Костя почувствовала её взгляд, обернулась и подарила ей самую лучшую из своих улыбок. Эта детдомовская девчонка умела улыбаться по-всякому. Простодушно, задиристо, нагло, насмешливо, но порой так обворожительно, что хотелось тотчас схватить её в охапку и целовать, целовать до изнеможения. Вера вспомнила эту улыбку Кости, и привычная дрожь пробежала по её телу. Когда окончился спектакль, они приехали в Вере. Костя отнекивалась, не хотела идти домой к следователю, врала что-то про общежитие, про то, что устроилась дворником в Бибиреве. Но Вера не пустила её одну, на другой конец Москвы. Тем более, что приближалась гроза. Сказала, переночуешь у меня, а утром езжай, куда хочешь. И первым делом собрала в кухне на стол. Выставила икру, шампанское, фрукты. Гулять, так гулять. Постелила Косте на диванчике в большой комнате и пошла в душ. Ванная комната у них с Денисом была устроена по последнему слову техники. У них были: и джакузи, и закрытая душевая кабина из прозрачного стекла. Вера разделась, вошла в кабину, включила воду. И едва успела зажмуриться и подставить лицо под тёплую струю, как услышала за спиной:

– Можно к тебе?

Вера кивнула, и голая Костя мигом проскользнула в душ. Кабина была тесновата для двоих, хоть обе женщины были совсем не толстые. Вера была выше ростом, шире в плечах и в бёдрах, Костина голова доходила ей до подбородка. Она чувствовала запах её волос, от которых шёл пар, как от мокрого котёнка. Тело у девушки было узенькое и скользкое, покрытое ровным загаром. «Лакомка» – вспомнила Вера.

– Какая у тебя… фигура, – восхищённо произнесла Костя и погладила ладошкой тяжёлую белую грудь Веры. Потом пальчики её спустились к животу и ниже. Вера вспыхнула и чтобы скрыть, охватившее её волнение, шутливо спросила:

– Ты, что делаешь, а?

Костя подняла голову и настойчиво посмотрела ей в глаза. Они блестели как-то особенно. Вера увидела вдруг, как хороша собой эта девчонка. Точёный носик, ямочка на подбородке, чуть вздёрнутая верхняя губа и густые брови, сложившиеся домиком от умиленья. Костя продолжала ласкать истосковавшееся по нежности тело следователя Севастьяновой. Она гладила её живот, бёдра, ноги, захватывала губами соски, целовала в шею. Вера дрожала, как зрелая груша на ветке, тяжёлая, налившаяся соком и готовая упасть от малейшего порыва ветерка. Такой ночи в жизни Веры ещё никогда не было. Костя повисла на ней, обняла, прижавшись всем телом, сплела ноги у неё за спиной. Вера вынесла её на себе из ванны. Не вытираясь, они упали на постель в спальне, и… предались греху. Костя была так искусна в любви, так чувствовала Веру, как может лишь женщина чувствовать женщину. Эта тоненькая горячая девочка исполнила все её тайные желания. Впервые в жизни Вера получила то наслажденье, ради которого супруги ложатся в постель. Впервые она услышала те слова, которые произносятся только наедине, только шёпотом, только ночью.

«Ну почему это грех? Почему? – думала Вера, проснувшись утром. – Разве грешно дарить друг другу радость?» Она поняла вдруг тех, кого раньше высмеивала, считала ненормальными и вообще людьми второго сорта. Они не такие, как все, они нежные. Мужчины и женщины разные существа, у них разное тело, мысли, язык. Они прилетели на Землю с разных планет. Они терпят друг друга, но не понимают и никогда не поймут. А нежные не хотят, не могут терпеть. Вот почему они сходятся с себе подобными. Вопреки устоям общества, под страхом смерти. Ведь быть непонятыми для нежных, та же смерть.

Кости рядом не было, но Вера слышала, что она где-то здесь, в квартире. Надо было сделать кофе, приготовить завтрак. Ночью они выпили всё шампанское, съели икру. Сейчас был полдень, дождливый воскресный полдень. И снова хотелось есть. Вера поднялась с постели. Обычно она расстилала на полу коврик и, не одеваясь, делала зарядку. Потом шла под душ. Так продолжалось много-много лет. Но сегодня она лишь сладко потянулась, набросила халат и вышла в столовую. И услышала, что Костя возится в «кабинетике» её мужа. Вера заглянула за книжную стенку, которая отгораживала личное пространство Дениса и увидела, что Костя припала носом к стеклу аквариума. Она была голая, завёрнута лишь в синее банное полотенце. На волосах и плечах дрожали капли воды.

– Рыбки, – обернувшись, произнесла Костя и как-то по-детски улыбнулась. Вера стала объяснять, как можно мягче:

– Костя, милая, понимаешь, это не мои рыбки. Кстати, их надо покормить. Тут всё не моё. И рыбки, и книги, и вот ноутбук. Это личные вещи моего мужа. Я сюда не хожу. И ты не ходи, ладно?

– Ладно, – кивнула Костя. – Я уже плавала в джакузи. Это можно?

– В джакузи можно, – улыбнулась Вера. – Пошли в кухню, завтракать.

– Ой, какая вещица! – вместо ответа Костя потрогала ноутбук, лежащий на письменном столе. – Настоящая, японская, да? А у меня даже мобильника нет, – вздохнула она.

– Я подарю тебе мобильник. Идём, – Вера взяла Костю за руку, чтобы увести из «кабинетика» Дениса, но девушка, как заворожённая смотрела на плоский компьютер в чёрном кожаном переплёте, величиной с книжку. Пальцы её сами тянулись открыть его.

– Можно я только посмотрю? – взмолилась Костя. – Только посмотрю, что у него внутри?

– Ну, посмотри, – разрешила Вера. – Только, предупреждаю, там нет ничего интересного. Это рабочий компьютер Дениса Петровича, моего супруга. Он заносит туда сведения, необходимые для работы, свои мысли, держит там протоколы допросов и фото подследственных. Ну, хватит, пошли.

– Смотри, буквы, – Костя уставилась на клавиатуру. – Можно я что-нибудь напечатаю? Одно словечко?

– Ладно, маленькая дикарка, – рассмеялась Вера. – Видно от тебя не отвяжешься. Напечатай, но только одно, и пошли пить кофе.

Костя стала медленно тюкать пальцем по клавишам, и, в конце концов, на экране возникло слово «ЛЮБЛЮ». Костя взвизгнула от восторга, захлопала в ладоши, запрыгала. Полотенце упало на пол, обнажив узенькую загорелую спину девушки и белую попку. Сладкая дрожь пробежала по телу Веры. Она вспыхнула, торопливо развязала пояс халата, сбросила его на пол и обхватила Костю сзади. Она тискала девушку, прижимаясь к ней обнажённым телом, мяла руками её крошечные груди, целовала взасос её упрямую шейку, кусала до крови её плечи и мочки ушей. Они упали на пол, забыв про рыбок, про ноутбук и про всё на свете…

Воскресенье выдалось пасмурное. Нет ничего лучше, чем предаваться любви, когда за окном серо от туч, монотонно шуршит дождь, и мокрые ветви тополя стучат в оконное стекло. Они любили друг друга, потом спали. Проснувшись, купались в джакузи, пили и ели. Потом снова шли в постель, опять начинались ласки… и так до глубокой ночи. За воскресенье Вера и её гостья истребили всё, что было в холодильнике, включая припасы Дениса. Его импортное пиво, коньяк, креветки и солёную рыбку – угощенье, предназначенное для внезапных, но важных гостей. Если явятся без предупреждения. Уговорили две бутылки сухого вина, принадлежащие Вере, съели её сыр, ветчину, жарили яичницу из тридцати яиц, упивались кофе с печеньем и шербетом. Аппетит у обеих был зверский. А ещё они знакомились, рассказывали друг другу о себе. Больше рассказывала Вера. Она вспоминала детство. Костя слушала с придыханием. Никому Вера не была раньше так интересна, как этой малышке. То было счастливое воскресенье. Быть может, самое счастливое в жизни следователя Севастьяновой.

Но наступил понедельник. Вскочив, как обычно, в половине седьмого утра, Вера по-солдатски оделась, причесалась, разбудила Костю, и они бегом спустились в цокольный этаж. Сели в «коровку» и помчались в центр. Рабочий день следователя Севастьяновой начинался в 9, но она выезжала с запасом, чтоб прорваться до пробок. Успела. В запасе оставалось сорок минут. Костя уговорила Веру купить шаурму. Вера всегда брезгливо проходила мимо палаток, где смуглые юноши, поигрывая глазами и мурлыча что-то себе под нос, мелко резали лук и крутили вертушки, с нанизанными на них кусочками розового мяса. Она боялась отравиться. Но теперь, когда ей наскучило быть хорошей, согласилась. Костя купила два кофе в пластмассовых стаканчиках и две порции горячей шаурмы, завёрнутой, как в конверты, в большие тонкие листья лаваша. Вера смахнула с высокого столика мокрую листву, нападавшую во время дождя. Они принялись уплетать восточный деликатес, не утруждая себя мыслями, из чьего мяса он состряпан. Руки у шаурмиста были грязные, а масло в машине чёрное, несменяемое. Но они ели, причмокивая и запивая коричневым сладким напитком, весьма отдалённо напоминающем кофе. Небо было тёмное, хмурое. Снова начался дождь. Впрочем, он так и не прекращался. Лил и лил целые сутки, и понятно было, что не скоро кончится. Это можно было предугадать по большим пузырям на лужах. Небо было тёмным от туч, машины ехали с включёнными фарами. Вера Костя стояли под огромным зонтом, как в круглой беседке. Струи стекали с его краёв хрустальной бахромой, отгораживая их от дождя, от суетливой гудящей на разные голоса улицы, от прочего мира.