он просто не думает, что такие «идеальные» люди, как представители семейки Харпер, могут мусорить в такой дорогой машине, поэтому парень вынимает бумажку, уверяя себя заранее, что это, небось, чек с покупки машины. Интересно, сколько такая стоит?

На одной стороне лишь несколько слов, написанных ручкой, и парню лень приглядываться, чтобы разобрать почерк, поэтому он сразу переворачивает, взглянув на фотографию. Черт, прогадал. На старом снимке запечатлены трое человек. Ну, Дилан думает, что их трое. Видит женщину, мужчину, а в руках у них сверток ткани, из-под которой видно личико малыша. ОʼБрайен зажимает сигарету между зубов, вновь переворачивая снимок другой стороной, и подносит к лицу, разбирая корявые буквы.

«Нашему мальчику уже…» — дальше не понять.

Парень хмурит брови, взглянув в бардачок. Ещё пара таких же мятых, скомканных и сложенных пополам листов. Некоторые из них реально оказываются чеками, но ещё несколько являются фотографиями.

«Наш мальчик, наконец, открывает глазки».

«Прекрасный день: мой любимый муж, я и то, ради чего стоит жить — улыбка моего мальчика».

«Наш мальчик принимает ванну»

Наш мальчик, наш мальчик, наш мальчик.

Не единой фотографии с «нашей девочкой».

Глава 17.

Одни

Темнота не сходит, она не дает рассвету царствовать в полной мере. Мрачная дорога, холодный воздух, неприветливый гудящий в ушах ветер. Сопровождающий тихий шепот природы, которая уже прогибается под давлением ночи, что поглощает реальный человеческий мир, поселяясь с морозом в организме каждого, кто является существом, состоящим из темноты. Люди, которые живут в ночи.

В салоне автомобиля висит неприятное молчание вот уже целых полтора часа, пока Харпер пытается разобраться с дорогой самостоятельно. Кажется, ОʼБрайена совсем не волнует происходящее вокруг. Он чересчур погружен в себя, оценивает свои мысли, свое состояние, чтобы окончательно убедиться в собственном бреде. Принять тот факт, что он какое-то время назад думал только об одном человеке, тяжело, особенно таким, как Дилан. Поэтому сейчас все его мысли направлены на себя. На понимание того, что через несколько часов наступит утро, и всё вернется на свои места. Его одолевает раздражение, ведь Харпер в очередной раз помогает ему, а ОʼБрайен терпеть не может чувствовать себя должником. Разница лишь в том, что на этот раз парень испытывает раздражение по отношению к себе, а не к девушке. Быть может, он поступает, как она? Прекращает винить в своих проблемах других? Или нет. А, может, делает это бессознательно? Одному Богу известно, что творится в голове человека, не видящего света в дневное время. Существуют такие личности. И дело даже не в особенностях их организма, не в мыслях, которыми они окружают себя. Это способность создавать индивидуальное видение мира. И многие этого не могут понять. Другие, что мыслят иначе. Так что такие, как ОʼБрайен часто сталкиваются с непониманием.

И каков сейчас его взгляд? Какие чувства отражает его лицо?

Никакие. Подобное выражение люди вокруг нередко путают с угрожающим. Как-то раз, сидя в парке на лавке с банкой пива, Дилан засмотрелся на одного ребенка, который качался на качелях, стоя. Единственная мысль на тот момент в голове парня: «Этот мелкий может упасть». Но женщина, мать ребенка, восприняла всё иначе. Она вызвала полицию. Чертову полицию. И тогда парень окончательно осознал, что люди судят по внешности. И Дилан поступает таким же образом. Он судит Харпер по внешности, в то время как она делает иначе.

Молчание может показаться криком. Особенно в такой напряженной тишине.

Парню приходится открывать рот, когда они добираются до Лондона:

— Высади меня здесь, — кивает на автобусную остановку, но машина минует её, заставив Дилана зло прикусить часть нижней губы.

— Где ты живешь? — Мэй остается невозмутимой внешне, поэтому мат со стороны парня воспринимает спокойным кивком. — Я сбила тебя, так что я обязана…

— Ты мне ничего на хер не должна, — ему хочется кричать, но глотка болит. Простудился? Действительно, помощь со стороны других обязывает тебя к ответу. А ОʼБрайен не привык «отвечать» добром на добро.

— Останови здесь, — и вновь ругается, но уже громче вдохнув, ведь девушка опять игнорирует, качая головой:

— Ты не в том положении, чтобы ставить условия и указывать мне, что делать, — твердо заявляет, с такой же непоколебимостью поворачивая голову и смотря Дилану в глаза, на что тот отворачивает голову в сторону, собирая все скопившееся в своем организме, чтобы выплеснуть на девку: неудачи дома, оплошности на «работе», очередное увечье Дейву, проклятые одноклассники… Собирает. Всё. В одну кучу, и…