С заявлением было покончено быстро. Я увенчал его подписью. От постоянного пользования мэйнанскими азбуками буквы родного языка приобрели вид поистине сюрреалистический. Прежняя манера письма со временем сама себя изживёт.

– Итак, господин Богарт, вот Ваши деньги, – недовольно объявил смотритель и протянул билет в рай. – Возьмите, пожалуйста.

Я принял ценную бумагу и стал детально её изучать. Теперь у меня было полное право послать всю Ошиму на три весёлые буквы. Ведь этот миллион гульденов – мой, к чему я шёл большую часть жизни.

Проблема в том, что многое изменилось. В последнее время я молил об одном: ретироваться. Остров оказался настоящей тюрьмой. Он убил во мне дух авантюризма и юношеский максимализм, служивших основной движущей силой.

Скоро мечты воплотятся в жизнь. Быть собственному дому в деревенской глуши. Прислуге, за монету готовую на всё, даже тереть губкой пятки. Создам прибыльное хозяйство. Дети будут играть в чистом поле. Обустрою грушевый сад, где найдётся место и сочинительству стихов, и разговорам с женой часами напролёт. Сказка.

Два года в пути, претерпевая нешуточную морскую болезнь. Пять лет в интеллектуальной каторге и влечении паршивого существования на обочине чужой, чуждой торутийцу страны. Не зря.

Пришло время вернуться назад. Давно пора.

– Надеюсь, Вы счастливы?

– Очень, – отозвался я и постарался убедительно улыбнуться. – Нужно готовиться к отплытию.

К Ошиме недавно причалил очередной корабль – «На́вта». Он должен был доставить меня в Лотардам.

После отмотки срока на острове полтора-два года в открытом море больше не казались чем-то пугающим. Круиз к родным берегам всяко лучше ещё одной вахтовой пятилетки в бухте Шибаса́ки, которую с притянутой за уши гордостью торути́йцы зовут «Вратами в Мэйнан». Смешно, ведь дальше них проход для и́дзинов закрыт.

– Ну, тогда мы закончили, – объявил смотритель хрипло и безразлично. – Доброго пути…

– Спасибо.

Друг другу нам нечего было больше сказать.

Я аккуратно сложил денежную ассигнацию, спрятал во внутренний карман льняного сюртука. Поближе к сердцу, где покоился медальон. Встал со стула и направился к выходу.

– Драный бюрократишка, —пробубнил я под нос.

– Вы что-то сказали?

– Просто рассуждаю вслух, – бросил я на прощание и покинул кабинет.

Дверь за мной захлопнулась.

***

Капитан скомандовал:

– Отдать швартовы! Поднять паруса!

– Лиселя! Брамселя! Бом-брамселя! – кричал мичман, когда корабль стал отдаляться от пристани. – Рулевой, ходу!

– Есть!

Начался наш круиз. Не такой затяжной, как задумывалось.

Пассажирам ничто не препятствовало разбрестись кто куда. Одни затерялись в каютах, узнав порядковые номера. Другие с праздным интересом наблюдали за экипажем. Некоторые, недолго думая, разделили фляжку и выпили. Кто-то задумчиво обхаживал палубу, привыкая.

Я устроился обособленно. По телу прокатилась истома: смена обстановки влияла благоприятно. Не помню, когда такое испытывал в последний раз.

Солнце лениво ползло к зениту. Раньше его тепло изрядно докучало, не вписываясь в портовую суматоху. Теперь купаться в его лучах я был только рад.

В лазурной вышине после облаков остались редкие перья. Чистое пространство над головой будто шептало: предстоящие пару лет пройдут легко.

Ага, какой там. Очередное обманчивое впечатление.

Морской воздух отличался солоноватостью, открывшись для меня заново. Он даже казался сладким – настолько пьянила рассудок свобода.

Да, я был пьян без вина.

Набирая скорость, корабль рассекал под собою гладь. Синева искрилась, как золото. Сама вода казалась такой чистой, как никогда ранее.

Забывшись, я подошёл к краю палубы. Глаза зацепили Врата в Мэйнан. Меня передёрнуло от отвращения. Ещё немного, и я бы вылетел за борт.

– Милостивые Праотцы!

Претензий к панораме у меня не имелось. Она полностью хороша, честное слово. Бухта, образовывавшая на географической карте подобие подковы. Залитые по весне свежей зеленью карликовые горы. Старый, по-своему красивый и диковинный город Шибасаки, амфитеатром раскинувшийся от подножий до самого побережья.

Он исправно служил лицом всей страны заходящего солнца в понимании иностранца. Всё вкупе выглядело феерически.

Мозолил глаза именно искусственный островок, связанный с большой землей узеньким деревянным мостом. Ошима. Самой натурой она выражала всю ксенофобию мэйнанцев и глумление над идзинами. Даже при нужде в сотрудничестве. Унизительно мелкий и нелепый клочок земли, который сёгунат когда-то бросил торутийцам, аккурат рыбёшку кошке.

– Гори ж ты синим пламенем в Раметисе! – не выдержав, проклял я Ошиму.

Метрополия поступила с нами не лучше. Предполагаемый порт больше напоминал исправительную колонию на краю света площадью в сто двадцать метров на семьдесят пять.

Людей вынуждали жить в хлипких мерзлых бараках. Похожая ситуация в отношении контор, товарных складов и прочих служебных зданий. Мэйнанский гарнизон находился в аналогичных условиях, но от этого не легче.

Вдоль периметра стояли белые каменные стены, построенные с учётом архитектурных изысков Запада. На них регулярно дежурили хмурые часовые. Воинственно размахивая допотопными аркебузами, они выглядывали потенциальные нарушения строгих правил сако́ку.

Эти стрелки-асига́ру вели себя вальяжно. Прям полноправные хозяева Ошимы, кормящиеся исполнением непыльной работенки. Если зреть в корень, они и впрямь были здесь главными. А мы – просто грязь под их ногами.

Компания не обременяла себя элементарным продовольственным обеспечением. Торговые корабли возили товары, снабжая порт исключительно табаком и спиртным. О консервах не шло и речи.

Ошимцы заботятся о себе сами. Выращивают фрукты в наспех посаженном саду, а овощи – на скудном огороде. Нехватка земли не помешала появлению небольших свинарников и коровников. Сразу не угадаешь, где живут люди, а где – скотина. Только опираясь на резкость животной вони.

Остров располагал плотницкой, прачечной, кухней, лазаретом и доской объявлений. Всё как надо, дорого-богато. Если забыть об устоявшемся принципе практически полной автономии.

Приключись цунами, всю Ошиму стёрло бы с лица земли вместе с персоналом. С одной стороны, бессмысленная гибель невинных узников острова. С другой, ошибка истории прекратила бы своё постыдное существование…

Я был рад, что порт растворялся вдали, сливаясь с горизонтом. Думалось, вскоре всё забудется, как ночной кошмар.

Налюбовавшись бухтой и простившись навсегда с Мэйнаном, я тоже отправился в каюту. Четвёртая по счету. Ничего не делая, пролежал там до приема пищи. Жизнь на корабле шла своим чередом, но я в ней не удосужился поучаствовать. Нос высовывался за квадратуру комнаты только по причине естественных человеческих нужд.

Я многое обмозговал за эти часы, успешно избегая Ошиму и страну заходящего солнца в целом. Но мне и в голову не приходило, что «Навта» недалеко уплывёт от Мэйнана…

Однажды я поразмыслил над тем, как умру.

Передо мной явился чахлый старик, за плечами которого десятки славно проведенных лет. Последние минуты таяли как воск догорающей свечи. Я был готов испустить дух. Ждал, лежа в постели и улыбаясь через кашель, добиваемый тленностью физической оболочки.

Семья давилась слезами, провожая в последний путь отца и мужа. Печально. Но это самая легкая развязка отличной истории.

– Крепись, отец! – скупо пожелает Дамиан.

Он уже взрослый. И не бросает слов на ветер, познав их ценность. За пожеланием сына скрывается в разы больше смысла, чем кажется.

Женщины часто переживают супругов. Также с Саскией. Нет ничего прекрасного в дряхлом теле, но эти глаза… Как всегда, красивые. Сейчас они полны до горечи соленых слез. Губы сминает трагичная гримаса. Она шепчет без конца: