— Я такой глупый, — обращается Энакин к собакам, пиная камешек на ходу. — Поверить не могу, что я отсосал ему вчера ночью. Поверить не могу, что вы позволили мне это сделать.

Трипио жалобно скулит. Он ни слова не понимает из того, что говорит Энакин, но был рядом с ним довольно долго, чтобы понять, что, когда Энакин начинает говорить, его работа — производить любые звуки в паузы между репликами.

— Знаю-знаю, я взрослый мужчина, способный сам принимать решения. Ты прав, следовало быть умнее.

Ардва, как обычно, быстро понявший ситуацию, лает, выражая свою точку зрения, пока Энакин сворачивает с ними с тропинки и уходит на пару ярдов в лес, садясь на поваленное бревно и закрывая лицо руками.

— Что мне теперь делать? — спрашивает он их, но на сей раз собаки молчат.

***

В холодильнике Энакина дожидается тарелка яичницы с беконом, когда он возвращается. Он смотрит на нее несколько долгих секунд, взвешивая варианты: поесть или проблеваться, — и сразу же вываливает содержимое тарелки в миски собак. Оби-Ван сказал ему поесть, но этим утром он не особо голоден. Тревога скрывается в уголках его разума, и он одновременно предвкушает и опасается возвращения Кеноби. С одной стороны, чем дольше Оби-Вана нет дома, тем больше Энакин будет подозревать, что что-то пошло не так и его арестовали; с другой — ему действительно не хочется иметь дело с возможными последствиями его вчерашних действий. Он надеялся, что прогулка поможет выплеснуть нерастраченную энергию, зудящую под кожей, но затея оказалась абсолютно бесполезной.

Когда он включает телевизор, то обнаруживает, что нет ни одной новости о последнем месте преступления Оби-Вана. Это может значить одно из трех.

Первое: полиция до сих пор не обнаружила тело. Это вряд ли, отличная просматриваемость — одна из деталей почерка Кеноби.

Второе: новостные каналы еще не получили информацию. Чуть более возможно, но Энакин знает Корусантские СМИ. Это кучка навязчивых ищеек, оказывающихся на месте преступления, как только о нем сообщается.

Третье, наиболее вероятное: тому, что Оби-Ван сотворил с этой жертвой, удалось кого-то задеть, вызвав молчание СМИ. Кем бы этот «кто-то» ни был, он должен обладать достаточной властью, чтобы контролировать зачастую мятежных ведущих в различных новостных агентствах. Энакин точно знает, что некоторые из них пойдут на любые штрафы и судебные издержки не задумываясь, только бы получить возможность первыми рассказать о случившемся. Рейтинги, в конце концов, наше все.

Он, прибавив громкость, оставляет телевизор включенным, принимаясь за свои дела, так что он услышит, если ситуация изменится. Нужно загрузить стирку, вымыть посуду, снова искупать собак после их веселой прогулки в лесу. На Трипио налипла грязь после того, как тот поплюхался в ручейке, а Ардва вымазался в чем-то, пахнущем совершенно отвратительно.

Энакин только начинает насухо вытирать Ардва, когда слышит металлический звук, знаменующий начало срочного выпуска новостей на канале. Или ограничение распространения информации наконец отменено, или кто-то получил сигнал к старту и спустил курок. Ему нет особого дела до причин — его волнует только то, что скажут в новостях о последнем преступлении Оби-Вана. Трипио уже высох, но с Ардва еще капает вода, так что Энакин оборачивает его полотенцем и несет вниз. Там ковров, которые можно испортить, гораздо меньше.

Когда он наконец спускается, новостной выпуск уже в самом разгаре. Энакин прижимает вертлявого пса покрепче, усаживаясь на диван, и вытирает его, смотря новости.

Ведущая находится в до боли знакомом парке, тропинка позади нее огорожена желтой полицейской лентой, охраняемой людьми в контрастирующей с этим цветом синей форме. Давным-давно Энакин частенько гулял в этом парке с Трипио, как только его расписание и психическое состояние пса позволяли это делать. В отличие от многих других парков в Корусанте, Темпл Парк был рассчитан на более сдержанное население — там не было детских площадок и кричащих детей, от которых у Трипио точно началась бы истерика. Прогулки там, иногда в компании Квинлана, если им приходилось что-то обсуждать по работе, были отличным способом отдохнуть от повседневности. Энакин думает, что его не должно удивлять, что Оби-Ван тоже об этом знает.

— Сегодня мы находимся в Темпл Парке, где было совершено еще одно пугающее преступление, и хотя от полиции еще не поступало официальных заявлений, кажется, что это убийство может стать еще одним эпизодом в деле серийного убийцы, которого общественность прозвала Переговорщиком.

Камера приближается, насколько может, показывая изможденного Квинлана Воса. Угол обзора не очень удачный из-за собравшейся за лентой толпы, и картинка слегка подрагивает, но Энакин достаточно близко с ним знаком, чтобы понимать язык его тела даже с такими помехами. В руках у Воса открытка, и хотя камера находится слишком далеко, чтобы показать, что на ней написано, из-за текста он чувствует себя довольно расстроенным. Энакину почти хочется знать, что же Кеноби написал на этот раз, хотя бы для того, чтобы попытаться предсказать, что может сделать Квин.

Затем показывают само место преступления.

Оби-Ван оставил тело последней жертвы в небольшом уголке, отведенном под шахматные столы, на которых можно было поиграть. И хотя сам Энакин никогда не играл, он замечает определенный символизм в конкретной сцене. Жертву усадили на стул с одной стороны от стола — на той, которая играет белыми, — само тело безжизненно обвисло, вытянув одну руку и уложив ее на стол так, будто она тянется к противнику. С другой стороны — аккуратно отделенная от тела и подпертая несколькими камнями, скорее всего, взятыми с краев тропы, покоится голова мужчины. Энакин понятия не имеет, как Кеноби удалось сделать это в их подвале, но он вполне уверен, что не хочет об этом знать. Тело сидит там, невнятно смотря на шахматную доску и свою белую королеву, срубленную своими же черными фигурами.

Журналистка болтает о том, как ужасная сцена поразила ранних бегунов, но Энакина внезапно отвлекают ладони, опустившиеся на его плечи. Он вздрагивает от неожиданного прикосновения, почти сбрасывая Ардва с колен. И успокаивается он, только почувствовав легкое покалывание от бороды на шее и едва уловимый запах сигарет. Оби-Ван. Он не слышал, как тот вернулся.

— Я вот думал, что ты не хочешь, чтобы тебя поймали, — фыркает Энакин, когда Кеноби огибает боковушку дивана и садится на свободное место рядом с ним, а Ардва пользуется возможностью высвободиться и улечься на свое место рядом с Трипио. — Ты должен был разозлить подражателя, а не копов.

— Мне кажется, лучше воздействовать на обе стороны. Мужчина, играющий в шахматы с собственной головой; полицейское управление, пытающееся поймать убийцу, работающего вместе с их собственным ведущим детективом. Я не мог упустить возможность использовать такой символ.

— Ты хотел сказать, что не мог упустить возможность ткнуть их носом в собственные косяки, — саркастичным тоном замечает Энакин.

Признавая его правоту, Кеноби тянет:

— Возможно.

— Король драмы.

Его замечание вызывает усмешку. Ладони Оби-Вана скользят по его рукам, пальцы касаются шрама, украшающего правое плечо Энакина. Кеноби, очевидно, рад просто сидеть вместе с ним. Энакин не против, он прижимается к его груди и укладывает голову на плечо Оби-Вана.

Конечно же, момент внезапно разрушается абсолютно невинным вопросом Кеноби:

— Как тебе завтрак? Знаю, что яйца не особенно вкусные, если готовить их в микроволновке, но я уезжал довольно рано…

Энакин замирает, пытаясь выдавить слова о том, как все было вкусно, но Оби-Ван тут же замечает, что что-то не так; он слишком много времени провел, изучая поведение Энакина, чтобы такое упустить. Рука скользит вверх по плечу Энакина, оборачиваясь вокруг его горла, прося о честности, и это по-прежнему пугает, хотя Энакин знает, что Оби-Ван никогда бы не причинил ему серьезного вреда.

— Ты же ел этим утром, правда, Энакин? — спрашивает он, и Энакин вздрагивает от его тона.