Николь засмеялась, глотнула чаю из кружки Джефа и устроилась на одной отставленной его ноге. Он обхватил её за талию, чтобы ей было устойчивее. Майк наблюдал за ними, размышляя. Скользил глазами сверху вниз по обоим, отмечая мельчайшие детали.

Почему-то Николь явно он не стеснял, она при нём была так же естественна, как и с Джефом, чего с ней никогда не случалось дома. Вот так всегда. Стоило только подумать Джефу о её доме, как она почувствовала – вздохнула, сказала:

– Нам пора ехать.

– Пожалуй, – сникая, согласился он.

– И никак нельзя задержаться? – Поинтересовался огорчённый Майк.

– Завтра праздник, – неопределённо объяснила Николь.

– Очень рад был знакомству, – тихо сказал Майк.

Николь протянула ему руку, и он осторожно поцеловал её, коротко скользнув глазами по Джефу, словно спросив взглядом. Николь вдруг положила вторую руку ему на голову, пока он не успел разогнуться, и Джеф, напряжённый, увидел, как она потрепала Майка по волосам. Сказала, изумляя их обоих:

– Мне очень жаль, что между вами какие-то трения. Я же знаю, что вы любите друг друга.

Уже с машине он спросил её:

– Ты слышала, о чём мы говорили с Майком?

– Думаю, я слышала достаточно, – тихо и непонятно ответила она. – И видела.

– А что ты видела? – Заинтересовался Джеф.

– Как он смотрит на тебя.

– Как?

– Как смотрела на меня моя мать в больнице за двое суток до своей смерти. Больше я её не видела. Никогда, даже во сне.

Это не стоило продолжать. Это было слишком тягостно.

32

Но Джеф, уже почти выехавший за ворота, неожиданно для себя, остановился. Повернулся к ней, разглядывая её. По его пониманию, Николь должна сейчас плакать в три ручья, а она ничего: сидит спокойно, смотрит на него. Не скажешь, конечно, что слишком весёлая, но и не печальна.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Спросил он, озадаченный. – Как мне с ним поступить?

– Прости его. Он тебе всё отдаст, он тебя любит. Ему плохо без тебя. Он бродит вокруг твоего дома, не решаясь войти, с утра и до позднего вечера. Думаешь, я его раз видела? Я его вижу постоянно, он только заговорил сегодня впервые. Когда он смотрит на тебя – у него глаза больные. Не тебе казнить его за ошибки, он сам себя казнит.

Он отвернулся, глядя в никуда сквозь ветровое стекло:

– Ты не знаешь Майка.

– Знаю. Его и так видно. Как Стива. Или Нору. Или детей – он весь прозрачный, понимаешь? Чем больше ты его отталкиваешь, тем больше он себя казнит. Сейчас он как Иуда Искариот: в нём много гордыни: он не может простить себя. Его может утешить только прекращение твоих страданий – он за тебя боится. Мне так показалось. Не травмируй его больше. Не надо. Смотри, он и так весь поседел.

Её сочувственно-просительные интонации заставили его усмехнуться.

– Он давно седой, – задумчиво сообщил Джеф. – Он поседел, когда умирал дед, двадцать шесть лет уж тому. Боже!

– Что? – Испуганно спросила Николь.

– Сколько прошло лет, Боже! – Почти с ужасом сказал Джеф, глядя на неё. – Поистине, день рождения самый мерзкий день в году. Жаль, что я о нём ребятам рассказал.

– Хорошо, что рассказал, – не согласилась Николь.

Помолчала. Потом засмеялась:

– Мне осталось только начать рассказывать тебе как ты хорошо выглядишь, как старой даме в доме престарелых.

– Спасибо, – засмеялся и Джеф.

Ночная тьма застала его в машине, охваченного сумасшедшей идеей. Загнав "бьюик" в гараж, он прошёл было к первому попавшемуся телефону, но по дороге повернул в библиотеку: разве вспомнишь так, сразу, то, что нужно? Набрал найденный для проверки полузабытый номер, перетряхнув телефонную книгу, сброшенную на диск. Достала его эта жизнь. Неуютно. Надо что-то изменить. И все эти поездки в задумчивом одиночестве, по три часа на дорогу туда-обратно. К чёрту!

– Брендон. – Услышал он и сказал:

– Логан! Это Джеф Коган, помнишь ты меня?

– Тебя забудешь, чёрт. Ты когда звонить вовремя научишься?

– Никогда, старого медведя новым фокусам не научишь. Есть у тебя расценки на особняки?

– Пошлю почтой, если ты адрес не сменил.

– Всё как раньше.

– Хорошо. Завтра ящик глянь. Сейчас мне вставать неохота. Что это с тобой, неужели решил со своего кладбища съехать?

– Ты сам-то где сидишь?

– Ладно, ладно! Как там Стив?

– Жив, Баррель, что ему сделается?

– Ну привет. – Джеф послушал гудки и положил трубку, изумляясь себе. На кой чёрт ему расценки на особняки? Молиться надо, вот что. Наращиваешь пробег и молишься. И все дела. Точно, совсем он чокнулся, как говорит Ники. Пошёл наверх. Поставив предварительно "Et Si Viellir M'Etait Conte". Размышлял, почему у него на душе было так тяжело вчера. Нежный голос Милен напоминал ему о Николь.

Утро отразилось в мониторе, когда Джеф, поёживаясь в прохладе дома, копался в почте. Что это такое? Может старческая бессонница? Или расчётный центр так подшучивает, выполняя подсознательное решение не тратить время напрасно? Брякнул телефон.

– Коган.

Услышал одни гудки. "Башня"? Вряд ли, они настойчиво звонят. Пойти включить обогрев? Не стоит. Надо прогнать несколько цепочек – сразу согреешься. Джеф пошёл на кухню. Постоял, разглядывая на фоне утреннего сумрака переплетение витражных окантовок. Хорошая работа, жаль только, что напрасная. Хотя, может кому и понравится.

Кофе не хотелось, Джеф очистил пару груш и морковку, вернулся в библиотеку.

Как раз вовремя: снова телефон, опять коротко.

– Коган.

– До тебя не дозвонишься. Так ты решил, что с домом делать собрался?

– Нет ещё, – честно признался он Логану.

– Ну ты даёшь. Где мозги потерял, в пиве утопил, что ли?

– На кой тебе мой дом сдался?

– Как это? Если ты его продаёшь, так быстрее надо, там полное переоборудование придётся делать, и лучше по осени. Или ты полагаешь, его тут же купит местный муниципалитет для музея восковых фигур?

– Ну, смотрю, ты уже настроил планов, – хмыкнул Джеф, размеренно жуя морковку и усмехаясь при мысли, что он сам давно как восковая фигура и дом продавать не надо. Нужно только открыть дверь для доступа посетителей. – Думать не мешай.

– Так ворочай скорее своими шариками-роликами.

Прогоняя привычно-ритмичный час "до пота, но не до боли", как когда-то учили инструктора, Джеф размышлял. Чёрт его дёрнул звонить Логану среди ночи. Он в жизни разум не ценил, только здоровое предпринимательство.

Джеф приткнул машину на церковной территории – хорошо, что за оградой площадки есть своя стоянка. Поднялся по потёртым ступеням. Камень, побелевший от времени вытерся до желобков в самых неожиданных местах. Пожалуй, стоило бы отремонтировать крыльцо, наверное, старческие нетвёрдые ноги весьма затруднённо шагают тут, если он сам спотыкается. Забавные мысли приходят в голову, раньше ему было всё равно, кто как бродит по какому-то крыльцу. Он встал на правое колено при входе под гулкие своды, повернулся по уже выработавшейся привычке взглянуть на пустой крест. Теперь трепета души этот взгляд у него не вызывал, но если Джеф не оглядывался на него, то чувствовал себя неуютно. Гулкая пустота утра сопровождала его раскатистым звуком его шагов и Джефу захотелось пойти на носках: возле колонны слева от алтаря сидел отец Теодор. Закрыв глаза, сложив руки на груди и откинув назад голову. Он сидел очень прямо, опираясь спиной и затылком в камень колонны, и весь его вид был словно неживой – так неподвижен он был.

Джеф уже привычно опустился на скамейку в переднем ряду, там хоть и не было подставки, чтобы встать на колени, зато можно сидеть свободно, а не боком. Тед приоткрыл глаза, услышав шаги, улыбнулся Джефу пока тот усаживался, и снова удалился в своё созерцание. Джеф откинулся на спинку и задумчиво окинул храм взглядом. Едва зайдя, возле входной двери, заметил приглашение помочь в уборке перед праздниками. Надо действительно что-то будет сделать. Пары вставленных стёкол, наверное, мало, раз уж он решил стать членом общины.