— Спасибо.

Дейв опять молча кивает головой, опускает ее, желая обойти девушку, но та прикусывает губу, протянув свою костлявую руку. Ощущение такое, будто она чем-то больна. Щеки впалые, нездоровый цвет лица скрыт под пудрой. Фардж нервно моргает, глотнув воды во рту, и вновь смотрит ей в глаза, когда девушка представляется:

— Лили.

И тут наступает момент морального разрушения. Фардж. Как ему поступить? В голове сплошное отрицание, но ладонь сама действует, касаясь тонких, теплых пальцев девушки.

— Дейв, — пожимает, окончательно потерявшись в ее больших глазах и светлой, такой чистой улыбке.

— Лили! — Голос женщины с крыльца вынуждает парня грубо отпустить руку девушки, которая прекращает улыбаться. — Иди в дом! — ее мать готовится позвать мужа, чтобы тот надавал Фарджу по морде. Никто не смеет приставать к их дочери.

Дейв обходит Лили, а та идет к крыльцу, скованно держась, чтобы не оглянуться. Женщина на пороге сверлит взглядом парня, и тот просто не может сдержаться, поэтому оглядывается, идя спиной:

— У вашей дочери хорошая задница!

— Отброс!

Фардж ухмыляется, отворачиваясь, а Лили смущенно улыбается, опустив голову, и переступает порог своего дома.

От лица Дилана.

Кружка разбивается вдребезги. В одну секунду. Неосторожное движение. Сижу за столом минут пять, наблюдая за тем, как горячая жидкость растекается по темному паркету, не впитываясь. Блять. Растираю лицо ладонями, громко вдыхая, и откидываю голову, уставившись в потолок. В комнате светло из-за распахнутых окон. Холод с улицы проникает с особой наглостью, наводя меня на мрачные размышления. Дейву не пишу, не набираю сообщений. Каждый раз, когда выхожу из себя, ему достается. Не хочу ебать ему мозги в выходные дни. Пальцы переплетаю в замок, давя ладонями на макушку, и опускаю голову, повторно взглянув на разбитую кружку. Дерьмо. Встаю со стула, роясь в карманах джинсов. Шаркаю ногами по полу, щупая пальцами пачку сигарет, несколько пакетиков с травой, которые мне никак не удается опустошить из-за чертовой занятости в те дни, когда мне это особо необходимо. Лениво вставляю ключ в замочную скважину, поворачивая, и выхожу в теплый коридор, заперев дверь за собой. Атмосфера вмиг меняется. За стенами моей комнаты царит какое-то непонятное мне умиротворение, семейный уют, что так хранит моя мать. Порой она кажется мне настолько жалкой, но это всего лишь мое мнение, она ведь многое не знает. Живет в неведении, и пускай так будет продолжаться. Она не выдержит правды. Для подобной ноши существуют такие люди, как я, которые умеют молчать, чтобы защитить спокойствие других. Вперед по коридору к лестнице, что спускается на первый этаж дома, сделанного в светлых тонах. Моя мать обожает, когда повсюду висят зеркала. Она большую часть времени проводит дома, так что это помогает ей чувствовать вокруг себя больше пространства, чем есть на самом деле. Да, моя мать самой себе внушает ложь. Спускаюсь и уже могу слышать знакомые голоса. Один мужской голос вынуждает меня немного замедлить шаг, в одно мгновение вернуть себе то характерное для организма агрессивное состояние, от которого кожа рук покрывается мурашками. Чувствую аромат кофе, проглотив злость, и подхожу к порогу гостиной комнаты, настраиваясь на неприятное зрелище. И брови сами хмурятся при виде сидящих на диване и мило общающихся родителей с их старыми друзьями. Две знакомые замужние женщины со своими мужьями и один ублюдок, который своим присутствием рождает внутри меня ещё больше гнева.

Донтекю шутит — и все смеются. Моя мать поворачивает голову, прикрывая губы салфеткой, и улыбается мне:

— Наконец, встал? Я не успела предупредить, что у нас гости, — она с такой добротой смотрит на меня, что хочется либо накричать на неё, либо улыбнуться в ответ, но вместо всего перечисленного я остаюсь на месте с равнодушным выражением лица. — Присоединишься? У нас… — продолжает рассказывать о тех сладких вкусностях, что нам привезли гости, но я не люблю сладкое, и она это знает. Видимо, просто хочет, чтобы я принял участие хотя бы в чем-то, что связано с семьей. Долго. Слишком долго смотрю на Донтекю, краем глаза вижу, как мнется мой отец, обнимая мать за плечи. Учитель экономики поднимает бокал с вином, улыбаясь мне:

— Отсыпаешься, да? — ублюдок. Опускаю взгляд на Кая. Младший брат сидит на полу, рисуя возле журнального столика. Он слишком близко к Донтекю. Слишком. Тот при желании может коснуться его коленом. От осознания этого по спине бежит холод. Противный, ни с чем не сравнимый.

Игнорирую речь матери, щелкая пальцами. Это знак, и Кай реагирует на него, как дрессированная собака. Он поднимает голову, невинным взглядом находит меня, а мать замолкает, как и все гости, явно считая мое поведение некультурным и вовсе неправильным по отношению к брату. Хлопаю ладонью себе по бедру — и Кай вскакивает, взяв свои карандаши и листы альбома, бежит ко мне, выходя в коридор.

Присутствующие хранят молчание до тех пор, пока я не выхожу следом за братом, закрыв дверь гостиной, после чего начинается громкий шепот. Кай следует за мной на второй этаж, молчит, иногда пытается идти со мной в ногу, но мой шаг слишком большой для него, так что ему приходится хвататься за край моей футболки, чтобы успевать. Вновь открываю дверь, запускаю Кая первым, и по привычке оглядываюсь, словно кто-то может преследовать нас, после чего захожу внутрь, закрывая на замок. Ключ прячу обратно в карман джинсов, проходя к столу. Осколки приходится собрать руками. Оставляю себе пару порезов, перекладывая части кружки в ящик стола. Живу на настоящей свалке. Брат забирается на кровать, продолжая рисовать в альбоме, сам сажусь за стол, вытянув под ним ноги, и опускаю лицо в ладони, хорошенько сдавливая его пальцами.

— Дилан, — Кай рисует, обращаясь ко мне по имени. Не реагирую, продолжая дышать в ладони, поэтому он повторяет. — Дилан, — громко водит карандашом по листу. — Дилан. Дилан. Дилан, — повышает голос. У него есть эта странность. Кай считает, что если человек не отзывается, то его не слышат, даже если его собеседник находится с ним в одной комнате. — Дилан?

— Что? — сдаюсь, подняв голову, и ладонью провожу по волосам, уставившись в стену перед собой, что раньше была завешена фотографиями и наградами моих спортивных соревнований.

— А ты всех ненавидишь? — он произносит это без задней мысли, спокойно, словно спрашивает, как мне сегодня спалось, даже не поднимает на меня глаз, а вот я задумчиво оглядываюсь, уставившись на него. Не собираюсь давать ответ. Ему все равно не понять моей психологии. И, если честно, мне не хочется, чтобы Кай когда-нибудь смог понять, и тем более разделить мои взгляды на жизнь.

***

Чужая комната, покрытая пеленой мрака. Шторы задвинуты, замки на окнах поставлены много лет назад. Это принудительные меры предосторожности. Решетка, которая должна уберечь от побега пациента. Ремни на кроватях, сплошные баночки из-под лекарств, медицинские карточки, рецепты врачей. Все вещи разбросаны по помещению. Здесь не убираются уже какой год, так что пыль оседает на её коже. Лежит на боку, мокрые глаза вытирает дрожащими от охватившей тело судороги, смотрит перед собой, и окружающие её стены сдавливают. Отвратительные звуки, льющиеся со стороны стола, на котором стоит ноутбук, вынуждают прикрывать уши. Не слышать. Она не желает слышать саму себя. Её сознание тяжелеет, внутренности ноют, каждый орган дает знать о своей болячке по-особенному. Возникают трудности с дыханием из-за давления на грудную клетку. Усугубляется положение тем фактом, что девушка не в силах восстановить нормальный порядок мыслей. Ей мешают слезы, мешают эмоции, которые она пока не может отключить, чтобы подумать здраво. Как бы ей не хотелось, самой себе она помочь не сможет. Только не в данной ситуации.

За запертой дверью слышны голоса. Они исходят с первого этажа чужого дома. Визг и смех. Грохот. Начинает громко играть музыка. Девушка давится своими короткими вздохами, кусает ногти до крови, но не может остановиться. Шмыгает носом, чешет его, ведь повсюду витает раздражающая пыль.