— Госпожа Райнара! — Я зацепилась рукой за борт. — Госпожа Райнара. Вот книга! Я ее поймала!
Подтянувшись, я выложила истекающий водой тяжелый фолиант на середину скамьи, подальше от края.
— Госпожа Райнара…
Высокая женщина в красном платье будто не слышала меня. Не оглянулась, не посмотрела на книгу. Она, не отрываясь, смотрела совсем в другую сторону.
Стел Диринг, как был — в кольчуге, в суконном нарамнике, мрачно волок к берегу хохочущую Каланду. Вот это да! Он даже не попытался скинуть с себя тяжелое железо — так и понесся на помощь в полной аммуниции. Даже меч, наверное, не отстегнул. На берегу топтался второй охранник, успевший снять перевязь и содрать котту. Теперь он глупо ухмылялся, глядя на напарника и развеселую принцессу, которая, похоже, не собиралась тонуть.
— Госпожа Райнара. — Я снова попыталась обратить на себя внимание. — Госпожа Райнара, вот книга. Я ее спасла. Я достала ее из воды, госпожа Райнара.
Но госпожа Райнара ко мне так и не обернулась.)
Издали эрайново лечение смахивало на эдакое неспешное разделывание жертвы для последующего поедания. Впрочем, за елочками плохо было видно чем он там занимается. Эрайн велел оттащить певца подальше от лагеря, до пояса его раздеть, разложить на плаще (кушать подано!), а всем зевакам идти и заниматься своими делами (он так и выразился). Самое обидное, что меня он тоже причислил к зевакам. Я пару раз прошлась мимо них — за водой и набрать немного грибов для похлебки — но ничего любопытного не усмотрела, кроме обрывков бинтов, живописно вокруг раскиданных. Пепел лежал пластом, а мантикор, низко над ним склонившись, что-то делал когтистыми ручищами, и со стороны казалось что он медленно и со смаком разбирает нашего поэта на кусочки как сваренную для холодца свиную ногу. Пепел, кстати, не высказал ни малейшего страха, когда его, полуголого, уложили на плащ и подпустили вплотную утыканное лезвиями чудовище. Он и сейчас молчал.
Я потопталась, потом окликнула:
Эрайн.
Не мешай.
Ужин готов. Может, прерветесь?
Хочешь здорового приятеля? Отстань и займись чем-нибудь полезным.
Я вернулась в лагерь. Ратер уже снял исходящий паром котелок и помешивал варево оструганной палкой. Мораг, как и положено принцессе, бездельничала, развалясь на охапке веток по ту сторону костра, чистила ногти кинжалом и скалила зубы. Пока было светло она, как и обещала, гоняла Кукушонка в хвост и гриву, совершенно парня не жалея. Он извалялся в траве, на руках его темнели синяки, а костяшки пальцев распухли. Но он раз за разом поднимался, не жаловался, хоть и шипел сквозь зубы, и не просил остановиться. Принцесса сама поняла, что хватит. Хотя, по-моему мнению, позновато поняла. До разбитых рук можно было не доводить.
— Малыш придет ужинать? — спросил Ратер.
— Когда долечит. Просил не беспокоить. Надо оставить им горячего.
— Такой зверюге как мантикор, этой жижицы, — Мораг кивнула на котелок, — на один глоток. Если он овцу за раз лопает…
— У нас есть хлеб и сыр, — сказала я. — Много. Для него покупали.
— Это не жижица, госпожа моя принцесса, — мягко поправил Ратер. — Это кулеш. Довольно густой.
— Серо-буро-малиновое и булькает — это кулеш? Ну-ну. Я в болоте такое видела, там тоже кулеш?
Впрочем, миску она все-таки протянула.
— В болоте — холодное, — рассудительно заметила я, ломая булку. — А тут — горячее. К тому же пахнет лучше.
— Каррахна! — Мораг облизала ложку. — На вкус не так страшно как на вид. Ладно, согласна. Это кулеш.
— Миледи, вот давно хотела тебя спросить: а что такое «каррахна»?
— А! — Мораг выловила из миски какую-то черную скрюченную козюльку и подняла бровь. — Хм… Прежде пусть рыжий ответит — что это такое?
— Гриб, — буркнул Ратер. — Подосиновик. Хороший гриб.
— Не бойся, миледи, если что — Малыш тебя вылечит.
— Если вы меня отравите, негодяи, вас уже никто не вылечит. Потому что я вас убью обоих.
Мораг отправила козюльку в рот и принялась задумчиво жевать.
— Так что такое «каррахна», миледи?
— У одного святого отца подцепила, — ухмыльнулась Мораг. — Приезжал к нам пару лет назад высокий чин из Южных Уст. Благолепный — страсть. Аж светится. Сказал, что во мне бесы сидят, потащил в церковь, отчитывал трое суток без передышки. Я паинькой за ним пошла, все делала как он велел. Не потому что в бесов поверила, а потому что Найгерт просил. Раз Герт просит — потерплю, ладно уж. Для очистки совести. Ну вот, трое суток как на посту. Святой отец читает, я на коленках стою. Не жрали совсем, пили только воду святую, погадить в притвор бегали, представьте. Спали тут же, на полу, по полчетверти в сутки. За приделы храма — ни ногой. Он охрип, у меня на коленях мозоли кровавые. Сил — никаких, одна злость осталась. Не могу больше, говорю, хватит, святой отец. Он читает. Я говорю — вина, что ли, дай, да и сам выпей, на ногах ведь не стоишь. Он читает. И так меня что-то с этого переклинило, помрачение нашло, не помню что делала. Витражи я там что ли побила, свечки посшибала… тумбу с чашей для воды своротила… потом в город ушла. Потом Герт меня из загула вытащил, домой привел. Велел перед святым отцом извиниться. Ну, раз брат просит, от меня не убудет — я пошла, извинилась. Бесы, говорю, святой отец, растак их и разэдак. Он на меня посмотрел, головой покачал, и сказал в сердцах: «Каррахна! Надо было тебя связать!» Я потом спросила у старого Подре Раскиньо, который еще с матерью из Андалана приехал. Подре меня и просветил: мертвый, говорит, это андалат, «каррахна», говорит, все равно что «карай» на современном. Ругательство матерное крепкое. Мне понравилось. Звучно так, и глубоко исторично. Через века прошло словечко. — Мораг негромко рассмеялась. — Говорят, не дело принцессе сквернословить как матрос. Что ж, буду сквернословить по-церковному, на том языке, на котором псалмы поют.
Она привычно потерла ключицы и вернулась к еде.
— Душевный святой отец тебе попался, миледи. Нас таким словам в монастыре не учили. — Я пошуровала ложкой и тоже выудила из каши козюльку, еще более устрашающего вида, чем у Мораг. — Высокое Небо, во что превращаются порядочные грибы в умелых руках!
