Комнату вокруг размывало, чувства сбоили. Он исступленно шептал, что и как ему нравится, шипел, сдавлено матерился, когда Баки особенно удачно прикусил тонкую кожу под коленом. Брок сам перевернулся на живот, вскинул бёдра и заорал, когда Баки мокро лизнул от самых яиц, проходясь языком по пульсирующему в ожидании удовольствия входу.
— Блядь, смазка, — взвыл Брок, когда в него проник один палец, не готовый трахаться по слюне.
— Смазка? — Баки не сразу понял, о чем Брок, что он имеет ввиду, потому что все мысли витали где-то не здесь, он был на седьмом небе от счастья, купался в удовольствии ласкать Брока, дарить ему наслаждение.
Проникая пальцем в жаркое, горячее нутро Брока, Баки вообще потерялся, представляя, как Брок сожмет в себе его член.
— Да, смазка… — растерянно повторил он и, аккуратно вынув палец из Брока, ринулся в ванную, надеясь найти там что-нибудь подходящее.
Баки громыхнул дверцей шкафчика, понимая, что Стива они, скорее всего, разбудили уже, но ему было все равно. В ванной было немного всяких средств, дежурный набор, но ему повезло найти крем для рук, совершенно новый, никем не тронутый тюбик.
— Пойдет? — спросил он у Брока, возвращаясь в кровать и демонстрируя свою находку.
Тот лишь застонал в ответ, чуть приподнялся на руках, прогибая спину. Ещё никогда Броку не было так горячо, сладко и странно. Привычный к ведущей роли, сейчас он не узнавал сам себя. В руках Баки хотелось растекаться горячей карамелью, податливо гнуться, подставляться, демонстрируя себя.
— Еби, — рявкнул он, потёрся ноющим истекающим смазкой членом о простыню. — Сдохну.
— Да, сейчас… — Баки немного растерялся от такого напора, хотя хотел Брока до черных пятен перед глазами. Он положил живую ладонь ему на поясницу, нежно погладив, полюбовался на поджарые ягодицы, сжимая их в ладонях, снова лизнул сжатые мышцы.
Надо сказать, Баки волновался. Последний раз секс у него был еще до войны, а с мужчиной он не был ни разу, хоть и представлял себе, как это могло бы быть, поэтому сейчас чувствовал себя неопытным девственником.
Брок дернул задницей, побуждая Баки поторопиться, и тот открыл тюбик, выдавил крем и размазал его по входу и по своему члену. Чуть подрагивающей рукой он приставил головку к сжатым мышцам и постарался аккуратно толкнуться, хотя хотелось сразу загнать на полную, ощутить обволакивающий жар, но Баки сдерживал себя, не желая причинить Броку боль.
Брок длинно выдохнул, зажмурился, стараясь перетерпеть первые неприятные моменты, уткнулся лбом в подушку, но желание и не думало спадать, болезненное растяжение, наполненность лишь сильнее раздули пламя, плеснув на ярко-красные угли бензином.
— Блядь, да, — протянул он, повёл бёдрами, соскальзывая с члена и тут же подался назад.
Замерев, Баки прислушался к своим ощущениям, понимая, что никогда не испытывал ничего подобного. Он снова толкнулся, сдавленно застонав, отчего-то стараясь вести себя как можно тише, прижался к Броку, повторяя изгибы его тела, и принялся коротко, рвано двигать бедрами, чувствуя, как его захлестывает невероятным наслаждением, от которого все внутри словно выгорало, чтобы заново наполниться чистым удовольствием.
Не совсем понимая, кто кого ебёт, Брок орал, срывая голос, бился под Баки, задавая свой собственный рваный ритм. Ему было наплевать на Роджерса, которому они явно не давали спать, на весь остальной мир. Для Брока существовало только здесь и сейчас: маленькая комнатка, широкая постель, Баки, его Баки, твёрдый, горячий, со снайперской точностью попадающий по простате, всё ближе и ближе подводя его к краю.
Мир выцвел, самого Брока будто бы вывернули наизнанку, подняли высоко-высоко и скинули в бездну, разбивая на тысячи кусочков.
Было хорошо, невероятно, запредельно хорошо, так, как не было никогда. Баки чувствовал, как его накрывает эйфория, захлестывает с головой, а мир, сузившийся до одного-единственного человека, наполняется нестерпимо яркими красками. Он вбивался в Брока, поймав, наконец, ритм, двигаясь с ним в унисон, сжимал в объятиях, то забываясь, не давая даже вдохнуть, то отпускал, обнимая бережно. Прикусывал плечи, тут же целуя, зализывая укусы, словно извиняясь. И чувствовал, что скоро подойдет к краю.
Оргазм накрыл внезапно, всего в пару толчков, Баки тихо взвыл, зажмурившись, не понимая, что с ним, почему все тело словно ватное и его бьет крупной дрожью, вцепился в Брока, как утопающий в соломинку, прижимая его всем своим весом к кровати, а потом аккуратно выскользнул из него и скатился, ложась рядом. Подгреб под себя, целуя везде-везде, куда дотягивался, и пытался осознать, что с ним только что случилось, потому что такого яркого и всепоглощающего оргазма у него не было никогда.
— Нихуя ты не Снежинка, — сипло выдохнул Брок. — Так заездить меня…
Он слепо ткнулся губами куда-то в ключицы Баки и зажмурился, словно переживая приступ боли, в груди и правда пекло, словно от свежего ожога. Сейчас все было странным, верным до последнего мгновения и таким же невероятным. А ведь он-то успел решить для самого себя, что отжил своё, и осталось только пустить пулю в висок, чтобы не влачить жалкое существование в виде полутрупа. Хотя Брок сам себя считал упёртым мудаком, а потому и дополз чуть ли не на брюхе до Мексики, спрятался в самой жопе страны, в надежде спокойно зализать раны.
— Почему вообще Снежинка? — удивленно спросил Баки, хотя раньше не задавался этим вопросом.
Лежать рядом с Броком, обнимать его, чувствовать не только телом, но и всем собой, душой, если она вообще существует, было невероятно.
Сейчас, спустя год, спустя десятки городов и стран, съемных квартир и мотелей, где, казалось, что уже все, можно никуда не бежать и пожить спокойно, Баки почувствовал настоящий покой. Сейчас все было правильно, потому что они наконец-то были вместе, и плевать на то, что в этой стране они были вне закона, плевать, что у них ничего не было, потому что теперь они были друг у друга.
Брок оглядел тумбочки, но вовремя вспомнил, что это квартира Роджерса, и здесь не курят, хотя после такого покурить должны выйти были не только соседи, но и жители всех ближайших домов.
— Я же первый раз увидел тебя замороженным, — впервые принялся рассказывать Брок. — Самый обычный труп в морозильнике. Слушал Пирса вполуха и всё понять не мог, чего ради он меня приволок-то в морг жмуриками любоваться. А потом, — он усмехнулся, — увидел твои длинные ресницы, иней снежинками на них и, блядь, смешно сказать, поплыл. Пялился стоял, как идиот, и ждал, что ты глаза откроешь, непременно серые. Вот такая вот полевая романтика.
— Ты поэтому ко мне так относился? — спросил Баки. — Потому что поплыл? Я ведь каждого хэндлера помню, для кого я кем был. Для кого-то оружием, для другого инструментом, убийцей, но не мыслящим человеком.
Они первый раз говорили на подобные темы, откровенничали друг с другом. До этого они вообще мало говорили, и теперь Баки начинал понимать, почему. Почему он замечал взгляды Брока, но тот не подходил, не говорил ничего. И отворачивался, когда видел, как Баки смотрел на него.
— Ты вообще догадывался о моих чувствах? — вдруг спросил он.
— Как был сосулькой, так ею ты и остался. Относился я к тебе по-человечески. Любовь любовью, но ты гребаная “дочка президента”, куколка, которая яйца отстреливает одним взглядом, — Брок вытянулся на спине, стараясь не встречаться с Баки взглядом, чтобы тот и не понял, сколько всего Брок успел надумать себе за все годы службы. — Для меня ты не был винтовкой. Ты такой же боец, как Джек и Лаки, ну чуть более тупой и тормознутый в некоторых смыслах. Потому и относился, как ко всем. А насчёт чувств, — он пожал плечами и принюхался: с кухни ощутимо запахло едой. — Видел, замечал, но боялся, что ты нихуя не понял и принял благодарность за что-то более серьёзное. То-то было бы неудобно, окажись мы в койке, а у тебя не встало бы. Да и я тот ещё красавец тогда уже был.
— Получается, если бы не демон, ты бы так и пытался от меня сбежать? — спросил Баки, пытаясь понять, что сподвигло Брока на своеобразное признание в том сне. — Что изменилось сейчас?
