Открыл их вновь, тут же прищурив их от яркого солнца, прорезавшегося сквозь оконное стекло. Но на сей раз рядом никого не оказалось, а вместо мятно-чайного запаха вся постель пропиталась каким-то незнакомым. Хотя назвать его посторонним Энакин бы точно не рискнул.

Сев в кровати, юноша простонал и ничком рухнул обратно, сжав в объятиях подушку, уже не обращая внимания ни на что. Если вчера Скайуокер ложился спать в предболезненном состоянии, то к пробуждению он, несомненно, был уже болен. Притом, если бы Энакина спросили, где именно ему больно, он бы не ответил, поскольку болело, кажется, все и ничего одновременно. Мышцы, уже привыкшие к боли — спасибо чудесному тренеру в лице Кеноби — превратились, казалось, в одну сплошную вату, в животе неприятно ныло, а голова отзывалась странной тяжестью.

Хорошо, что тренировки сегодня не будет — Оби-Ван был занят тем, что обживался в новой квартире, а по собственной воле Энакин бы сейчас на улицу не вышел. Но если вечером он не появится в клубе, Асока сдерет с него три шкуры, и плевать она хотела на все уважительные причины. Ее группу впервые пригласили выступить в относительно известном (как минимум — расположенном не в подвале вроде тех, где им уже доводилось бывать) клубе, и даже пообещали что-то да заплатить, и Асока будет не Асока, если упустит свой шанс или позволит хоть чему-то пойти не по плану. Благо, что до вечера оставалось время, за которое Энакину предстояло оклематься если не полностью, то хотя бы до того состояния, когда он будет в силах держать в руках свою бас-гитару, поскольку сейчас он не был уверен даже в этом.

От завтрака Энакин отказался, ощутив подступающую тошноту от одного лишь запаха еды, но честно пообещав маме и самому себе, что поест чуть позже. Шми спорить не стала, поставив перед сыном чашку чая. Мятного чая с долькой лимона.

“Вот же черт”, - подумал Энакин, делая судорожный вдох, а после постаравшись как можно скорее влить в себя напиток.

- Эни… Как ты себя чувствуешь? - с осторожностью поинтересовалась Шми, и Энакин пришел к выводу, что должно быть, видок у него со вчерашнего же вечера еще тот.

- Как труп, - честно признался он матери, тут же улыбнувшись, дабы подбодрить ее: - Но до вечера планирую ожить.

- Не переживай, от этого никто еще не умирал, - усмехнулся Квай-Гон, помотав головой. - Максимум — пострадаешь пару дней, пока организм адаптируется.

- К чему адаптируется? О чем вы? - Энакин почесал затылок, глядя на то, как Квай-Гон со Шми обменялись растерянными взглядами.

- Видишь ли, Энакин… - начал было отчим, которому, кажется, непросто было подбирать слова. По крайней мере, Энакин ощутил атмосферу неловкости, повисшую на кухне. - Как правило, подобное происходит в восемнадцать, зачастую и в шестнадцать лет, поэтому тебя без особых сомнений отнесли к бетам, но вышло так, что твои омега-феромоны начали вырабатываться лишь сейчас. Такие задержки развития обычно случаются из-за стресса пережитого в раннем возрасте, к примеру, или…

Но Энакин уже не слушал. Ему хотелось верить в то, что это была шутка. Но к сожалению, это и впрямь была шутка — какая-то очень черная насмешка природы над ним самим. На десять “счастливых” обладателей подобного феромона приходилось всего трое парней, и меньше всего Энакин ожидал когда-то оказаться в их числе. Точнее говоря, у него не было и малейших оснований ожидать чего-то подобного: юноша жил, как самая обычная бета, и мало, чем отличался от любого такого же парня в своем окружении — разве только смазливой, как считали многие, внешностью, но вряд-ли это можно было счесть за серьезное основание.

И теперь, помимо симпатичной мордашки — эти гребанные феромоны неудачника, на которые точно начнет реагировать альфа-часть населения универа. На ум пришли рассказы Асоки о приставаниях и весьма мерзких попытках познакомиться со стороны различных отщепенцев, которых ей приходилось периодически увещевать — благо, что Асока — девушка не промах при всей ее внешней хрупкости — до тех пор, пока она не начала встречаться с Лаксом. О том, что такое домогательства, Энакин знал не по наслышке. И все же, он, как бы там ни было — все еще Энакин Скайуокер, и уже не беззащитный мальчик, как когда-то, а юноша, способный лично надрать задницу любому, кто посмеет посягнуть на его личные границы.

О том, чтобы искать себе пару, речи и не шло. Прекрасно жил один — и так же прекрасно проживет один еще столько же. Меньше всего хотелось быть кому-то обязанным. Еще меньше — позволять кому-то управлять собой и своей жизнью, а как бы там ни было, в парах это — сплошь и рядом. К тому же, Энакин имел правило никогда не влюбляться, а своим принципам надо оставаться верным до конца. Хотя сейчас ему было на удивление легко признать тот факт, что он почти позволил себе допустить единственное исключение.

Кеноби. Энакин почти привык и почти смирился с собственными чувствами, которые вызывал этот с виду простой и открытый, но полный загадок тип… И снова это “почти”. Сейчас Энакину почти не больно было признать, что все это даже и не чувства, а всего-то обычный химический процесс. Он даже почувствовал облегчение, правда, вперемешку с отвращением к себе. Подумал даже, что если бы не Оби-Ван, вызывавший в Скайуокере такую бурю, то так и продолжала бы вся эта мерзость внутри него спать мирным сном. Но виноват здесь был не Оби-Ван. Виноват Энакин.

- Эни… - осторожно постучалась Шми в дверь его комнаты.

- Нет, мам, уйди! Отстань! - впервые он повысил голос на мать. На мать, которую поклялся защищать еще в детстве. Но если уж быть отвратительным, то полностью и до конца.

Зарылся глубже в одеяло, подумав, что лучшим вариантом для него будет сесть на байк и разбиться насмерть, о чем всегда предупреждала его осторожная Шми, видя, как ее дитя летает по трассам на гоночных скоростях. Но не сегодня. Сегодня он связан обещанием, данным Асоке, и очень сомневался, что от этой девчонки можно спастись даже на том свете.

С наступлением вечера, которое, надо сказать, принесло мало облегчения его моральному, да и физическому состоянию, Скайуокер решил не попадаться на глаза родителям: мама все еще причитала, беспокоилась за него-идиота — как и многие другие матери, даже не подозревая, что делает лишь хуже, а Квай-Гон деликатно молчал, но и это приносило мало толку. Вряд-ли его бы спокойно выпустили из квартиры в таком подвешенном состоянии, а все “серьезные разговоры” Энакин предпочел бы отложить до завтрашнего утра. Распахнул окно, забравшись на подоконник. Третий этаж, конечно, не десятый, но и отсюда навернуться было бы мало приятного… Ладно. Проделывал это подростком — повторит и сейчас. Всего-то нужно перепрыгнуть с подоконника на ближайшее дерево, а там уже слезть по стволу вниз на землю.

Но даже столь простой с виду трюк сложно проделать, когда управлять своим собственным телом оказывается сложнее, чем любым гоночным болидом. Приземлился Скайуокер весьма неприятно. Сразу на четвереньки, ободрав ладони и оба колена, тонкая джинсовая ткань поверх которых не выдержала и разошлась. Что ж. Кажется, Асока говорила, что рваные джинсы — писк моды.

- Ну что, Скайрокер, мамочка тебя отпустила? - съязвила Тано, стоило ему появиться возле клуба — это был их обычный стиль общения.

Надо отдать должное, что сегодня Асока была в ударе: короткий бордовый топик, полностью открывающий живот, и такая же короткая юбка, в сочетание с привычными бело-синими дредами и темной помадой. Стоящего рядом Лакса подобный прикид его любимой, кажется, не шибко устраивал, судя по тому, как он недовольно хмурился, готовый убить взглядом каждую особь мужского пола, что посмеет позволить себе двусмысленный взгляд в ее сторону, и он накинул на открытые плечи Асоки свою толстовку.

- Ага, отпустила, как же, - фыркнул Энакин, указав на свои разодранные колени, на что Тано одобрительно усмехнулась, показав большой палец. - Так и знал, что ты оценишь.

- Постой-ка… Энакин, это что… - Тано подозрительно уставилась на лучшего друга, но не успела закончить свою мысль, поскольку Энакин весьма резко оборвал ее.