– Да туда в такой час никто в здравом уме не сунется. Даже студенты не рискнут.

– Мне-то откуда знать? – ощетинилась Пэкстон. – Я там раньше никогда не бывала.

– А сегодня почему вдруг решила побывать?

– Хотела напиться, потому что жизнь – дерьмо.

Это у нее-то жизнь – дерьмо, у Пэкстон Осгуд? Ну-ну.

– Тебе что, дома выпить нечего?

– Уже нечего, – промямлила Пэкстон.

– Во всем вашем необъятном коттедже закончился алкоголь? – не поверила Уилла.

– Я выпила все, что было в моем доме. В том, который у бассейна. А идти к родителям – нет уж, спасибо. Мать бы мне такое устроила. Она мне вечно жизни не дает. А знаешь, кто еще мне жизни не дает? Эти дамочки из Женского общественного клуба! Один несчастный скелет – и они уже готовы поставить крест на всей нашей работе! А у самих целая куча таких скелетов по шкафам попрятана! Ты бы их слышала! – Пэкстон развернулась, и Уилла почувствовала на себе ее пристальный взгляд. – И ты мне тоже жизни не давала. В школе.

– Это было всего один раз, – сказала в свое оправдание Уилла.

– Поверить не могу, что это ты написала Робби Робертсу.

– Прости. – Уилла остановилась у бордюра и выключила двигатель. – Мне правда очень жаль.

– Я помню ту записку. Ты так здорово скопировала мой почерк. Я даже сама сначала засомневалась. Ты могла бы зарабатывать на жизнь подделкой документов.

Уилла вышла из машины:

– Да уж. Представляю, как бы отец мною гордился.

Пэкстон только сейчас поняла, что они уже приехали.

– Где это мы? – спросила она, вертя головой во все стороны.

– У моего дома. Пошли.

– Ты позволишь мне переночевать в твоем доме?

– До отеля «Ритц» отсюда далековато.

Пэкстон не очень твердо держалась на ногах, поэтому Уилле пришлось поддерживать ее за локоть, пока она поднималась по ступенькам. В доме Уилла довела Пэкстон до дивана и принесла ей одеяло и подушку.

Пэкстон разулась и, взбивая подушку, восхищенно произнесла:

– Потрясающий диван.

– Я подумываю назвать его Мемориальный диван Осгудов. Твой брат тоже на нем спал.

С этими словами Уилла ушла на кухню и вернулась оттуда с намоченным холодной водой полотенцем. Она протянула его гостье.

– Мой брат к тебе неравнодушен, – сообщила та, ложась на спину и прижимая полотенце к опухшим глазам. – Как-нибудь попроси его остаться.

Уилла встряхнула одеяло и укрыла Пэкстон.

– Мы с твоим братом не особенно близки.

– Ну так будете. А знаешь почему? Потому что так надо. Это же сказка. Вы встречаетесь, влюбляетесь, целуетесь – причем никого из вас не передергивает от отвращения! – потом женитесь, заводите детей и живете долго и счастливо.

– Про «не передергивает от отвращения» мне особенно понравилось, – улыбнулась Уилла.

– Я знаю, о чем говорю. Я люблю Себастиана Роджерса. А он меня не любит.

Как ни странно, Уиллу ее признание ничуть не удивило. Она заперла дверь и, выключив свет, сказала в темноту:

– Не такая уж у тебя и гламурная жизнь, оказывается.

– Что тебя навело на эту мысль? Поездка за вином в «Подзаправься!» или признание в том, что я влюблена в мужчину, который, скорее всего, гей?

Несмотря на ее насмешливый тон, Уилла почувствовала, что Пэкстон не шутит.

– И то и другое, – ответила она.

Пэкстон тихонько рассмеялась. Уилла поняла, что она давно уже привыкла к такому отношению со стороны окружающих.

И тут случилось нечто из ряда вон выходящее.

Уилле стало жаль Пэкстон Осгуд.

Это было уже слишком. Хватит с нее на сегодня откровений. Чуть не падая от усталости, Уилла поплелась к лестнице, ведущей в ее спальню.

– Спасибо, Уилла, – услышала она за спиной.

– Не за что, Пэкстон.

Кое-как разлепив склеившиеся ресницы, Пэкстон открыла глаза.

Она приподнялась, опершись на локти, но даже это нехитрое движение отозвалось мучительной болью во всем теле, и Пэкстон застонала. Превозмогая страдания, она села и огляделась.

Домик был маленький, со старомодной мебелью, не считая этого серого, невероятно мягкого дивана. На подоконнике панорамного окна сидела черно-желтая птичка и с любопытством заглядывала внутрь. Пэкстон уставилась на нее как завороженная. Внезапно тишину прорезал непонятный высокий звук. Девушка дернулась, и птичка испуганно упорхнула.

Пэкстон схватилась руками за голову: что это за кошмарный звон?

Послышались чьи-то шаги. В комнату, шаркая и спотыкаясь, ввалилась заспанная Уилла. Хлопковые шорты и майка были измяты, на голове колыхалось пушистое облако волос.

Пэкстон часто казалось, что Уилла похожа на светлоглазых, не по возрасту серьезных детей с очень старых фотографий. Ей не хватало лишь белой муслиновой кофточки, огромного банта и фарфоровой куклы в руках. Рядом с ней Пэкстон всегда было не по себе.

– Я думала, что отключила твой телефон. Он вчера просто разрывался, словно в него сам дьявол вселился.

Она схватила раскладушку Пэкстон (до которой только сейчас дошло, что ее сотовый лежит рядом на кофейном столике) и щелчком открыла крышку.

– Слушаю. – Пауза. – Нет, это Уилла… А кто ее спрашивает? – Тут рука ее, которой она прикрывала глаза от солнечного света, безвольно упала. – Ясно, – пробормотала Уилла и протянула телефон хозяйке. – Это тебя.

Пэкстон осторожно взяла раскладушку. Главное – не делать резких движений, чтобы ненароком не отвалилась голова.

– Естественно, телефон-то мой.

Нахмурившись, Уилла отвернулась и вышла из комнаты. Надо же, какие мы по утрам нервные.

Пэкстон поднесла мобильник к уху:

– Алло.

– Я в домике у бассейна, а тебя здесь почему-то нет. Ты где? – Это был Колин.

Пэкстон посмотрела по сторонам:

– Точно не знаю. Кажется, у Уиллы Джексон.

– Так вот почему она взяла трубку вместо тебя. А что ты там делаешь? – полюбопытствовал Колин.

События вчерашнего вечера вдруг всплыли в ее памяти… Она никому о них не расскажет, даже родному брату. Господи, да если всплывет, во что она вляпалась…

– Ты пробыла там всю ночь?

– Похоже на то.

Колин замолчал, и Пэкстон точно знала, о чем он думает.

– Здесь в гостиной бутылка из-под виски. Ты пьяна?

– Уже нет. И убирайся из моего дома!

Он засмеялся:

– Что там у тебя произошло?

– Так я тебе и сказала.

– Рано или поздно я все равно узнаю.

– Только через мой труп, – прорычала Пэкстон.

– Ладно, проехали. Слушай, я вот зачем звоню: похоже, в том, что касается «Хозяйки Голубого хребта», мое мнение совершенно не авторитетно. Все хотят говорить только с тобой. Давай встретимся в полицейском участке? Мне срочно нужно выяснить, когда снимут оцепление: дерево привезут совсем скоро.

– Понятно. – Пэкстон пыталась собраться с мыслями. – Буду там через час.

Она отложила телефон и обхватила голову руками. Даже волосы и те, казалось, болели. Просидев так какое-то время, она услышала голос Уиллы:

– Как ты себя чувствуешь?

Пэкстон подняла глаза: Уилла протягивала ей чашку кофе и пузырек с таблетками.

– Ты меня спасла, – проговорила Пэкстон.

Эта картина все еще стояла у нее перед глазами: яростный свет фар, визг тормозов – и вот из джипа выходит Уилла, спеша ей на помощь. Пэкстон еще никому в своей жизни так не радовалась.

Уилла пожала плечами:

– Ты просто оказалась в неправильном месте в неправильное время.

– Но почему ты вообще решила за меня вступиться?

Что за странный вопрос?

– Если кому-то нужна помощь – надо помочь, разве не так? Я думала, это девиз вашего клуба. Вы же сами неустанно «трудитесь ради всеобщего блага», – процитировала Уилла текст приглашения.

Вот, значит, как. Для нее спасение Пэкстон было своего рода благотворительной акцией. Может, поэтому Пэкстон чувствует себя так паршиво? Или потому, что точно знает: ни одна из подруг по клубу никогда не стала бы рисковать из-за нее? В Женском общественном клубе предпочитают творить добро на расстоянии. А после каждого доброго дела надевают свои лучшие платья и празднуют. Благо-творительный фонд Осгудов, которым управляет Пэкстон, действительно помогает людям и признания за это не требует. Тогда почему она не бросит клуб? Потому что он – часть истории, наследия ее семьи. Ведь для нее это очень важно.