В тишине и холоде храма сидеть было приятно. Тед вскоре встал, преклонил колено перед алтарём и ушёл в ризницу. Вместо него появился министрант, начавший готовить мессу. Он тихо перемещался в алтарной части: убирал что-то, приносил что-то, двигаясь бесшумно и плавно. Время летело незаметно. Постепенно храм немного заполнился полусонными людьми, пришла Марина. Она устроилась на привычном месте, мягко улыбнувшись Джефу. У него было такое ощущение, что если бы он сидел с закрытыми глазами, всё равно бы понял, что здесь с ним рядом, в церкви находится Марина. Чувствуя её присутствие, Джеф совсем не находил в своём отношении к ней сходства с отношением к Николь. И стоять рядом было приятно, и радость была от присутствия Марины, и спокойствие, и уют, но она была чужой. Она не притягивала его так, как Николь, не вызывала потребности защиты и ответственности за неё. Хотелось просто почтительно и благодарно поцеловать её пальцы и не более. Это было удивительно. И вместе с тем – правильно

Приглушённо звякнул колокольчик. Джеф бездумно поднялся, ощущая опустошение. Стоял, глядя на алтарь, иногда отвечал вместе со всеми то, что уже запомнил. Но сосредоточиться не мог. Перед глазами была Николь. Правду он, наверное, сказал ей, что он маньяк. Какая она красивая! В мозгу всплывали картинки: Николь смеётся в кресле на лужайке. Солнце золотит её волосы. Спящий Бен на её руках – она походила на Мадонну. Джефа словно тряхнуло: кому он тут молится: Богу или Николь?

Слушая и не слушая слово Божие, он размышлял, вскрывая с привычной тщательностью свои душевные нарывы. Придётся раскрыть пальцы. Как ни старайся, против воли никого не удержишь. Помнится, он и Эмме пытался навязать своё мировоззрение. Делал всё, чтобы удержать её, почти силовой тактикой. Правильно сказал Тед: там, где есть принуждение – не может быть любви. Всё равно не удержал, хоть она и соглашалась покладисто с любым его доводом или требованием. Соглашалась, но никогда не выполняла никаких своих обещаний. Как он этого не видел? Может, это просто по молодости у них было такое обоюдно эгоистичное чувство? Да и какое чувство? До сих пор его эта связь ставила в тупик.

Побоку Эмму, не с её проблемами работа. Надо взглянуть правде в глаза. Ему нужна была красивая жена. Да он просто завидовал счастью Стива. Ослеплённый идиот. Женился на подружке первой жены Харта, которая до него весьма близко познакомилась со всем авиагородком. Какой он медведь, он осёл, он единственный не понял этого, да ещё и узаконил с ней отношения. Вот и получил семейную жизнь – сверлил дырки в шлеме. Это было не менее весело, чем его вид ночью на кровати, неподалёку от взлётного поля. Он сам виноват в том, что с ним случилось: он всё, что происходило между ним и Эммой, регистрировал сознанием с позиции предоставленного удовольствия. Удовольствие окончилось, как только было собрано достаточно информации. Значит, истинной любви не было – был суррогат. Самообман. Ну и поделом! Что хотел, то и получил. Думать обо всём этом было неприятно, но разговор с Николь после её пьянки, и последующие утренние выкладки Тома навели Джефа на эти размышления. И вместе с тем, здесь, в храме эти мысли не причиняли прежней боли. Может, притерпелся? А может, просто настолько уже всё пропустил сквозь себя, весь пропитался насквозь, что боль души стала просто незаметной, составляющей часть его жизни?

Странно, неужели он продавил наконец это торможение? Когда он спотыкался в своих эпизодах самоанализа раньше, всегда останавливался. Хоть и чувствовал: не конец. Есть что-то ещё. Но достигнутые результаты удовлетворяли и не было стимулов для дальнейших разборок. А теперь явно ощущалось пространство. Легче шагнуть, легче вдохнуть. Да, видно, продавил.

Месса закончилась, и Марина пересела поближе, поёживаясь.

– Я хотела спросить, – осторожно произнесла она. – Что это вас занесло сегодня сюда такую рань?

Джеф почему-то услышал совсем другое: "Когда это Николь видела вас в таком виде как изображает на своих рисунках?".

Он повернул голову, чтобы взглянуть на неё. Её мысли не угадывались. Ответил кратко:

– Не спалось.

Не объяснять же ей причины, в самом деле! Конечно не спалось, если он не торопясь успел проверить почту, поболтать с Логаном и доехать до прихода к шести утра. Сегодня он даже собственные рекорды по раннему подъёму побил: подскочил в четверть четвёртого. Конечно не спалось. Заснёшь тут, как же! Стоило только Харту упомянуть Эмму.

Самоанализ кого хочешь в бессонницу вгонит. Джеф чуть качнул головой, вспоминая, как на прошлой неделе он крутился от боли после пьянки Николь и их исследований. Интересно, это только он такой чувствительный или у всех так? И через сон боль ничуть не мягче. Но даже тогда бессонница не была такой мощной как сегодня.

– Почему?

– Так, мысли. – Ответил он задумчиво. – Недавно у нас был очень тяжёлый разговор с Николь.

В голове звучало: "если стареть мне предназначено, буду ли я здесь, чтобы любить тебя?" Ники! Он повернулся к Марине, рассматривая её. Сместил для удобства на колено расставленные пальцы левой руки, опустив правую руку.

Марина помолчала, глядя на алтарь. Потом всё же спросила:

– О чём же?

Он смотрел, что она теребит носовой платочек, скручивая уголок.

– О душевных травмах, – ответил честно. Окинул её взглядом, раздумывая, стоит ли расспрашивать о смерти её сестры. Сначала, ещё во время их первого разговора, ему показалось: для неё это прошедшая боль. Но он мог ошибиться, не всё увидеть. Поскольку она молчала, Джеф решил, что видимо и ей эта тема просто так не даётся. Сейчас проверим.

Он спросил негромко:

– Расскажите мне, как вы вышли замуж?

Она изумлённо повернулась к нему.

– Вы об этом говорили с Николь?

– Упаси меня Бог! – Искренне сказал Джеф. – Но я хочу это знать.

– Банальная история, – пожала плечами Марина. – Я была влюблена в Тома, а потом ко мне однажды пришла моя сестра, которая всегда получала то, что хотела, и рассказала, что любит Тома больше жизни. И попросила быть подружкой невесты на свадьбе. Разве я могла отказать: она любила его, он сделал ей предложение, при чём здесь было моё чувство? Потом была свадьба, потом родилась Ники, и сестра меня пригласила пожить у них. Том тогда много ездил на всевозможные стажировки. А Ники… – Марина опустила голову, рассматривая свои пальцы. – Она создавала проблемы. Она в детстве была очень слабая. Мама как-то сказала: с ног собьёшься, когда рождаются близнецы. У нас было наоборот: мы вдвоём с Элли сбивались с ног, когда родилась Николь. К ней цеплялись все болячки, какие только можно было вообразить. Том затем начал ездить в разные страны, были приглашения для участия в семинарах и встречах, такие деловые поездки часто требовали присутствия жены. И мы оставались вдвоём с Ники. Она иногда целыми днями плакала, да так жалобно, что у меня сердце разрывалось, и я боялась спустить её с рук. Мне казалось, что она так плачет и так болеет потому, что чувствует себя покинутой. Мне казалось: мы с ней в этом похожи. Когда Ники исполнилось три года, родители настояли, чтобы я вернулась к ним. И мы с Ники уехали. Том не мог оставить работу, и не мог отпустить Элли. Это было очень тяжёлое время. Наверное, я передала каким-то образом Ники убеждение, что нас бросили или выгнали, что мы не нужны. За восемь лет она ни разу не была в доме отца. Том и Элли приезжали иногда на выходные, проведать нас. А когда Элли попала в аварию и заболела, Том ездил один. Сестра вернулась, когда ей стало совсем плохо. Тед тогда приехал на каникулы и очень поддерживал меня. Потом, после её смерти, буквально через полгода я вышла замуж, хотя отец был недоволен тем, что мы не выдержали годовой траур. Мне казалось, Ники хотела этого. Она спросила: "меня теперь увезут?". Я сказала, что да, у неё есть папа, он её любит. Она так заверяла меня, что одна, без меня, просто умрёт, что мне становилось страшно. И я поехала с ней. Если даже не я её родила, всё равно – она моя, поскольку мне это материнство дорого досталось. Но иногда мне кажется – я её люблю недостаточно, потому, что я и о себе заботилась, ведь вышла же я за Тома, – она замолчала, тяжело вздохнув.