Оборачиваюсь, взглянув на фотографии, что висят на противоположной стене. Медленно шаркаю к ним, щуря веки. Присматриваюсь, дрожащими пальцами касаясь поверхности стекла рамки. Снимаю пыль, слегка наклонив голову.

Девочка. Фото, видимо, из детского сада, на светлом фоне. Русые, вьющиеся волосы творят беспорядок на голове. Светло-зеленые глаза смотрят как-то странно. Вроде в объектив, но не на меня. Не чувствую, что взгляд у нее живой. Перевожу внимание на фотографии рядом. Все та же девочка. Лет пяти. Улыбается. Но взгляд на каждом снимке какой-то необычный. Мне сложно это объяснить. Ее голова постоянно немного опущена. Глаза словно стеклянные…

Стоп.

Подхожу ближе к фотографии, с которой ребенок смотрит на меня. Смотрю в ответ.

Неживые глаза.

Она слепа? Очень похоже на искусственные глазки.

Выдыхаю, пальцами прикрыв рот. Бедный ребенок. Вот почему она выходит за грани листа бумаги. Она просто не видит их. Подхожу к книжному шкафу, поражаясь количеству литературы именно научной. О природе и животных в большинстве. Также о звездах и планетах. На одной из полок лежит фотография, но без рамки. Просто пылится рядом с кружкой, которая стоит здесь лет шесть, а может больше. Оглядываюсь на коридор. Прислушиваюсь. Никого и ничего. Нервно облизываю губы, осторожно взяв в руки фотографию, и сдуваю с нее пыль, начав изучать взглядом: двое детей. Опять девочка, но уже обнимающая…

Внизу живота неприятно сжимается.

Оливер. Это точно он, хоть и ребенок. Его светлые глаза, его широкая, но пока еще не полная безумия улыбка. Он смотрит на меня, а у девочки косят глазки. Она держится за него, а он за нее. Сидят на лавке, видимо, в парке. Один Оливер щурится под ярким светом солнца, что подтверждает мою теорию о слепоте девочки.

Долго рассматриваю мальчика. Не верю, что это Оливер. Тот самый Оливер. Чертов больной психопат.

Иногда я забываю о том, что все мы были детьми. Я, Лили, Дилан, Дейв, Причард, Оливер. И что-то в нашей жизни пошло не так, отчего сейчас мы занимаем это самое место. Каждый из нас.

Что могло произойти с Оливером? Не верю, что у него просто с рождения был нездоровый интерес к изучению внутренностей живых существ. Не могу смириться с тем, что ребенок просто так отрезал животным части тела. Уверена, у него был самый обычный детский интерес, любознательность, но по какой-то причине это переросло в жуткое увлечение.

Переворачиваю фотографию. Красивым почерком написано: «Мия. 5 лет. Оливер. 7 лет. Гуляем в саду. Август 2003 год».

А чуть ниже корявыми буквами приписано: «Твинки».

Хмуро изучаю написанное. Судя по всему, «твинки» относится к Оливеру, так как написано под его именем. Что это значит?

Кладу фотографию на место, вновь возвращаясь к тем, что висят на стене. Снимаю одну, где вижу Оливера и Мию, вытаскиваю из рамки и поворачиваю, читая: «Твинки показывает Мие, как нужно держать карандаши (Март 2003)».

Поднимаю голову, задумчиво, уставившись на стену.

Твинки — это прозвище Оливера? Его так называли родители и сестра? В других обстоятельствах я бы осмелилась сказать, что это забавно. Но не сейчас.

Ведь чувствую, как начинает ныть висок головы. Пальцами сжимаю рамку, испустив вздох. Голова заметно дергается, когда краем глаза различаю фигуру на пороге комнаты.

Его взгляд пожирает. Я не могу противостоять тому ужасу, что он внушает мне одним своим тяжелым дыханием.

Дрожу. Губы приоткрываю, ведь не могу нормально дышать пылью. Молчание. Тишина. Психологическое давление. Оливер будто мыслями вскрывает мой череп. Опускаю напуганный взгляд на фотографию. Сглатываю. Сердце замирает.

Господи. Мне страшно. Мне до безумия страшно. И это не шутки. Это реальный ужас. Он сидит в груди. В животе. В ногах. В спине. Он везде. Во всем моем теле. Нет. Мое тело — это и есть ужас.

Оливер что-то держит в руке. Я вижу. Чувствую его злость.

Моргаю, немного приподняв взгляд.

Одну руку опускаю, медленно, осторожно ладонь поворачиваю в сторону, пальцами потянувшись к двери. Это безумие, но… Но мое тело само действует, ведь мозг старается сделать все, чтобы помочь мне.

— Твинки?.. — Шепчу. Тихо, но в таком молчании сказанное гремит в ушах. Пальцы дрожат, ведь реакции никакой, но не смотрю на Оливера. Его сестра была слепа. Она не могла смотреть в упор.

Цепенею, ведь парень шагает ко мне. Не с угрозой, а спокойно. Продолжаю тянуть руку. И не просто так. Почти на каждой фотографии, где он вместе с Мией, Оливер держит ее за руку. Видимо, он исполнял роль поводыря для сестры.

Молчу, сжав губы до бледноты, когда чувствую, как кожи запястья касается что-то холодное, острое. Нож. Кухонный нож. Моргаю, борясь со слезами, что готовы вырваться наружу. Оливер встает сбоку, скользит ножом выше, к моему плечу, немного проникая под ткань ночной рубашки в полоску. Судорога сводит с ума. Чувствую взгляд парня на себе. Он смотрит. Молчит. Водит острием по коже.

— Скажи им, что я не делал это, — наконец, слышу что-то, кроме ветра за окном. Боюсь пошевелиться, поэтому не реагирую на слова Оливера, который касается пальцами моей вытянутой ладони:

— Это был не я, — до ледяного напряжения знакомые моему сердцу слова. Невольно позволяю глазам увеличиться. Парень крепко сжимает мое запястье, хрипло говоря:

— Это был не я. Я не убивал тебя, — сверлит своим ненормальным взглядом мой висок. — Скажи им об этом, когда вы будете вместе.

Кто «мы»? Мия и его родители? Они все мертвы? Когда и как это случилось? Он их убил? Или это был несчастный случай? Сколько лет Оливер живет здесь один?

Это ненормально. Он путает меня с сестрой. Оливер точно серьезно болен, но это возможность подыграть.

Ощущаю, как острие ножа опускается к моему бедру. Оливер сжимает мое предплечье пальцами, удерживая на месте, когда ножом медленно надавливает мне на кожу. Сжимаю веки, стиснув зубы, чтобы терпеть. Эту боль. Чертову боль. Хорошо чувствую, все до мелочей.

Как острие пронзает слой.

Как рвется глубже, немного дернувшись вверх, чтобы распороть больше кожи.

Как начинает стекать по ноге первая капля крови.

Мычу, невольно перехватив второй рукой ладонь Оливера, пальцами которой он сжимает оружие. Рамка с фотографией падает на пол, разбиваясь. Дрожу, ведь парень останавливает свое действие. Переводит взгляд на осколки. Рвано дышу, со страхом смотря в пол.

Секунда.

И нож резко вонзается глубже, заставляя меня кричать от дикой и невыносимой боли.

— Стой! Хватит! — Не плачу, но слезы застывают в глазах. — Боже, прекрати! — Пытаюсь оттолкнуть парня от себя, но чем сильнее отбиваюсь, тем больнее.

Не думаю. Совершенно. Поэтому не жалею о том, что делаю дальше.

Поднимаю ладонь и даю Оливеру пощечину. Сильную. Шлепок. Эхо бьет по голове, ударяясь о стенки черепа. С ужасом смотрю на парня, который прекращает давить мне на бедро. Тяжело дышу.

Господи… Что я наделала?

Удар. Куда сильнее моего. Оливер размахивается, кулаком оставив след мне на щеке. Меня выворачивает. Не держусь на ногах, теряясь в пространстве, и падаю на пол, громко простонав от боли. Оливер не теряет времени. Он опускается, взяв меня за волосы, и переворачивает лицом к себе, грубо задирая рубашку. Ничего не говорит. Только громко дышит, пока я изо всех сил отпираюсь, в попытке освободиться.

Резкая боль.

Не сразу понимаю, что происходит.

Оливер оставляет порезы на моем животе. Он водит по коже острием ножа. Кровь вырывается наружу. Кричу, но больше от страха, и хватаю парня за руку, прося остановиться. Оливер свободной ладонью размазывает кровь по моему животу и груди, после чего бьет меня по щеке, оставляя красный след и на ней.

Внезапно касается ножом моего виска, вынуждая замереть в страхе. Смотрю на него. Прямо в глаза. И громко дышу, понимая, что еще немного и потеряю сознание. Оливер спокойно, без улыбки смотрит в ответ. И надавливает.

— Пожалуйста… — Шепчу, морщась. Крепко сжимаю запястье той руки, что управляет ножом. Парень медленно ведет острием вниз, скользит, давит, разрезая кожу.