А также исповедальное, написанное после ее смерти от родов и обращенное к Добродетели, олицетворявшей Божью волю:
Остаток радостей земных,
Дочь милую, кропя слезами,
В восторге нежных чувств моих
К тебе дрожащими руками
Подъемлю и молю: будь ей
И горем здесь и утешеньем,
Без счастья верным наслажденьем!
«К Добродетели» (1802).
4
Неоднократно говорилось об освоении нашими поэтами того времени античных и западноевропейских литературно-художественных форм. Кроме од и посланий (эпистол, писем) самыми распространенными и привлекательными тогда были басни (притчи), эпиграммы, эпитафии и надписи. Не остался в стороне от процесса освоения этих форм и Карамзин.
Правда, он пишет только две басни – «Соловей, галки и вороны» (1793) и «Филины и соловей, или Просвещение» (1803). Первая о том, что соловью нет места «в лесочке», где
…поселился
Хор галок и ворон. Они и день и ночь
Кричат, усталости не знают.
И слух людей (увы!) безжалостно терзают!
Что ж делать соловью? – Лететь подале прочь!
Жестокие врали и прозой и стихами!
Какому соловью петь можно вместе с вами?
Вторая о том, что света Просвещения боятся только филины и воры, кого устраивает «царство нощи», где им
…так мило жить
И сонных птиц давить
Во мраке тихой рощи.
Да,
Сказал им соловей, – не нравится вам свет:
Его боятся хищных взоры, –
потому, что
Злой мыслит о себе, а добрый обо всех;
Злой любит мрак густой, а добрый просвещенье.
К несчастью, должен я сказать вам в утешенье,
Что в самый ясный день
Для вас еще найдется тень!
Карамзин написал около 20 эпиграмм, с заглавиями и без, сатирических и прагматических, житейско-философских:
Ударил час – друзья, простите!
Иду – куда, вы знать хотите?
В стану покойников – зачем?
Спросить там, для чего мы здесь, друзья, живем!
«Прощание» (1795).
Любовь тогда лишь нам полезна,
Как с милой дружбою сходна;
А дружба лишь тогда любезна,
Когда с любовию равна.
«Любовь и дружба» (1797).
С печалью радость здесь едва ли не равна:
Надежда с первою, с другой боязнь дана.
«Печаль и радость» (1797).
Что наша жизнь? Роман. – Кто автор? Аноним.
Читаем по складам, смеемся, плачем… спим.
1797.
Что есть жизнь наша? – сказка.
А что любовь? – ее завязка;
Конец печальный иль смешной.
Родись, люби – и Бог с тобой.
1797.
Как беден человек! нам страсти – горе, мука;
Без страсти жизнь не жизнь, а скука:
Люби – и слезы проливай;
Покоен будь – и ввек зевай.
«Страсти и бесстрастие» (1797).
Что есть любить?
Тужить.
А равнодушным быть?
Не жить.
1799.
Я знаю, для чего Крадон твердит всегда,
Что свет наук есть зло: для вора свет беда.
1799.
Все мыслят жить, но не живут;
Не мысля умереть, умрут.
«Мыслят и не мыслят» (1799).
Мы видим счастья тень в мечтах земного света;
Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета.
«Тень и предмет» (1820).
Не сон ли жизнь и здешний свет?
Но тот, кто видит сон, – живет.
(1825).
К жанру эпитафии Карамзин обратился по просьбе «одной нежной матери», которая просила его «сочинить надгробную надпись для умершей двулетней дочери ее», и предложил ей на выбор пять эпитафий, из которых она, как он отметил, «выбрала последнюю»:
1
Небесная душа на небо возвратилась,
К источнику всего, в объятия Отца.
Пороком здесь она еще не омрачилась;
Невинностью своей пленяла все сердца.
2
И на земле она, как ангел улыбалась:
Что ж там, на небесах?
3
В объятиях земли покойся, милый прах!
Небесная душа, ликуй на небесах!
4
Едва блеснула в ней небесная душа,
И к солнцу всех миров поспешно возвратилась.
5
Покойся, милый прах, до радостного утра!
1792.
Затем Карамзин пишет просто эпитафию, безотносительно к какому-то реально жившему и почившему человеку:
