Применительно к самой практике связывания обязанность использовать все программы для ЭВМ исключительно совместно также была признана выходящей за пределы осуществления исключительных прав на каждую из программ для ЭВМ, входящую в пакет. Требование об использовании одного результата интеллектуальной деятельности (РИД 1) только при одновременном использовании другого результата интеллектуальной деятельности (РИД 2) не является элементом осуществления исключительного права на РИД 1, поскольку никак не касается определения способов и пределов использования РИД 1.

ФАС России в этой связи указала: «Самостоятельным объектом исключительных прав является каждая конкретная программа для ЭВМ (приложение), осуществление исключительных прав на которые охватывает только действия по использованию данной программы, но не весь процесс коммерческой деятельности, связанный с ним. Соответственно в предмет договора, оформляющего предоставление права использования программы для ЭВМ, может включаться только описание пределов использования программы. Любые иные вопросы взаимоотношений сторон, которые также может урегулировать лицензионный договор, будут выходить за пределы лицензионных правоотношений».

Правомерность позиции ФАС России подтверждается имеющейся судебной практикой. В частности, по делу Ангстрем (дело № А40-3954/10-149-52) Президиум ВАС РФ в Постановлении от 29.11.2011 № 6577/11 поддержал доводы кассационной инстанции о том, что не подпадает под исключение по ч. 4 ст. 10 Закона о защите конкуренции условие об эксклюзивности в лицензионном договоре, не касающееся непосредственно права на использование результата интеллектуальной деятельности. Аналогичная позиция была сформулирована кассационной инстанцией по знаковому делу Teva (дело № А40-42997/2014) и впоследствии поддержана ВС РФ.

Применительно к аргументу Google о том, что понятие «осуществление исключительных прав» должно толковаться в соответствии с иностранным правом, которому подчинены соглашения Google с производителями мобильных устройств, ФАС России заняла следующую позицию.

В соответствии с и. 2 ст. 1231 ГК РФ при признании исключительного права на результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации в соответствии с международным договором Российской Федерации содержание права, его действие, ограничения, порядок его осуществления и защиты определяются ГК РФ независимо от положений законодательства страны возникновения исключительного права, если таким международным договором или ГК РФ не предусмотрено иное.

Иными словами, если иностранные лица заключают соглашение об использовании результата интеллектуальной деятельности и подчиняют его иностранному праву, то к их договорным отношениям действительно будет применяться иностранное право, однако это никак не повлияет на применение российского права к объему и порядку осуществления права на такой результат интеллектуальной деятельности на территории России. Стороны не могут, подчинив договор иностранному праву, предусмотреть, что объем предоставленного права использования программы для ЭВМ в России будет определяться этим иностранным правом, поскольку само по себе предоставление права использования на территории России оказывается возможным исключительно в силу того, что на основании указанного выше положения ГК РФ право на программы для ЭВМ, созданные за рубежом, признаются в России и объем такого права определяется именно правом России.

Кроме того, при применении исключения, предусмотренного ч. 4 ст. 10 Закона о защите конкуренции, ФАС России основывалась на понятии «осуществление исключительных прав» согласно российскому праву, поскольку данное исключение содержится именно в российском законодательстве. В связи с тем, что Закон о защите конкуренции основан на ГК РФ (см. ч. 1 ст. 2 Закона о защите конкуренции), понятие «осуществление исключительных прав» для целей оценки применимости ч. 4 ст. 10 Закона о защите конкуренции подлежит толкованию в соответствии с ГК РФ, несмотря на то, что договор в отношении того или иного объекта интеллектуальной собственности может быть подчинен иностранному праву.

В данном деле были также затронуты многочисленные иные юридические и экономические вопросы, которые сделали это дело беспрецедентным (по крайней мере в российской практике) по сложности и многоаспектности. Как отмечалось, закрытый характер рассмотрения этого дела препятствует анализу всех вопросов в необходимых для этого подробностях. Тем не менее представляется, что даже вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что ФАС России смогла разобраться в крайне сложной индустрии информационных технологий и применить к ней традиционные методы антимонопольного регулирования без ущерба для высоких стандартов доказывания, принятых в ЕС и других ведущих мировых юрисдикциях.

1. Юсупова Г.Ф. ФАС против Google: экономический анализ для особых рынков // Экономическая политика. 2016. Т. 11. № 6. С. 82— 99.

2. В. Edelman and D. Geradin. 'Android and competition law: exploring and assessing Google’s practices in mobile’ [2016] // European Competition Journal. P. 1-36.

3. D. O'Connor: 'Understanding Online Platform Competition: Common Misunderstandings’, Internet Competition and Regulation of Online Platforms (May 2016) // Competition Policy International. P. 9-10.

Б.С. Бембеева

Аннотация. В практике Европейского суда по правам человека защита персональных данных рассматривается как часть права на неприкосновенность частной жизни, которое гарантировано cm. 8 Конвенции по правам человека. В статье анализируется практика по делам, в которых категории персональных данных можно разграничить в зависимости от источника информации.

Ключевые слова: персональные данные, право на неприкосновенность частной жизни, Европейский Суд по правам человека.

В 1890 г. судьями Верховного суда США Льюисом Брандейсом и Сэмюэлем Уорреном была опубликована статья «Право на частную жизнь» (The Right to Privacy), в которой впервые был использован термин privacy[34]. Изначально данный термин трактовался американскими судьями как свобода личности от вмешательства государства. Они подразумевали под этим право на автономность (the right to be let alone) и использовали его преимущественно в пространственном аспекте[35]. Необходимо отметить, что право на автономность отождествлялось с правом на жизнь и правом на защиту собственности: «The right to life has come to mean the right to enjoy life, – the right to be let alone»[36]. Но сегодня право на уважение частной жизни является отдельной категорией, которая не ограничивается только личным пространством, а включает в себя и информационную «среду обитания» человека.

Стоит отметить, что с одной стороны, глобализация, научно-техническое развитие, информатизация общества создают условия для дальнейшего развития индивида как личности, для полноценной и эффективной реализации его прав и свобод. С другой стороны, происходящие изменения способствуют созданию предпосылок для нарушения права человека на уважение частной жизни. В частности, в ст. 11 Венской декларации и Программы действий отмечается, что прогресс в области информационных технологий может иметь потенциально негативные последствия для неприкосновенности, достоинства и прав человеческой личности[37]. Это связано с тем, что современные технологии способствуют расширению возможностей обработки и распространения информации, что в значительной степени обостряет проблему неприкосновенности частной жизни человека и вмешательства в нее со стороны государства.