Ничего.

Начинаю активно дышать.

Если моя мать не могла дозвониться до меня, то стала бы трезвонить на домашний и оставлять сообщения. Но этого нет. Выходит, она не звонила. Она не поняла, что я пропала. За эти недели. Она…

Опускаю руки, вскинув голову, и выдыхаю в потолок. Что-то в груди съеживается. Обида. Она вызывает тошноту, сводит мышцы рук. Вытираю слезы, уже не контролируя их поток. Всхлипываю. Тяжело стоять на ногах. Неприятное столкновение жара и холода в одном теле. Ладонью накрываю горячее от усталости и изнеможения лицо. Второй рукой опираюсь на край стола, чтобы осторожно сесть, но не на стул. Мне нужен холод. Холодный паркет. На него опускаюсь медленно, ведь не могу полностью проконтролировать свои движения. Жалко хнычу в ладонь. Наконец могу полностью отдаться своим чувствам и не быть осужденной за них.

Рыдаю. Да, открыто. Не боясь. Страшась только самой себя, своей слабости, тому, как сложно будет оправиться, прийти в себя. Мне казалось, я переживу. Казалось, не составит труда вернуться к обыденной жизни, но кошмары сводят меня с ума. И это ощущение. Даже сейчас мне с ужасом кажется, что кто-то смотрит на меня. Из темноты коридора. И мне страшно открывать глаза, страшно всматриваться, ведь какая-то безумная часть меня правда верит, что он там. Оливер. Он наслаждается моим отчаянием. И вот-вот выйдет из темноты, чтобы вырезать мои глаза и закопать меня в земле.

Я… Я не могу.

***

Не уехал далеко. Не смог. Откуда в нем эта злость?

Дилан припарковал автомобиль за углом. Парень немного раздраженно смотрит на руль, начав мять его пальцами, громко выдыхает, немного запрокинув голову, чтобы взглянуть на серое небо. Бред. Что на него нашло? С какого хера привязался к ней со своими вопросами? Он должен понимать, в каком она состоянии, так, в чем дело?

Просто ему не хочется, чтобы Харпер молчала.

Молчание — самое страшное, самое невыносимое, самое сильное оружие против О’Брайена. Он скрывает свои страхи, скрывает свое прошлое от других людей, чтобы не быть в их глазах слабым. Никогда не скажет ни матери, ни Харпер о том, что с ним сделал Донтекю, иначе тут же потеряет свой статус. Станет слабым.

Поэтому будет молчать.

А Мэй Харпер нельзя молчать. Она должна говорить. С ним. Черт, плевать, что собственные мысли сводят его с ума, заставляя нервно усмехаться и тереть лоб. Дерьмо, Дилан. Дейв прав. Пути назад нет. Ты пропал, если даже не можешь находиться рядом с этой… Как там он раньше называл Харпер? Сукой? Стервой? Шлюхой? О’Брайену уже не вспомнить. Сейчас в приоритете его спутанность. Парень не идиот. Он просто отрицает. Но понимает.

У него есть чувства к ней. У Дилана О’Брайена есть что-то к Мэй Харпер.

Никогда не признается. И не потому, что нельзя.

Потому что это, как минимум, странно. Это не для него. Правильно Донтекю начал смеяться над ним. Дилан не может быть таким, как все эти смазливые влюбленные уродцы. Он не знает, чего от парней ждут девушки. Он ни черта не знает. И не хочет. Наверное.

Быть может, это пустые попытки оправдаться перед собой.

О’Брайен опирается локтем на дверцу, продолжая нервно теребить волосы пальцами.

Он хотел остаться у неё, посидеть, хотя бы пару часов, чтобы понять, как она чувствует себя в одиночестве. У Дилана был опыт в этом. После того, как он вытащил Дейва, то оставил его дома одного, чтобы сходить за сигаретами, а когда вернулся, то обнаружил этого придурка, глотающего таблетки. Фардж не протянул и десяти минут в тишине. Мысли свели его с ума. И Дилан боится, что Мэй так же сломается.

Но Харпер вела себя слишком отрешенно. О’Брайен не привык делать что-то для кого-то, поэтому ему было тяжело побороть себя. Нет отдачи — нет и желания.

Блять, да кого ты обманываешь?! Чертово желание было. Но Мэй…

Что, блин, Мэй? Она не виновата. Это всё ты, О’Брайен.

— Да пошел ты… — он посылает себя шепотом, после чего трет губы пальцами, закатив глаза.

Черт.

В палате царит иная атмосфера. Кажется, настроение этих двоих не подвластно серой погоде. Она не испортит улыбку Лили Роуз, не заставит Дейва Фарджа прекратить смотреть на неё так, будто она — чертово чудо света. Дейв, не забывай дышать, ладно?

Девушка сидит на кровати, её тонкие ноги накрыты одеялом. Она не хочет видеть гипс, поэтому скрывает их, совсем не думая о том, что парня заботит её худоба в целом. Правда, о чем он может думать в данный момент? Только о том, как приятно наблюдать за тем, что она кушает. Лили выпивает йогурт со злаками. Пока ей нельзя твердую пищу. Дейв сидит на краю кровати, нервно проверяя телефон. Нет звонков от Дилана, сообщений об Оливере. Ничего. Это хорошо?

— Вы привезете Мэй завтра? Не хочу, чтобы она долго находилась одна, — Роуз закрывает крышкой йогурт, немного задержав на нем свой задумчивый взгляд.

— Ей вообще не стоило выписываться так рано, — Дейв тянет руку, забирая у девушки бутылочку, и Лили переводит на него сверкающие глаза, улыбаясь, правда обеспокоено:

— Я пыталась отговорить её, но она слишком упряма, — начинает поправлять одеяло, чтобы натянуть его на живот. Фардж усмехается, понимая, что в который раз сравнивает Дилана с Мэй. Два упрямых, но одновременно с этим не самых морально стойких людей. По крайней мере, в некоторых ситуациях они спокойно ломаются. А в иных выдают себя за рыцарей.

Дейв немного мнется, продолжая вертеть в руках питьевой йогурт, и откашливается, задав волнующий вопрос:

— Твоя мать всё ещё злится?

— Она больше рада, что я нашлась, но… Всё равно это дерьмо из неё не убрать, — Лили улыбается, вскинув голову, и двигается ближе к Фарджу, заметив его перемену в лице. Ей не хочется, чтобы он забивал свою голову тем, что думает ее мать. Роуз плевать. Сейчас она видит только человека, который спас её. Большего для уважения и не нужно.

— Вы в порядке? — девушка задает вопрос, и от него Дейв хмурит брови, немного озадаченно:

— Мы?

— Все эти дни вы только и делаете, что вертитесь здесь, но никто не спрашивал о вашем состоянии, — Лили наклоняет голову набок, внимательно изучая старые шрамы на запястье парня, который слишком часто забывает о них, поэтому спокойно снимает куртку. Роуз понимает, что не должна спрашивать об этом. Не сейчас.

— Так… — вновь смотрит ему в глаза, улыбаясь. — Как ты?

Фардж смотрит в ответ, немного щурясь, ведь правда думает над ответом, полагая, что нельзя говорить первое, что приходит на ум. Он чувствует себя… Хорошо. Ведь все закончилось.

Кажется, Дейв надолго уходит в себя, так как даже его взгляд немного опускается. Роуз моргает, с тревогой сглатывая, и двигается еще ближе, пытаясь перехватить пустой взгляд парня. Может, он и заявляет, что, наконец, высыпается, но его лицо говорит обратное. Лили знает. Фардж часто сидит в машине через дорогу от больницы, будто боится, что Оливер вновь объявится. С ним же не спит и Дилан.

Девушка терпит молчание. Но глаз не отводит. Правда, время идет, а реакции со стороны Фарджа никакой. Он слишком часто так «уходит» в себя, и один Бог знает, что творится в этот момент в его голове. Мать Роуз заявляет, что такие, как Дейв, не способны мыслить серьезно, но женщина ошибается. Ей не доводилось видеть такое выражение лица.

Лили не понимает, почему улыбается. Она хочет удобнее сесть, поэтому ставит руку на кровать, случайно задевая пальцы парня, который резко приходит в себя от прикосновения. Он дергает лицом, взглянув на Лили, и тут же растягивает губы в улыбку, ожидая, что девушка смущенно уберет ладонь. Но нет. Роуз продолжает пальцами гладить разбитые костяшки Фарджа. Уголки губ того опускаются, улыбка пропадает, ведь Лили хмуро рассматривает его раны, которые покрылись тонкой корочкой, что можно подковырнуть и спокойно выпустить кровь наружу. Роуз боится допустить это. Она не любит кровь. Поэтому гладит. Спокойно, осторожно, не надавливая. Мельком смотрит на Дейва, тут же смущенно опустив взгляд, скрывшись под легкой улыбкой.